Генерал в Белом доме
Шрифт:
Эйзенхауэр в ответ на все критические замечания отвечал, что его цель – уничтожение германской армии и победа, что этой задаче он подчиняет все свои действия. В документе, направленном одновременно Черчиллю и Объединенному комитету начальников штабов, он подробно излагал свои военные планы на заключительном этапе войны. В частности, Эйзенхауэр подчеркивал целесообразность соединения русских и западных союзников на юге Германии [338] .
По мере приближения окончания войны активность Черчилля все более возрастала. «…Скоро выяснилось, – вспоминал Эйзенхауэр, – что премьер-министр серьезно возражает против моих действий такого рода». Черчилль считал, что, «поскольку кампания теперь приближалась к завершению, действия войск приобрели политическое значение, которое требует вмешательства политических лидеров в разработку широких операционных планов» [339] .
338
Eisenhower D. War Years, vol. IV, pp. 2562, 2563, 2568—2571, 2572—2574.
339
Эйзенхауэр
Отношение советской стороны к Черчиллю было далеко не однозначным. В Советском Союзе была хорошо известна роль этого политика как одного из организаторов антисоветской интервенции в годы Гражданской войны в Советской России. Для советского руководства не была секретом его позиция в вопросе об открытии второго фронта. Вместе с тем, как государственный, политический, военный лидер, Уинстон Черчилль был, несомненно, выдающейся фигурой. И, очевидно, Сталин был искренен, когда во время одной из встреч на Ялтинской конференции он предложил тост за руководителя делегации Великобритании, назвав его человеком, «который рождается раз в столетие», чьи личные качества оказывают воздействие на ход истории, человеком, который «в то время, когда вся Европа была готова распластаться перед Гитлером, заявил, что Британия выстоит и будет в одиночку, без союзников сражаться против Германии» [340] .
340
Eisenhower, David. Op. cit., p. 660.
Даже сделав поправку на то, что в любом тосте, очевидно, всегда присутствуют определенные преувеличения достоинств того, кому он посвящается, эта оценка Черчилля и его роли во Второй мировой войне, на мой взгляд, показательна.
В военно-политической истории Второй мировой войны важная роль принадлежит Ялтинской конференции, состоявшейся в феврале 1945 г.
Дэвид Эйзенхауэр писал, что на Ялтинской конференции положение ее участников определялось тем, кто и сколько одержал побед к этому времени, кто принес больше жертв в совместной борьбе, кто мог внести больший вклад в восстановление всего, что было разрушено войной. Он отмечал, что к февралю 1945 г. «промышленное производство США достигло беспрецедентного уровня, действительно несравнимого с любой другой страной».
Открытие второго фронта приближало окончание войны и «рельефно очертило решающую роль Америки в войне». Англия воевала дольше, чем кто-либо другой, и была очень заинтересована в ее окончании, но она израсходовала свои экономические и политические ресурсы. Советские ресурсы потенциально были огромны, людские потери России и ее военный вклад были решающими, и в силу этого Сталин доминировал на конференции» [341] .
Расстановка политических сил на Ялтинской конференции зачастую была не в пользу Черчилля. Несмотря на идеологическое и политическое противостояние, Рузвельт и Сталин проявляли друг к другу определенную симпатию и нередко находили взаимопонимание по сложнейшим проблемам. «Рузвельт, которому предстояло вскоре встретиться со Сталиным в Ялте, почти немедленно пришел к заключению, что он найдет взаимопонимание со старым Джо и сможет приручить русского медведя» [342] .
341
Ibid., pp. 649, 650.
342
Miller M. Op. cit., p. 691.
Суть политических планов Черчилля была очевидна. На протяжении всей войны он всемерно затягивал открытие второго фронта. А когда оставались считанные недели до ее окончания, Черчилль делал все возможное, чтобы захватить более выгодные исходные рубежи для ведения в будущем «холодной войны», духовным отцом которой он по праву считается. Английский премьер стремился продвинуть позиции союзников как можно дальше на Восток. Он заявлял Эйзенхауэру: «Я полагаю, что исключительно важно, чтобы мы обменялись рукопожатием с русскими как можно дальше на Востоке» [343] .
343
Ambrose S. Ike… p. 193.
Приближалось окончание войны, и естественно, что противоречия между союзниками принимали все более заметные очертания, что нашло свое проявление и в работе Ялтинской конференции.
Характерной чертой этой встречи на высшем уровне было и то, что в отношениях между Сталиным и Рузвельтом достаточно зримо просматривался элемент определенной симпатии. И они находили общий язык по ряду вопросов в значительно большей
Британский премьер-министр достаточно болезненно реагировал на это, хотя никакой новостью для него не было, что лидеры США и СССР имели достаточно хорошие отношения. Рузвельт не считал нужным скрывать это от своего английского союзника. Еще 18 марта 1942 г. он сообщал Черчиллю: «Я знаю, что Вы не будете возражать против моей грубой откровенности, если сообщу Вам, что, как я думаю, я лично могу столковаться со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой государственный департамент. Сталин не выносит надменности ваших высших руководителей. Он исходит из того, что я ему нравлюсь больше, и я надеюсь, что он будет продолжать так думать» [344] .
344
Секретная переписка… с. 228.
На протяжении всей войны Черчилль много конфликтовал с союзниками, и не только с советским, но и с американским, с лидером сражающейся Франции генералом де Голлем. Однако у британского премьер-министра было достаточно здравого смысла, чтобы в конечном счете прийти к заключению: «единственное, что хуже войны с союзниками, это война без союзников!» [345]
Было бы неправильным считать, что только Черчилль всемерно ратовал за принятие любых мер, чтобы помешать советскому союзнику прорваться в Восточную и Западную Европу в ходе разгрома Германии и продвинуть социалистические аванпосты как можно дальше на Запад.
345
Miller M. Op. cit., p. 769.
В принципе английская и американская позиции в этом вопросе были однозначны. В сентябре 1944 г. на второй Квебекской конференции в беседе с австрийским эрцгерцогом Отто Рузвельт прямо заявил: «Наша главная забота состоит в том, как не пустить коммунистов в Венгрию и Австрию» [346] .
Американцы считали, что Черчилль придавал исключительно важное значение тому, чтобы помешать русским занять выгодные позиции в Европе, с которых они могли бы успешно вести борьбу с западными странами после завершения Второй мировой войны. А в неизбежности такой борьбы Черчилль никогда не сомневался. В официальной американской истории совместного стратегического планирования отмечается, что «к лету 1944 г. война вступила в новую эру и Черчилль, глядя на Европейский континент, одним глазом следил за отступающими немцами, другим – за наступающими русскими» [347] .
346
Секретная переписка… с. 84.
347
Секретная переписка… с. 576.
Авторы вступительной главы к одному из разделов «Секретной переписки Рузвельта и Черчилля в период войны» обоснованно писали: «Главной заботой Черчилля было, конечно, то, что продвижение Красной Армии могло дать русским возможность навязать коммунистические правительства многим странам Восточной Европы, чему он стал бы упорно сопротивляться» [348] .
Сталин уверял Рузвельта и Черчилля, своих партнеров по антифашистской коалиции, что он не намерен насаждать коммунистические порядки в странах Европы. Например, встречаясь в августе 1944 г. с руководителем лондонских поляков Миколайчиком, Сталин в ответ на его замечание, что есть информация о намерении СССР навязать Германии после войны коммунизм, ответил, что коммунизм подходит Германии, «как корове седло» [349] .
348
Секретная переписка… с. 576.
349
Секретная переписка… с. 631.
Заверениям советского лидера, что он будет политически нейтрален в европейских странах, в которые придет Красная Армия, мало кто верил в Лондоне и Вашингтоне. Бесспорно, что в конце войны каждый из союзников хотел занять в Европе максимально удобные стратегические позиции.
Такой американский авторитет в вопросах внешней политики, как Генри Киссинджер, писал: «К концу войны настойчиво, но тщетно он (Черчилль. – Р. И.) умолял Эйзенхауэра брать Берлин, Прагу и Вену». Киссинджер подчеркивал, что Черчилль руководствовался не военными, а чисто политическими соображениями, необходимостью «пребывания там для ограничения послевоенного влияния Советского Союза» [350] .
350
Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997, с. 361