Генерал армии мертвых

Кадарэ Исмаиль

Глава девятая

Священник зажег керосиновую лампу и повесил ее над столиком. Их тени задрожали и стали двоиться на потолке палатки.

— Холодно, — сказал генерал. — Проклятая сырость до костей пронизывает.

Священник принялся вскрывать консервную банку.

— Нужно потерпеть до завтра, — сказал он.

— Скорей бы уж рассвело, и мы отправились бы дальше. Мы заросли грязью и одичали.

— Было бы хоть потеплее.

— Такую работу надо делать

летом, — сказал генерал. — А пока мы вели переговоры, начались дожди.

— Погода действительно неподходящая, но мы ждали, пока закончатся правительственные переговоры.

— Чертовы переговоры, — сказал генерал.

Он развернул на столе подробный топографический план кладбища и что-то пометил на нем.

— Где сейчас, интересно, те двое?

— О ком это вы?

— О генерал-лейтенанте с мэром.

— Трудно сказать, — ответил священник.

— Может, они все еще раскапывают тот стадион.

— Тяжело им, — сказал священник. — У них какая-то неразбериха.

— А у нас кругом полный порядок. Мы лучшие в мире могилокопатели.

Священник промолчал.

— Только мы по уши в грязи, — добавил генерал.

Снаружи, из ночной тьмы, донеслась песня. Сначала голоса звучали приглушенно, затем песня все больше и больше набирала силу, и вот она уже взлетела и разбилась о палатку, как разбивается дождь или ветер в такую осеннюю ночь, и генералу показалось, что палатка вздрогнула от удара.

— Это поют рабочие, — сказал он, оторвавшись от карты.

Оба прислушались.

— В некоторых районах есть такой обычай, — сказал священник. — Если трое-четверо мужчин собираются вместе, они всегда поют. Древний албанский обычай.

— К тому же сегодня субботний вечер.

— Кроме того, они сегодня получили деньги и наверняка раздобыли где-нибудь бутылку ракии.

— Я тоже заметил, что они не прочь пропустить иногда по стаканчику, — сказал генерал. — Похоже, и их тоска взяла от такой работы! Столько времени вдали от дома!

— А когда выпьют, начинают рассказывать всякие истории, — сказал священник. — Старый рабочий рассказывает о войне.

— Он был партизаном?

— Наверно.

— Да, тогда он обязательно должен вспоминать о войне.

— Конечно, — сказал священник. — И песня для него в такой момент — потребность души. Может ли испытывать большую радость старый боец, чем в тот момент, когда он раскапывает могилы своих бывших врагов? Война как бы продолжается.

Мелодия лилась медленная и протяжная, хор голосов словно укутывал ее со всех сторон теплой мягкой гуной, [9] защищая от мрака и ночной сырости. Постепенно хор умолк, теперь звучал только один голос.

— Он, — сказал генерал. — Слышите?

—

Да.

— У него неплохой голос. О чем эта песня?

— Старая солдатская песня, — сказал священник.

— Мрачная песня.

— Да.

— Вы можете разобрать слова?

9

Длинная бурка с капюшоном.

— Конечно. В ней говорится об албанском солдате, погибшем в Африке. Когда Албания была под турками, албанцев посылали на военную службу в самые далекие края.

— Ах, да. Вы мне говорили.

— Если хотите, я переведу вам.

— Будьте любезны.

Священник прислушался.

— Трудно перевести точно, в ней говорится примерно следующее: я умираю, друзья мои, я умираю за мостом Кябэ.

— Понятно, песня о пустыне, — сказал генерал и невольно вспомнил бесконечную ослепительную пустыню, простиравшуюся перед ним, по которой он, еще лейтенант, брел четверть века назад.

— Пожелайте здоровья моей матушке, — продолжал переводить священник, — скажите ей, чтобы она продала черного вола.

Мелодия замирала, казалось, она вот-вот оборвется, затем оживала, поддерживаемая мощным хором, — под напором песни прогибались покатые стенки палатки.

— Если моя мать спросит вас обо мне…

— Ха, — сказал генерал, — интересно, что они скажут матери?

Священник снова вслушался.

— Смысл примерно такой, — продолжал священник, — если моя мать спросит вас обо мне, скажите ей, что твой сын взял в жены трех женщин, то есть в него попали три пули, и что на свадьбу его пришло много родственников и знакомых, то есть ворон и галок, которые начали клевать жениха.

— Какой ужас! — сказал генерал.

— Я же вам говорил!

Мелодия, набирая силу, взмыла ввысь и неожиданно оборвалась.

— Сейчас снова запоют, — сказал священник. — Если уж начали петь, конца этому не будет.

И действительно, в соседней палатке запели снова. Зазвучал один голос — громкий, дрожащий, проникновенный голос старого рабочего, затем к нему присоединился еще один, и, наконец, на плечи песни хор накинул гуну, и песня взметнулась высоко над ночью.

Какое-то время они слушали молча.

— А эта? — спросил генерал. — О чем эта песня?

— О прошедшей войне.

— Просто о войне?

— Нет. О том, как погибает коммунист, окруженный нашими войсками.

— Может, это тот, кто бросился на танк, памятники ему мы уже видели в нескольких местах.

— Не думаю. Иначе в песне так и было бы сказано.

— Вы помните тот памятник? Ну, тому, что, как тигр, прыгнул на танк и пытался открыть стальной люк?