Генерал Панк. Дилогия
Шрифт:
— Не-а. Он, как выяснилось, из замка и не выходил. Зашёл перед выходом в корчму для храбрости, ну и понеслась. Я как узнал — а узнал, когда после трех суток рысканья озверел и взял замок на копьё, — так сразу его за ребро на крюк. Простой дружинник, а крови попортил больше, чем сам хозяин того замка…
Чумп постоял, слушая как зачарованный, потом встрепенулся, злобно отплюнулся, отвёл душу, угостив смачным пинком бесчувственного тролля. Вот и погряз в собственном хобби… то бишь влип в историю. Лет через триста, глядишь, будет в чести сага о генерале Панке и его спутниках… гмм… прапорщике Чумпе и рядовом Вово (по матери). Которые отважно спасли Северные земли от порабощения гномами и прочими всякими. Если эти рассказчики наконец сдвинутся с места и соблаговолят добраться до Копошилки, сагу сию сложит известный своей грамотностью на весь город Хастред. Хорошо, если не в стихах. Его стихами только гномов в Хундертауэре морить. Правда, хумансовые
Идущий сверху свет заслонила могучая фигура Вово, но так на самом верху лестницы и забуксовала. Подземник удивлённо посопел, сделал ещё попытку шагнуть вперёд, но тело осталось на месте, нога зависла в воздухе, не дотягиваясь до следующей ступени.
— Ты чего? — удивился Чумп.
— Не знаю. — Вово испуганно шмыгнул носом. — Колдовство, может быть? Не пускает!
За спиной у него нарисовался генерал, хмыкнул снисходительно — молодёжь, учить ещё и учить — дёрнул за меч, неловко заброшенный поперёк спины и зацепившийся за косяки. Меч повернулся, вписался в проём, и Вово с облегчением ссыпался по лестнице, совершенно никакого вреда не претерпев и никому не причинив, потому что Чумп ловко отскочил, а телу тролля, на которое Вово с маху рухнул, было уже всё равно.
— У-уух, — с облегчением выдохнул Вово, подгрёб поближе выроненную булаву. — На сей раз удалось… Ну вот, вишь — факел горит? Там в полу дыра. В неё и лезь, только смотри, это самое, далеко не отходи…
— Покусают?
— Наступишь — ясное дело, что покусают. Даже не покусают, а загрызут, а точнее, съедят. А чтоб сказать ещё правильнее, так и проглотят. Сглотнут то есть, это ещё ближе. Поглубже знаешь какие водятся?
— Нет. И не жажду.
— Ну и правильно, я как первый раз повидал одного… не самого крупного да страшного, я б даже сказал маленького и… гм… симпатичного… полгода просыпался с воплем, со всей деревни народ сбегался, поначалу на помощь, а потом так и по шее стучать, когда уже надоел.
Чумпа в очередной раз передёрнуло. И лезть в негостеприимную дыру в полу ему сразу расхотелось. Может, не поздно ещё как-то договориться с теми, что бьются лбами о ворота? Эти если и покусают, то по крайней мере не сглотнут… Но по лестнице уже спешно гремел сапогами бравый генерал, мечи свои и Коальдову голубую кольчугу держал неизящно под мышкой, в руке была лампа со стены.
— Вы ещё тут, лопухи? — рявкнул он с лестницы. — А ну, ходу! То ли те умники через стену махнули, то ли в ворота долбанули вместо бревна головой своего старшего, но только орут они уже во дворе! Дверь я припёр, но всё ж таки не спите. Это тебе, голозадый, — какой же я командир, если у меня войско без брони, а такое сокровище пропадает…
Чумп с неприязнью повёл плечами, но кольчугу принял. Можно будет соврать, что спёр, только бы попасть в понимающую компанию. Да и продать… Не носить же, в самом деле. Ишь, отец-командир выискался…
Наверху загремело. Вот уже и сюда ломятся. Придется рисковать…
— Тут хоть неглубоко? — спросил Чумп тоскливо. Заглянул в дыру — было там темно. Ну то есть очень. Даже для гоблина-взломщика.
— Не шибко, — заверил Вово.
— А поточнее?
— Да куда ж точнее?
— Да пропади оно все пропадом, — буркнул Чумп и полез в дыру.
Погоня настигала беглецов быстро и верно. Огромный, как гора, могучий домиторский скакун изнемогал под тяжестью закованного в стальные латы паладина; легконогая кобылка тоже заморилась, хоть и несла всего лишь хрупкую девичью фигурку. Гзурусы же мчались с гиканьем и свистом, на ходу умело перескакивали на заводных коней, бряцали оружием, лихо и забористо ругались вдогонку. Правда, перехватывать не спешили — видели, на что способен заключённый в стальную скорлупу воин, когда в руках у него странный меч, узкий, тяжёлый, с несообразно длинной рукоятью. Двое горячих голов догнали было в самом зачине погони, когда стало ясно, что добыча не будет ждать, покорно задрав лапки, пока её ощиплют. Догнав рыцаря, налетели с обеих сторон, занесли палицы, дабы оглушить и взять живым — уж он-то всё сделал, чтоб не заслужить лёгкой смерти… Оба остались далеко позади и никогда больше не похвастаются удалью. Остальные гзурусы видели и учли всё это. Зачем зря рисковать? Вот-вот падёт конь паладина, и даже если он успеет вывернуться из-под громадной туши — а какой прыти ждать от того, на ком два пуда стали? — что сделает, пеший, против двух дюжин отважных и умелых воинов, сильнейших детей великого Гзура? Да ничего!
Знал это и сам паладин. Слышал хрипы в груди коня, видел летящие клочья кровавой пены, коленями даже сквозь сталь доспехов ощущал дрожащие мышцы испытанного боевого друга. В любой момент готов был обернуться и принять неравный бой, но здесь, посреди бескрайней степи, он даже не задержит гзурусов. Двое-трое попросту обогнут его и схватят принцессу ещё до того, как он падёт под ударами прочих. Если бы хоть какое узкое место! Что-нибудь такое, где можно встать, закрыть собой проход и сдерживать гзуров… Порубят в капусту, но далеко не сразу, принцесса сумеет унестись далеко. Правда, толку с того героизма полный ноль, до Нейтральной Зоны сотни лиг, сам он и то едва ли добрался бы в одиночку, по пути каких только личностей не повстречаешь… О, Стремгод, земли тут дикие, суровые и жестокие, даже если повстречается девице какой-нибудь местный мелкий владетель, который не побоится перехватить у гзурусов их добычу — кто знает, не лучше ли ей будет сдаться этим волосатым… Паладин был ещё далеко не стар, но уже усвоил, что благородство — это в сагах да балладах бродячих менестрелей. Его самого, несокрушимого воина, гонит за ней не дурное желание спасти слабейшего, а всего лишь верность слову. Поклялся на мече отцу принцессы защищать её, пусть сгоряча или даже спьяну, теперь уж не упомнишь, но слово не воробей, и коли уж дал — должен исполнить, пусть даже ценой жизни. Печально, но сейчас изнутри шло словно какое-то тепло: есть ли смерть лучшая, чем гибель во исполнение данного обета? Он мог бы, когда гзурусы обрушились из засады на кортеж, пробить себе дорогу и умчаться в степь, а там его меч обеспечил бы безбедное существование… Но словно что-то выше него подхватило, развернуло и бросило в самую мешанину мечей и топоров, на защиту принцессы, а теперь несло вскачь по полю, хотя рыцарская гордость всё настойчивее пробивалась из недр души, требовала развернуться и умереть красиво, коли уж жить никак не получается. Надежд не осталось. Здесь нет друзей, а своих сил не хватит.
— О могучий Барака, — простонал паладин сдавленно, — ты ж знаешь, я тебя всегда чтил поперёд прочих богов… и даже богинь… И жертву первую тебе, и клясться ежели лысиной чьей, то… хм… Не прошу жизни — дай умереть достойно!
В бездонном голубом небе словно бы промелькнула тень. Гзуры заметили вряд ли, но паладин вскинул голову — никак беспощадный бог рукопашной схватки отвечает ему! Доселе если и видел богов, то только с большого бодуна, и то боги были в основном страхолюдные, то ли из гоблинов, то ли ещё какие-то из Стремгодовой рати, а если верить жрецам, так боги обычно говорят со смертными именно посредством мельканий, сверканий и грохота.
И тут же спереди рвущий ветер донес чистый голосок принцессы:
— Сэр Кижинга! Мост!
Паладин метнул острый взгляд. И впрямь мост! Массивный, замшелый дубовый настил шириной в восемь футов. Если встать посреди — никто не проскочит! То, что надо ему для его последнего поступка. Экий шустрый Барака, право слово, подсуетился на совесть. А то лысый да худой, никто доброго слова не скажет. Ну что ж, заслужил богатую жертву, и долго ждать не придется! Речка неширока, но могучие, выносливые гзурские кони прыгать не приучены, к тому же на спинах огромные седоки — не осилят водную преграду…
Вот оно. Последний бой. Одного жаль — никто не увидит, не сложит вису.
— Через мост! — прокричал паладин, надрывая ссохшееся горло. — И дальше скачи! В любой веси купишь коня и дальше, к Зоне!
Принцессе и сотой части пути не одолеть, в той самой ближней веси куры заклюют, но что ему до того? Он выполнит свой долг до конца… А принцесса сжалась, как от пощёчины. Паладин был родом из старинного оркского рода, по-своему, по варварски благородного, а посему был всегда аристократически саркастичен и язвителен, выражался обычно хитроумно, высмеивая принятую при дворе выспренную речь. Если заговорил зло и резко, как дворцовая кухарка, какие уж тут шутки! Верно говорил придворный астролог — если уж звезды неудачно выстроились, весь день насмарку. С утра на постоялом дворе не смогла отыскать любимую брошку, хотя всех подозрительных этот самый заботливый сэр Кижинга намедни разогнал буквально пинками и оплеухами. Потом споткнулась на лестнице, чуть было не растянулась на глазах у всей челяди, хорошо, тот же самый бдительный паладин вовремя сгрёб под руку, сдавил как тисками, синяки на неделю, но не дал упасть, потеряв лицо. Потом гзурусы, напав из засады, посекли всю малую свиту, и опять же несдобровать бы ей — со всех сторон сразу попёрли оскаленные небритые рожи, — кабы вновь не оказался рядом незаменимый Кижинга. А теперь и он бросает её, остаётся на верную смерть, да и ей без его длинного меча и острого языка в этом чужом краю каково придется? Но приказ сэра Кижинги впору было расценить как последнюю волю. Принцесса пригнулась в седле, уткнулась лицом в роскошную гриву с вплетёнными лентами, и кобылка из последних сил стрелой рванулась вперёд. Под копытами страшно заскрипели брёвна моста, потом он остался позади, а увесистый, такой надёжный, внушающий уверенность стук копыт рыцарского коня стих, как под ножом…