Генерал из трясины
Шрифт:
Понимая, что трусливая ложь М.С. Хозина и К.А. Мерецкова ведет к катастрофе, И.В. Сталин и принял в начале марта 1942 года решение о за мене командующих фронтами. В Ленинград, чтобы заменить М.С. Хозина, отправился Л.А. Говоров, на Волховский фронт — А.А. Власов.
Напомним, что под Москвой 20-я армия Власова и 5-я армия Говорова наступали рядом. Рядом, по замыслу товарища Сталина, предстояло Говорову и Власову сражаться и под Ленинградом.
Глава вторая
Как мы уже говорили, А.А. Власов прилетел
Впечатление А.А. Власов произвел сильное.
«Громадный, похожий на вздыбленного медведя, в окулярах на широком носу, со скуластым лицом „пещерюги“ (так прозвали его солистки нашего ансамбля)», — таким запомнил Власова майор Константин Антонович Токарев, назначенный биографом генерала.
И казалось, уже ничто не могло изменить судьбы опального командующего, но для Кирилла Афанасьевича Мерецкова все вышло по пословице — не было бы счастья, да несчастье помогло…
В середине марта началось резкое потепление. Те снежные дороги и грунтовые пути, проложенные через болота, что еще не были перерезаны немцами, вышли из строя. На огневые позиции бойцы таскали снаряды на себе. И случилось то, что и должно было случиться — 19 марта коридор у Мясного Бора оказался закрытым. Немцы завязали мешок, в который загнал Кирилл Афанасьевич Мерецков 2-ю Ударную армию.
Это окружение стало первой ласточкой в серии поражений сорок второго года и настолько поразило Сталина, что, позабыв о решении поменять командующего, он приказал Мерецкову выехать в войска и лично организовать прорыв.
Кирилл Афанасьевич этот приказ выполнил. Десять дней самоотверженно бросал он на штурм немецких укреплений все имевшиеся в его распоряжении части, вплоть до личного состава курсов младших лейтенантов, пока 29 марта не доложил в Ставку, что «части противника, оседлавшие дорогу, отброшены в северном и южном направлениях».
Доклад этот содержал лукавства больше, чем истины.
Конечно, если смотреть по карте, то так и получалось — вот она, освобожденная от немцев перемычка. Ударная армия деблокирована. Но в реальной местности освобожденный от немцев коридор пришелся на те участки болот, пройти по которым было уже почти невозможно.
«Коридор как бы пульсировал, — вспоминал генерал-майор И.Т. Коровников, — то сужаясь, то расширяясь. Но в поперечнике он был уже не 11–14 километров, а всего два с половиной — два, сокращаясь порою до нескольких сот метров. Прицельный огонь все чаще сменялся выстрелами в упор. Нередко завязывались рукопашные схватки».
«Дороги окончательно раскисли, а та, которая ведет во 2-ю Ударную армию, уже несколько раз перехватывалась противником. Ее сейчас, по существу, нет — сплошное месиво. По ней могут пробраться только небольшие группы бойцов и подводы, и то лишь ночью».
Но так говорили непосредственные участники событий, а у Мерецкова и в его докладах в Ставку, и в его мемуарах «во 2-ю Ударную армию опять пошли транспорты с продовольствием, фуражом, боеприпасами».
Явно подводила память Кирилла Афанасьевича, и в воспоминаниях о взаимоотношениях с Андреем Андреевичем Власовым.
«По-видимому, Власов знал о своем предстоящем назначении. Этот авантюрист, начисто лишенный совести и чести, и не думал об улучшении дел на фронте. С недоумением наблюдал я за своим заместителем, отмалчивающимся на совещаниях и не проявлявшим никакой инициативы. Мои распоряжения Власов выполнял очень вяло. Во мне росли раздражение и недовольство. В чем дело, мне тогда было неизвестно. Но создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя командующего фронтом, лишенная ясно очерченного круга обязанностей, что он хочет получить „более осязаемый“ пост. Когда командарм-2, генерал Клыков, тяжело заболел, Власов был назначен приказом Ставки командующим 2-й Ударной армией».
Может, насчет «раздражения и недовольства», которые росли в нем, Мерецков и прав, но с назначением Власова во 2-ю Ударную он явно что-то путает.
В начале апреля Кирилл Афанасьевич сам командировал туда А.А. Власова во главе специальной комиссии Волховского фронта.
«Трое суток члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с политработниками, с бойцами», а 8 апреля был зачитан акт комиссии, и к вечеру она выбыла из армии.
— Все, — мрачно сказал Клыков, распрощавшись с комиссией.
Весь следующий день, как вспоминают сослуживцы, он ничего не делал, только перебирал содержимое в ящиках своего рабочего стола. Предчувствие не обмануло командарма: несколько дней спустя он был смещен с поста командующего.
Эти свидетельства [34] как-то совершенно не сходятся с письмом Клыкову и Зуеву, отправленным Мерецковым 9 апреля 1942 года: «Оперативное положение наших армий создает группировке противника примерно в 75 тысяч смертельную угрозу — угрозу истребления его войск. Сражение за Любань — это сражение за Ленинград».
34
Дягтерев Г.Е. Таран и щит. М., 1966. С. 144; Егоров П.Я. Маршал Мерецков. М., 1974. С. 118.
Однако, как нам кажется, противоречие это порождено не ошибками документалистов, а причудливостью штабной интриги, что реализовывал тогда сам Кирилл Афанасьевич.
Оставим на его совести оценку стратегической обстановки на фронте и попытаемся понять, зачем вообще отправлено это письмо…
Нетрудно заметить, что оно как бы скопировано с послания Сталина, полученного самим Мерецковым перед началом наступления. И, конечно, Кирилл Афанасьевич не мог не понимать, какое впечатление его письмо произведет наН.К. Клыкова.
Быть может, 9 апреля Ударная армия еще способна была вырваться из окружения (5 апреля немцы снова закрыли брешь у Мясного Бора), но отправлять ее в наступление, чтобы окружить 75-тысячную группировку немцев, было безумием чистейшей воды.
Этого не мог не понимать и Мерецков, по-семейному (с законной супругой Евдокией Петровной, с сыном и родственниками) обосновавшийся в Малой Вишере.
Это понимал и сам Н.К. Клыков.
Реакция генерала известна.
Получив послание Мерецкова, он немедленно заболел, и его вывезли на самолете в тыл.