Генерал Деникин
Шрифт:
Поступок Деникина стал подобен снаряду не только для Академии, но и для высших чиновничьих кругов Петербурга. Скандал против Сухотина назревал. Его хотели Главный штаб, канцелярия военного министерства и лучшая профессура Академии, но не осмеливались. Батареец Деникин будто бы поджег запал на артиллерийском складе.
Канонада разразилась на высшем уровне, но прямой огонь обрушился на штабс-капитана. Целыми днями его стали мытарить дознаватели Академии. Допрашивали резко и пристрастно, чтобы спровоцировать. Только и ждали деникинского необдуманного заявления, неосторожного слова. Приемы такого давления в военной
Скандал так разросся, что Куропаткин приказал собрать конференцию Академии для разбора этого дела. И она вынесла решение: «Оценка знаний выпускных, введенная начальником Академии генералом Сухотиным, в отношении уже окончивших курс незаконна и несправедлива, в отношении же будущих выпусков нежелательна».
Четверо обойденных вздохнули облегченно. Их немедленно вызвали в Академию к заведующему выпускным курсом полковнику Мошнину. Он бодро сказал вставшим перед ним в ряд офицерам:
– Ну, господа, поздравляю вас! Военный министр согласен дать вам вакансии в Генеральный штаб. – Полковник пристально взглянул на Деникина. – Только вы, штабс-капитан, возьмете обратно свою жалобу… И все вы, господа, подадите ходатайство, этак, знаете, пожалостливее. В таком роде: прав, мол, мы не имеем никаких, но, принимая во внимание потраченные годы и понесенные труды, просим начальнической милости и так далее.
Вот они, серебряные «ученые» аксельбанты, почти в руках! Трое товарищей Деникина радостно переглянулись. Но штабс-капитан взглянул с побагровевшего лица и отчеканил:
– Я милости не прошу. Добиваюсь только того, что мне принадлежит по праву.
Мошнин изумленно уставился на него. Проговорил со зловещими паузами:
– В таком случае нам с вами, штабс-капитан, разговаривать не о чем. Предупреждаю, что вы окончите плохо. – Он перевел взгляд на других офицеров. – Пойдемте, господа.
Те трое, опустив глаза, шагнули к полковнику из строя. Мошнин улыбнулся, распахнул руки и повел их из кабинета, придерживая за спины. Деникин одиноко стоял. Штабс-капитан стоял как капитан, последний на корабле чести, проваливающемся в пучину.
Его товарищи в соседней аудитории быстро написали нужные ходатайства. Через несколько дней в буфете Академии, где безвылазно охотились за новостями выпускники, полковник Мошнин сказал во всеуслышание:
– Дело Деникина предрешено: он будет исключен со службы.
После того, как у троих из четверых, выражавших претензию, благополучно решилось, Деникин вполне выглядел подавшим «ложную жалобу». Но штабс-капитан в своей штыковой, уже ставшей рукопашной, не думал отступать.
Раз Мошнин распускал слухи о его увольнении вообще со службы, Деникин обратился в Главное Артиллерийское управление. Там генерал Альтфатер его заверил, что в рядах артиллерии он во всяком случае останется. Пообещал доложить о творившемся главе артиллерии великому князю Михаилу Николаевичу.
Потом Деникин направился на прием к начальнику Канцелярии прошений. В приемной был самый разный люд, добивавшийся правды по своим бедам. К Деникину подсел артиллерийский капитан с блестящими, блуждающими глазами.
– Являюсь обладателем важной государственной тайны… Ряд высокопоставленных лиц старается выпытать ее. Постоянные преследования меня. Но я доведу до государя…
Деникин подумал, что вот и его могут допечь до такого же умопомешательства. Год ведь потерял из-за баскаковского полбалла, а за целый «полевой» делают все, чтобы заморочить.
Когда он вошел в кабинет директора, тот вдруг встал из-за стола и осторожно указал Деникину на его дальний конец. Сзади в полуотворенной двери маячила бдительная фигура лобача-курьера. Директор очень странно смотрел на штабс-капитана.
– Простите, ваше превосходительство, – сказал Деникин, – здесь недоразумение. На приеме у вас сегодня два артиллериста. Один, по-видимому, ненормальный, а перед вами – нормальный.
Директор засмеялся, сел в кресло, пригласив Деникина напротив. Он внимательно выслушал его и усмехнулся.
– Вся эта катавасия, чтобы протащить в Генеральный штаб каких-то маменькиных сынков. Чем я вам могу помочь?
– Прошу только об одном – сделайте как можно скорее запрос по мрей жалобе военному министру.
Директор с готовностью кивнул.
– Обычно у нас это довольно длительная процедура. Но я обещаю вам в течение двух-трех дней исполнить вашу просьбу.
Не подвел директор Канцелярии прошений. Когда в военном министерстве получили запрос, дело Деникина передали на рассмотрение в Главный штаб. Академия от него отстала, и еще повезло, что Деникиным в Главном штабе занялся пользующийся большим уважением в Генштабе генерал Мальцев. Он твердо заявил, что выпуск в Академии произведен незаконно и в действиях штабс-капитана Деникина нет состава служебного проступка и тем более преступления.
К составлению ответа на запрос Канцелярии прошений привлекли юрисконсультов Главного штаба и военного министерства. Но Куропаткин заворачивал один за другим проекты ответа, говоря раздраженно:
– И в этой редакции сквозит между строк, будто я не прав.
Недели протянулись в разбирательствах. А из-за этого задерживалось представление государю выпускников четырех петербургских военных академий. Помимо «генштабистов» страдали выпускные и в Артиллерийской, Инженерной, Юридической, потому что вместе производились в следующие звания и представлялись во дворце. Им всем уже прекратили выплачивать добавочное жалованье и квартирные деньги по Петербургу. Прижало особенно семейных. Так что имя Деникина среди элитного офицерства было широко известно с его первого бескровного столичного боя.
Наконец из военного министерства что-то ответили в Канцелярию прошений на запрос по жалобе Деникина. Состоялся Высочайший приказ о производстве выпускных офицеров в следующие чины. В нем Деникин вдруг увидел, что ему присвоено звание капитана… Как это было ему понимать? Но теперь оставалось только ждать.
За день до торжества у государя выпускники Академии Генштаба представлялись военному министру. Они выстроились в парадном зале, генерал Куропаткин шел по рядам. Он с каждым здоровался и вел краткий разговор. Около Деникина генерал натужно вздохнул. Тяжело посмотрел на него со своего продубленного лица и прерывающимся голосом сказал: