Генерал Пишегрю против Наполеона
Шрифт:
Дело его казалось ясным. Правительство, однако, не решилось казнить завоевателя Голландии: вероятно, его имя все же пользовалось слишком большой популярностью в армии. Но был и другой способ устранения неподходящих людей. Ссылка в Гвиану в те времена с полным основанием считалась почти равнозначной казни — ее так и называли «сухой гильотиной». Пишегрю с другими жертвами 18 фрюктидора в железной клетке был отвезен в Рошфор и оттуда в трюме корабля отправлен в Синнамари.
Событие это произвело ошеломляющее впечатление в кругах эмигрантов и в Англии. Достаточно сказать, что британский военный министр Уиндгэм в письме к Гренвиллю (от 12 сентября 1797 года) предлагал послать эскадру для того, чтобы в море отбить Пишегрю у тюремщиков, перевозивших его в Южную Америку. Из этого ничего не вышло. В ужасных условиях Пишегрю был перевезен в Синнамари.
V
Гвиана,
После непродолжительного знакомства с Синнамари Пишегрю принял твердое решение бежать. Он так и говорил: «Лучше акулы, чем медленная смерть здесь».
Случай скоро представился. Кайеннский корсар захватил в плен и привел в Синнамари судно с 40 тыс. бутылок вина. Местные власти перепились. Эту ночь надо было использовать. Пишегрю убил часового, завладел какой-то жалкой пирогой и вместе с несколькими товарищами по ссылке поплыл вдоль берега по направлению к Суринаму. Акулы стадами плыли следом за ними.
Беглецы плыли долго, днем и ночью, вычерпывая шапками воду из дырявой пироги и отбиваясь от нападавших на пирогу акул. Суринам уже должен был быть недалеко, когда случилось то, что обычно случалось: поднялась буря, их выбросило на берег, пирога разбилась, жалкие припасы исчезли. Идти дальше по берегу у беглецов не хватало сил. Они зажгли огонь. В ту же секунду их облепили насекомые. Прошла ужасная ночь. На рассвете они увидели шедший вдоль берега корабль. Из последних сил они заметались по берегу. Корабль прошел мимо, не заметив их отчаянных сигналов. Процесс медленного умирания возобновился. Вдруг они увидели проходивших солдат: пирогу Пишегрю выбросило на берег вблизи голландского форта... Это могло быть спасением. Но это могло означать и гибель. У беглецов не было никакой уверенности, что их не схватят и не вернут в Синнамари. Судьба потешалась над Пишегрю: именно благодаря его победам Голландия находилась в полной зависимости от французского правительства. Он рассказал приготовленную заранее сказку: они, бедные кайеннские купцы, плыли с товарами в Суринам, потерпели крушение, их товары погибли... В полуголом, не евшем 5 дней, страшно распухшем от укусов человеке трудно было узнать знаменитого полководца. Однако голландский офицер скоро понял, какой перед ним бедный кайеннский купец: ссылка Пишегрю наделала много шума в мире.
Опасения беглецов оказались неосновательными. Голландцы не любят выдавать людей, ищущих у них убежища, — они это доказали на очень многих примерах: от маранов (Мараны — в средневековой Испании и Португалии евреи, официально принявшие христианство. Их преследовала инквизиция) XVI века до императора Вильгельма II. К тому же Пишегрю оставил доброе имя в Нидерландах. Несмотря на свое трудное положение, суринамские власти, прибегая к разным хитростям, сделали все для того, чтобы спасти беглецов. Через некоторое время на британском судне Пишегрю плыл в Англию. Враги считали его похороненным заживо. Он возвращался — «вновь живой и мститель».
VI
По-видимому, жажда мести была главным побуждением во всех действиях Пишегрю после его возвращения из Гвианы. Английское правительство встретило генерала с почетом. Его имя часто встречается в переписке руководящих людей того времени. Союзники очень хотели использовать в борьбе с Францией военный опыт и таланты Пишегрю. То предполагалось поручить ему командование новой армией, то обсуждались проекты создания,
Выход императора Павла из коалиции сделал несбыточными планы усмирения революционной страны силой оружия. Возвращение из Египта генерала Бонапарта и последовавший за этим государственный переворот в Париже изменили и самый характер французской революции.
18 фрюктидора в борьбе Директории с Пишегрю победила Директория. 18 брюмера в ее борьбе с Бонапартом победил Бонапарт. Отныне на долгие годы во Франции закрепилась единоличная диктатура. В «интервенцию» Пишегрю больше не верил. Ему оставалось верить в другое. Он имел все основания ненавидеть Директорию. Но не меньше оснований имел он ненавидеть и Бонапарта. Что с того, что первый консул пытался установить «порядок», о котором мечтал сам Пишегрю, входя в соглашение с Бурбонами? Беспристрастия от бывшего гвианского поселенца ждать было нечего. Картина упрощалась: революция облеклась в образ одного человека. И философский силлогизм «Кай человек, Кай смертен» отныне как бы принимал характер политического силлогизма.
VII
Мысль об убийстве Наполеона, конечно, нельзя назвать особенно оригинальной. В течение почти двадцати лет об этом думали сотни и тысячи людей. Недаром у Толстого такая мысль приходит кроткому русскому барину, мечтателю, масону и филантропу. Но были люди, бесспорно, более предназначенные для этого дела и ближе к нему подошедшие, чем Пьер Безухов. Так, в ту пору, на пороге XIX столетия, убийство первого консула было главной жизненной целью Жоржа Кадудаля — вероятно, самого замечательного из всех партизанских бойцов и террористов истории.
Это был очень страшный человек, — страшный и по своему внешнему виду (Описание его примет, чрезвычайно внушительное даже при чтении, можно найти в полицейских афишах (F-7, 6391, 1 и F-7, 6392, 2). Начальник полиции Демаре, видевший Жоржа в момент его ареста, говорит, правда, о приятном выражении его лица. Но в момент ареста Кадудаля все, должно быть, казалось чрезвычайно приятным начальнику полиции.). Колоссальная фигура, свидетельствовавшая о нечеловеческой силе, очень короткая толстая шея, чудовищной величины голова с тяжелым лицом, густые рыжие волосы, неподвижный взгляд маленьких глаз, огромные руки с короткими тупыми пальцами.
Кадудаль был фанатик в самом настоящем смысле слова. Для него существовал только принцип монархии. Живых носителей этого принципа он недолюбливал — особенно за то, что они, и сам Людовик XVIII, и все французские принцы, жили спокойно за границей, не принимая прямого участия в борьбе с революцией (Один из придворных спросил Кадудаля: «Вы все требуете, чтобы принц лично отправился воевать во Францию; можете ли вы, однако, гарантировать ему жизнь?» «Нет, но я могу гарантировать ему честь», — ответил Кадудаль.). Ни на какую награду Кадудаль не рассчитывал; он, по-видимому, понимал, что погибнет до восстановления монархии: при его ремесле насильственная смерть была простой математической необходимостью. В борьбе он не останавливался ни перед чем. Будучи лично человеком совершенно бескорыстным, он принимал английские деньги, хотя отлично знал, по каким соображениям Англия эти деньги дает. Когда английских денег не хватало, Кадудаль грабил почтовые дилижансы. Философия идеалиста Бональда в нем сочеталась с приемами Стеньки Разина. Исключительная храбрость, энергия и жестокость создали Жоржу шумную известность с первых лет гражданской войны. Попытки революционных генералов пойти с ним на соглашение неизменно кончались неудачей. В краткий период мира Бонапарт при личном свидании с Кадудалем тщетно предлагал ему службу в регулярной армии и чин дивизионного генерала. Кадудаль потом высказывал сожаление, что при этом свидании наедине не задушил первого консула. По словам Наполеона, Жорж был чрезвычайно опасен именно ввиду соединения в одном человеке необыкновенной воли и мужества с полным отсутствием политического кругозора. «Невежественное животное!» — со злобой говорил первый консул.