Генерал Багратион. Жизнь и война

Анисимов Евгений Викторович

Колеблющиеся весы побоища

Постепенно, к середине дня, эпицентр битвы стал смещаться к батарее Раевского и Курганной высоте. Наполеон, достигнув успеха на своем правом крыле с захватом Багратионовых флешей и Семеновской, сместил удар в центр русской позиции. Там развернулось ожесточенное сражение. Через какое-то время оно утратило уставную правильность и, как пишет участник его Л евенштерн, «перешло в рукопашную схватку: сражающиеся смешались, не было более правильных рядов, не было сомкнутых колонн, были только более или менее многочисленные группы, которые сталкивались одна с другою, люди дрались спереди, сзади, свои и враги смешались». «Это была скорее бойня, нежели бой, — подтверждает слова Левенштерна Д. Н. Болговский, — дрались только холодным оружием, что… бывает редко». «Тогда закипела сеча, общая, ожесточенная, беспорядочная, где все смешалось: пехота, конница и артиллерия, — вспоминает о том же эпизоде битвы Граббе. — Бились, как будто каждый собой отстаивал победу. Последний конный резерв, кавалергарды и конная гвардия, атаковали в свою очередь и смешались с конницею неприятеля. То была решительная, грозная минута в судьбе России. Весы побоища склонялись видимо в пользу завоевателя. Центральная батарея… засыпав ров и поле телами нападающих… досталась неприятелю. Конница его, как обезумевшая, носилась по нашему полю и вскакивала в свиты генералов. Все казалось у нас расстроенным и открытым. Под рукой не было резерва, кроме преображенцев и семеновцев, стоявших у опушки леса. Хотя и неприятель был также смешан

и расстроен, но он был среди нас, и сильный резерв — ружья у ноги, целый и в деле не участвовавший, — гвардия Наполеона — стояла в глазах наших, как грозная туча, готовая разразиться и сокрушить всякий отпор. Барклай де Толли и Милорадович в эти минуты были путеводными звездами в хаосе сражения: все ободрялось, устраивалось ими и вокруг них. Скоро разбитые остатки полков составили новую стену, готовую на новый бой. Благоприятнейшее победе мгновение невозвратно минуло для императора… Он не решился ввести в убийственный пролом последнюю свою надежду для довершения (по моему мнению) несомнительной, ему столь знакомой, но на этот раз не узнанной им, манившей его тогда, победы… Победа оставалась нерешенная между обеими армиями…»46

В тот же день, 26 августа, Багратиона после осмотра врачами раны и перевязки на поле боя привезли в Можайск. Оттуда он написал (скорее всего — продиктовал) письмо на имя императора, уже отчасти процитированное выше. Это письмо ставит целью особо подчеркнуть подвиг, совершенный его армией: «В сей день, всемилостивейший государь, войско русское показало совершенную неустрашимость и неслыханную храбрость от генерала до солдата. Неприятель видел и узнал, что русские воины, горящие истинною к тебе, всемилостивейший государь, и отечеству любовию, бесстрашно все готовы пролить кровь, защищая августейший твой престол и отечество… Во Второй вверенной мне армии, занимавшей и теперь левый фланг и на который, подобно как и 24-го числа, неприятель более всего стремился, редкий штаб-офицер вышел без ран, корпусные же и дивизионные начальники все почти израненными… Они были примером всем прочим воинам в неустрашимости и храбрости, что самое, как и благоразумные их распоряжения, доставили в сем деле войску нашему поверхность над неприятелем»47. Эти слова могут показаться слишком формальными, официальными, но они в данном случае отражают истинное положение вещей. В Бородинском сражении, как и во всей этой войне, было проявлено то, что потом стали называть массовым героизмом. И друзья, и враги единодушно признают, что русские солдаты и офицеры проявили необыкновенное мужество и терпение. Наполеон был удивлен, что такое сражение, которое он считал победным для себя, не принесло ни трофеев, ни пушек, ни знамен; в плен попали только тысяча человек (столько же взяли и русские). Коленкур, находившийся во время сражения рядом с Наполеоном, писал: «Русские проявили большую отвагу, укрепления и территория, которую они вынуждены были уступать нам, эвакуировались в порядке. Их ряды не приходили в расстройство, наша артиллерия громила их, кавалерия рубила, пехота брала в штыки, но неприятельские массы трудно было сдвинуть с места, они храбро встречали смерть и лишь медленно уступали нашим отважным атакам. Еще не было случая, чтобы неприятельские позиции подвергались таким яростным и таким планомерным атакам и чтобы их отстаивали с таким упорством»48. Естественно, что русские солдаты не только сопротивлялись, но и переходили в контратаки, более того, в этой борьбе французы встретились не только с отвагой противника, но и с ожесточением и непримиримостью, знакомыми им только по войне в Испании. Как вспоминает польский участник войны, «следовало удивляться упорству, с которым дралась молодая русская пехота. Я видел лежавших на земле раненых стрелков, которые поднимались, когда мы проходили мимо и стреляли в нас. Приходилось добивать их, чтобы они не могли принести нам еще больше вреда»49. «Целыми линиями, — вспоминал другой участник сражения Боссе, — русские полки лежали, распростертыми на окровавленной земле и этим свидетельствовали, что они предпочитали умереть, чем отступить хоть на один шаг»50.

«И пораженье от победы ты сам не должен отличить»

Багратион был уверен, что под Бородином русская армия не проиграла сражение, а, возможно, победила. Так думали в первые часы после сражения многие. Кутузов поначалу писал царю о свершившейся победе; обрадованный государь отвечал ему 31 августа рескриптом, в котором объявлял: «В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей княгине быть двора нашего статс-дамой»51. Сам Кутузов писал 29 августа будущей статс-даме: «Я, слава Богу, здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонопартием»52. Для такого суждения, казалось, были основания: ночью французы, занявшие фактически все русские позиции, отошли с места боя — как полагают многие, чтобы не ночевать среди трупов на взятых ими русских батареях и флешах, где просто не было ни клочка свободной от человеческих и лошадиных тел земли. Но при этом они отошли недалеко, так что контролировали поле. Причем, по-видимому, часть из них располагалась в непосредственной близости от опустошенных русских позиций. Как вспоминает один из французов, ночевавший на русских позициях, Боссе, «из ружейных прикладов и обломков нескольких фур удалось развести огни, достаточные для того, чтобы поджарить конину — основное наше блюдо… Но вот что было ужаснее всего: около каждого огня, как только блеск его начинал прорезывать мрак, собирались раненые, умирающие, и скоро их было больше, чем нас. Подобные призракам, они со всех сторон двигались в полумраке, тащились к нам, доползали до освещенных кострами кругов, затрачивая на это крайнее усилие, последний остаток своих сил: они хрипели и умирали, устремив глаза на пламя, которое они, казалось, молили о помощи, другие, сохранявшие дуновение жизни, казались тенями мертвых»53.

Перенесенная людьми страшная битва, в которой русские армии выстояли, придала оставшимся в живых оптимизм и надежду на победу. Впрочем, другие ждали худшего. Как вспоминал Щербинин, «мы ожидали, что при первом мерцании дня неприятель нас задавит. Сколь велико было удивление наше, когда по восходе солнца, при совершенно ясном небе, мы не могли открыть неприятеля, сколько глаз видеть мог в отдаленность. 130 или, может быть, и 150 тысяч отошли ночью незаметно, как кошка»54. Стольких войск у Наполеона не было, но то, что ночью французы отошли с места битвы, подтверждают все участники сражения. В официальном известии от 27 августа было сказано, что «отбитый по всем пунктам» неприятель «отступил в начале ночи, и мы остались хозяевами поля боя. На следующий день генерал Платов был послан для его преследования и нагнал его арьергард в 11 верстах от деревни Бородино»55.

Где же правда? И почему она не голая

По поводу этого сообщения в литературе идут споры — уж слишком противоречит победная реляция реальным действиям русского командования на следующий день. Одни считали, что это был чисто пропагандистский прием для поддержания общего спокойствия в обществе; другие убеждены, что тут отразились намерения русского командования, выданные слишком поспешно за реальность. Наконец, третьи считали, что этим, вкупе с донесением императору об одержанной победе, Кутузов попросту обманул государя, выманил у него фельдмаршальский чин. Участник войны А. А. Закревский писал 28 сентября раненому М. С. Воронцову: «О бывшем деле 26-го числа напечатана чепуха; между прочим, написано, что Платов преследовал неприятеля на другой день 11 верст. Как можно писать Кутузову такие вздоры государю? За что произвели его в фельдмаршалы!»56 Неслучайно о решении отступить с армией с Бородинского поля, а также о намерении оставить Москву император Александр узнал не от Кутузова. В письме от 7 сентября государь с тревогой писал ему: «Князь

Михаил Илларионович! С 29-го августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я чрез Ярославль от московского главнокомандующего печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, которое произвело сие известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь несчастной решимости»57. Спустя две недели, 17 сентября, государь опять писал Кутузову с удивлением: «Князь Михаил Ларионович! Не получая от вас с самого 4-го числа сего месяца никаких сведений о происшествиях во вверенных вам армиях, не могу скрыть от вас как собственного моего по сему беспокойства, так и уныния, производимого сею неизвестностию в С.-Петербургской столице». Действительно, Кутузов после сообщения об одержанной якобы победе и преследовании французов Платовым замолчал. Ростопчин видел во всем тонкую интригу фельдмаршала, который послал курьера с победным известием, рассчитывая, что тот явится ко двору в день тезоименитства императора, 30 августа, и победная «реляция Кутузова поднесется в виде букета». Судя по письму Александра Кутузову, курьер действительно явился 29 августа, накануне праздника. Но о решении оставить поле битвы и Москву сообщений Кутузова за эти дни не сохранилось.

Не высказывая предположений о причинах молчания Кутузова, не будем усматривать в процитированном выше официальном сообщении о победе недобросовестный умысел, стремление сознательно обмануть государя. В этом сообщении правда сочетается с ложью, реальность с желаемым, что в той обстановке было почти неизбежным. Правдой был отход французов с поля боя, но не на 11 верст и не к Колоцкому монастырю, а лишь на свои позиции, так сказать, к своим оставленным ранцам и шинелям. Правда и то, что часть победителей, как видно из приведенной выше цитаты о кострах, к которым тянулись со всех сторон умирающие, оставалась на завоеванных русских позициях. Ложью было известие о казаках, которые бездействовали во время битвы и никак уж не «преследовали неприятеля». Мечтой было желание начать контрнаступление, а реальностью — пришедшее чуть позже осознание невозможности начать его из-за огромных потерь. А. И. Михайловский-Данилевский в своих записках воспроизводит текст повеления генералу Дохтурову, которое в день сражения, «часу в четвертом после обеда», продиктовал ему Кутузов: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сем сражении, а потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнего дня все войска, устроив в порядок, снабдив артиллерию новыми снарядами, завтра возобновить сражение с неприятелем, ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю артиллерии». Михайловский-Данилевский заключает: «Из сего важного документа видно, что на отступление решились к вечеру, когда подробно узнали о претерпенных нами потерях»58. В четыре часа дня, когда Кутузов диктовал Михайловскому приказ Дохтурову, а потом кому-то другому идентичное послание Барклаю59, о потерях наверняка ничего не было точно известно… Думаю, что сведения о них были получены позже, ибо еще в ночь с 26 на 27 августа в штабе Кутузова была составлена диспозиция к будущему сражению. Но в течение ночи были обобщены присланные из частей донесения о потерях от воинских начальников. Обнаружилась их чрезвычайная значительность (кажется, даже преувеличенная из-за царившей в войсках неразберихи). Намеченное на утро 27 августа наступление было признано невозможным, и Кутузов решил отступить с поля битвы.

Сколько их полегло — не счесть! Господь один ведает

Спор о численности русской и французской армий на Бородинском поле до и после сражения нескончаем — главной причиной разногласий ученых являются, с одной стороны, неполнота исторических источников, а с другой — разница в методиках подсчетов. Согласно рескрипту императора Александра Кутузову от 24 августа, составленному на основе рапортов самого Кутузова об укомплектованности людьми обеих армий, следовало, что в русских войсках «кавалерии и пехоты 95 734 человека, поступает из корпуса генерала Милорадовича 15 589, собранных 18-го числа мародеров 2000, что и составляет 113 323 человека. Сверх оного не включены в рапортах находящиеся в отделенных отрядах многие полки, с коими уповательно число армии составлять будет сто двадцать тысяч человек. Мнение же ваше, — пишет император, — полагающее донесение о состоянии неприятельских сил в 165 000 увеличенным, оставляет меня в приятной уверенности, что вышеозначенное число усердных русских воинов под предводительством опытного и прозорливого полководца поставит преграду дальнему вторжению наглого врага»60. Иначе говоря, император считал, что силы противников примерно равны, что давало ему повод надеяться на успех сражения.

Современный исследователь С. В. Шведов, занимавшийся этим вопросом, даже составил таблицу, в которой учтены выводы десяти научных исследований о численности русской армии накануне сражения. Данные эти колеблются от 103,8 до 115,3 тысячи человек (регулярные войска), ополчения — от 10 до 30 тысяч человек, казаков — от 6 до 8,2 тысячи человек. Итого, общая численность армии составляла от 154,8 до 120 тысяч человек. Сам С. В. Шведов провел подсчет на основе корпусных и армейских рапортов за 17 и 23 августа. По его мнению, численность армии на 24 августа составила около 114 тысяч человек (82,5 тысячи пехотинцев, 20 тысяч кавалеристов, 10,5 тысячи артиллеристов, 1 тысяча входила в инженерные войска). Казаков, по подсчетам Шведова, было около 10 тысяч человек.

Теперь о потерях русской армии на Бородинском поле. В исторической литературе согласия на этот счет нет: приводятся данные о потерях от 36 до 50 тысяч человек. На основании архивных данных (рапорты от 8—11 сентября) Шведов пришел к выводу, что общий итог потерь русской армии составляет около 50 тысяч в строевых частях, причем сильнее всего пострадала пехота — 39 тысяч человек (47 процентов личного состава), регулярная кавалерия потеряла 8 тысяч (40 процентов), артиллерия — 3 тысячи (26 процентов). Получается, что русская регулярная армия потеряла 44 процента личного состава и после сражения насчитывала 64 тысячи человек61. Возможно, реальные потери были все-таки несколько меньшими. Как писал сразу же после сражения французский бригадный генерал Бертезен по поводу потерь у французов и их союзников, «следует обратить внимание, что полковники (подававшие рапорты о потерях. — Е. А.) пользуются случаем сражения, чтобы скрыть от контроля людей, оставшихся под тысячей предлогов в тылу. Учитывая это, я считаю правильным уменьшить цифру потерь на несколько тысяч. Кроме того, среди тех, кто в рапортах указан ранеными, 4 или 5 тысяч человек получили лишь царапины и следуют с армией…»62. Думаю, что сходная картина была и в русской армии. Известно, что раненых солдат с передовой запрещалось относить и отводить их товарищам, эта обязанность полностью была возложена на ратников, которых под огнем погибло не менее тысячи человек. Командиры знали и старались пресечь и другие хитрости солдат, стремившихся уйти подальше от зоны поражения вражескими снарядами. Так, некоторые пытались быстро, «в молоко», расстрелять весь боезапас, а потом пойти за новым в ближний тыл. Были и другие способы покинуть строй, чтобы избежать смерти.

Есть точка зрения, согласно которой на Бородинском поле русских было больше, чем французов и их союзников. Но все же большинство историков считают, что Великая армия, несмотря на потери и поддержание коммуникаций, вышла на Бородинское поле в численном превосходстве. Так полагали Кутузов и Александр. Один из современных историков войны 1812 года, Б. С. Абалихин, приводит такие цифры: у французов имелось 150 тысяч человек (из них 135 тысяч регулярных войск), у русских — 132 тысячи (114–115 тысяч регулярных войск и 8 тысяч казаков)61. Кстати, казаки понесли самые незначительные потери. По подсчетам Шведова, из 7 тысяч «орлы Платова» потеряли 100 или 300 человек. Скорее всего, из-за известного конфликта своего атамана с командованием казаки в бой не лезли и в сражении держались подальше от своих «союзников» — русской армии…