Генерал Панк. Дилогия
Шрифт:
Она скакала, не разбирая дороги, — лошадь сама несла по утоптанному тракту. Горячие слёзы катились по лицу и уходили в лошадиную гриву. Далеко за спиной непристойно вопили гзуры, половины их слов королевская дочь не поняла, а от второй половины покраснела как охра, даром что не время и не место, еле слышно чавкнуло, словно по свиной туше, заржал в ужасе конь, раскатисто расхохотался сэр Кижинга…
А потом вдруг кобылка дико взвизгнула и взметнулась на дыбы. Принцесса вцепилась в гриву как клещ, пальцы онемели, не разжались, только потому не соскользнула с седла. Дорогу перегораживали трое всадников. Гзуры? Нет, хвала
Центральный восседал на битюге, какой, поди, весь родной Салланд увезёт, коли впрячь подобающе. На такого и не влезешь без лестницы. Седок был футов за шесть ростом, разве что чуть выше Кижинги, но шире вдвое, не менее. Не шибко ловко сидел на нем троллий кованый панцирь в сотню фунтов весом: в плечах впору, но по росту рассчитан на истинного великана. Руки что брёвна в том мосту, по локоть прикрыты рукавами крупноячеистой брони из стальных колец. На голове круглый шлем с высоким медным гребнем. У седла длиннющее копье и меч в рост принцессы, в руках громадный осадный щит и литая шипованная булава. Увалень, но могуч неслыханно!
По правую руку от богатыря на снежно-белом крепком жеребце восседал воин малость поуже в кости, но видно сразу — сильный, умелый и важный. Твёрдые мышцы давят изнутри чудесную серебристую кольчугу, того и гляди, прорвётся, как ситцевая. Опять закрытый шлем, и оружия на малую дружину — один меч, другой, топор, на широком поясе короткий гладий и — о чудо! — дворянская золотая цепь. Почему же на поясе? А впрочем, не родной Салланд, не воспеваемые бардами метрополии, мало ли какая тут мода… Главное, у гзуров цепочек таких не бывает вовсе, зато все они поголовно небриты, якобы щетина — признак мужества, а у этого из-под забрала торчит массивный подбородок, голый, как обух боевого топора.
Наконец, был еще и третий, крайний слева. Конь под ним не столь могучий, сколь злой, быстрый, сразу бешено пустил пену и попер на кобылку, всадник его насилу удержал. Сам он тоже был помельче спутников, наряжен в великоватую кольчугу, рассыпающую на солнце тысячи искр, и островерхий шлем с личиной — в прорезях так и бегают хитрые глаза. На себе оружия не держит вовсе, зато на седле преизрядная секира, пластинчатый лук с колчаном… Забрала у всех были опущены, смотрели всадники прицельно: средний с любопытством, правый с неодобрением, аж головой замотал, словно отгонял мух, а левый — изучаючи камни в браслетах и перстнях. Хорошо, ларец с основными, самыми дорогими украшениями как был в карете, так в ней, кажется, и остался, а то этот вот, глядишь, и не сдержался бы, полоснул бы саблей, и надевай потом диадему на что хочешь…
Кто же такие? Окажут ли помощь? Этот, в середке, один выглядит способным перебить всех окрестных гзуров, но захотят ли связываться? А изъявят согласие — какую-то ещё цену запросят?
— Кто такова, девица? — осведомился тот, что справа. — Для чего несёшься, как трусливый гном от гоблинского обоза, и по какой нужде за тобой беспорядки деются?
— А я знаю, — сообщил левый и гадко хихикнул, но что именно знает — не сказал.
— Беспорядки? — Принцесса в изумлении оглянулась. — За мной гонятся гзурусы!
И куда только делись уроки королевской интриги? Вот сейчас развернутся и быстро дадут дёру, пока те гзурусы до них не добрались! Но всадники зашевелились словно бы даже обрадованно, переглянулись, только мелковатый застонал, словно живот схватило, поспешно предложил:
— Хоть чего побойтесь, братья! Мы ещё до Копошилки не добрались, а ещё ж обратно… Мало вам развлечений? Веришь ли, красотка, эти двое онтскую крепость разнесли, словно как курятник, право слово, ещё и торговый пост хотели! Если б не моя небывалая доброта, хана б настала торговцам.
Средний с готовностью заржал, шарахнулась не только измученная лошадка принцессы, но и кони сотоварищей, важный с цепью даже шлем придержал рукой.
— Эт зачем же ты гзурам? — вопросил он озадаченно.
— Не ведаю… Может быть, хотели поживиться имуществом?
Важный с сомнением оглядел длинное платье принцессы, всё в оборках по принятой в лучших домах моде, покачал головой — мол, на гзуруса едва ли налезет, а всё то, что в ушах и на пальцах, — поди медь да стекляшки, ибо какая дура попрётся в степь в злате да диамантах?
— Я Ларбинда, наследная принцесса Салланда, — представилась принцесса. Как в омут с кручи. Пускай рубят, если хотят…
— Взаправдашняя принцесса? — подхватился тощий с луком. — Слышь чего? Как он, твой Салланд, в смысле бюджету?
— В чего смысле? — в изумлении поворотился увалень.
— Ну, украсть есть чего?
— Зачем же принцесса гзурам? — рассуждал правый, самый старший из троих и, видимо, самый ответственный.
— Известно зачем, — простодушно предположил богатырь с булавой.
— Э нет… Известно зачем — это поселянку какую… подороднее, вот помню… гмм… не при девице бы… а тут гзуры к тому же, так что хоть бы и поселянина… Тьфу, нечестивый же народец, кейджиане проклятые… А принцессы, они без свиты даже в отхожее место никогда не проследуют, видывали мы всяких принцесс, герцогов и прочих значительных…
Ларбинда ощутила, что мысли расползаются, как тараканы, ещё чуть — и начнёт в голос препираться с этим специалистом по знати, доказывать, что в отхожем месте свита ни к чему, разве что одна камеристка, больно много крючков да застежек на нонешних туалетах, и все в таких местах, докуда сама не доберешься… А о том ли надо помышлять, когда там на мосту жизнь отдает преданный паладин?
— А-а, — осознал средний. — Вона там кто мечами звякает!
— Да какие мечи у челяди? У бутраильского монарха вон принято мечи носить, слуги и те при ножнах, так верите ли — тяжко им, видите ли, они от меча один эфес оставляют и в ножны суют, так и ходят, паразиты…
Тут до принцессы докатилась густая тяжкая волна запаха, а с ней и ирония ситуации. Так вот при чём торговый пост! Такие посты славятся корчмами, вот они и едут шагом, и рассудительны всё оттого же! Где им мыслить на трезвую голову? У среднего в шлеме так скрипит, словно мельничные жернова вертятся, а у старшего голос могучий да гулкий, как в пещере, чуть ли не эхом отдается — явно голова пуста, как кошель простолюдина после уплаты королевского подушного сбора. Но — благодушны, а выпившим море по колено. Вон дядя, маркиз, раз откушал винца из отцовского заветного погребка, так враз войну объявил гному Эктору, вечному своему притеснителю. А как, протрезвев, понял, что натворил, напился пуще прежнего и ту войну выиграл! Может, и эти… Только быстрее надо их подрядить на подмогу, а то от мощного пивного духа у самой уже мозги затуманиваются…