Генерал СС

Свен Хассель

— Морфий? Уж не хотите ли целую операционную?

— Нет, если там не указано… — неуверенно начал Порта.

Гауптфельдфебель ругнулся и сунул нам наше требование.

— Убирайтесь с ним и больше не докучайте мне дурацкими требованиями! Бинты! Морфий! Я что, волшебник, по-вашему? Дед Мороз? Возвращайтесь в свой полк, передайте от меня привет и напомните, что мы в Сталинграде. Нам больше никто не присылает перевязочных материалов. Никто ничего не присылает. Мы брошены на произвол судьбы.

— Но послушайте… — заговорил Порта.

—

Кончай ты! Неужели не можешь понять своей тупой башкой, что как армия мы больше не существуем? Нет смысла клянчить у меня помощи: я не могу дать того, чего не имею, так ведь?

Мы знали, что он говорит правду. Видели лежащих на полу, ощущали запахи крови и грязи. Понимали, что он ничего не может для нас сделать.

Мы покинули госпиталь и поехали из города с пустыми руками. Когда мы отъехали от него примерно на километр, нас остановил, размахивая винтовкой, какой-то идиот в белом тулупе. Затем наши документы были затребованы лейтенантом.

— Мы возвращаемся в полк, — сказал Порта. — Только что отвезли нашего оберста в Гумрак.

— Отлично. — Он вернул нам документы. — Прощу прощения, но сейчас вы нужны нам здесь. Спрячьте машину под вон теми деревьями и возьмите несколько гранат.

Спорить было бесполезно. Мы выполнили приказ и примкнули к отделению, которым командовал фельдфебель. Я обратился к стоявшему рядом ефрейтору.

— Что здесь происходит?

Тот скривил отвратительную гримасу.

— Мы — расстрельная команда. Взгляни на яму позади.

Я взглянул: она была полна трупов. Вспомнил слова Порты о восьмидесяти пяти казнях в одной роте и задался вопросом, преувеличение ли это.

— Жуткое дело, — досадливо сказал ефрейтор. — И это все за одно утро. Удовольствие ниже среднего.

— Верю, — пробормотал я.

Через несколько секунд появился мчавшийся на машинах пехотный батальон, превосходно экипированный и очень самоуверенный. Псих в белом тулупе снова встал посреди дороги и замахал винтовкой; лейтенант снова вышел задать свои обычные вопросы.

— Куда едете?

— Нам приказано занять позицию возле Дона.

Сидевший в одной из передних машин майор высунул голову и раздраженно заговорил. Лейтенант покачал головой.

— Прошу прощения. Все приказы отменены. Из этого района не выедет никто. Придется вам пока что остаться здесь.

— И не подумаю! — вспылил майор. — Откуда мне знать, что приказы отменены? Нам никто не сказал этого.

— Я говорю вам сейчас. — Лейтенант достал револьвер и навел на майора. — Либо вы подчинитесь, либо я расстреляю вас как дезертира. Выбор за вами.

Майор закусил губу. Медленно вылез из машины, и лейтенант поманил к себе одного из своих солдат.

— Хелмер, покажи майору, куда идти.

— Слушаюсь.

— Послушайте, — заговорил майор, — я не знаю, в чем тут дело, но могу…

— Дело в дезертирстве. — Лейтенант холодно уставился на майора. — Я уже сказал, что выбор за вами. Если хотите остаться и спорить, пожалуйста. Если нет, советую убрать батальон с дороги, пока не появились русские на своих Т-34.

Мы с Портой оставались на своем посту шесть часов. Всё это время тянулся поток потенциальных дезертиров, их всех останавливал обормот в тулупе, допрашивал лейтенант и либо убеждал остаться, либо отправлял на расстрел. Ни звания, ни документы, ни приказы не служили защитой. Легких дорог, уводивших от сталинградских ужасов, не существовало.

По прошествии шести часов мы получили освобождение от своих обязанностей и возможность продолжать путь — не по какой-то особой любезности, а потому, что обнаружилось — мы выполняли приказы, заверенные печатью высшего командования, и даже фанатичный лейтенант пришел к выводу, что они подлинные.

Мы катили по тряской дороге в Купоросное; беззаботный, как всегда, Порта насвистывал непристойную песенку. Я сидел рядом с ним, пытаясь поспать, но было так холодно, что я просыпался от дрожи. Валил снег, и нам дважды приходилось останавливаться и расчищать дорогу. Сугробы по обе ее стороны, казалось, были выше телеграфных столбов.

До Купоросного было еще далеко, когда мы нагнали колонну кавалеристов. Лошади скользили и плясали на льду, Порта и я смотрели на них в изумлении.

— Откуда они, черт возьми? — спросил Порта. — Ходячие бифштексы! Чего бы я только ни отдал за хороший кусок конской ляжки.

Казалось невероятным, что одни голодают, а другие ездят на запасах мяса. Лошади скользили и ржали, дыхание вырывалось паром у них из ноздрей в холодный воздух. Мы слышали скрип седел и позвякивание удил, ощущали горячий конский запах — сена и влажной кожи.

Обогнав кавалеристов, мы повстречались с артиллерией, стволы полевых орудий смотрели в небо на падающие снежинки. Потом нам встретились саперы с бульдозерами и экскаваторами.

Мы с Портой недоуменно переглянулись.

— Подкрепление? — спросил я. — С превосходным новым оборудованием?

— Не может быть, — ответил Порта.

Наступило молчание.

— Румыны? — спросил я.

— Возможно.

— А что еще может быть?

Порта пожал плечами.

Мы два часа ехали мимо двигавшихся навстречу колонн. Там была, по крайней мере, одна дивизия. Мы дружелюбно махали руками встречным, иногда и они махали в ответ. Вдруг Порта резко затормозил.

— Ты что, черт возьми? — крикнул я, упершись руками в приборную доску.

Посередине дороги прямо перед нами стоял офицер. Он держал объявление с одним написанным заглавными буквами словом: «СТОЙ». Порта вывернул руль, и мы понеслись в лес, тянувшийся вдоль дороги.

— Какого черта… — начал было я.

— Русские! — заорал он.

И тут я услышал позади их крики.

— Стой! Стой!

Затрещали выстрелы, и Порта погнал машину в безумном слаломе между соснами. Проехав километра три, остановился и повернулся к заднему сиденью.