Генерал в своем лабиринте

Маркес Габриэль Гарсиа

– Это и есть истинная и единственная причина той войны, которая разъединяет и убивает нас, – сказал генерал – И, что самое печальное, они надеются изменить мир, а сами отстаивают идеи, рожденные самыми отсталыми традиционалистами Испании.

И продолжал, не останавливаясь:

– Я знаю, они смеются надо мной, потому что в одном и том же письме, в один и тот же день, одному и тому же человеку я пишу взаимоисключающие вещи – то одобряю монархию, то не одобряю ее, а в другом месте снова соглашаюсь с обоими противоположными мнениями.

Его обвиняли в том, что он непоследователен в своих суждениях о людях и слишком вольно обращается с историей, обвиняли в том, что он сражался против Фернанда VII и обнимался с Морильо, в том, что он вел войну не на жизнь, а на смерть с Испанией и в то же время был ярым поборником испанского духа, в том, что он, чтобы выиграть время, обосновался на Гаити, но считал республику Гаити иностранным государством, чтобы не приглашать на конгресс в Панаме, в том, что он – член масонской ложи и во время службы читает Вольтера, – а он был рыцарем церкви, – в том, что он обхаживает англичан, а сам в это время собирается жениться на французской принцессе, в том, что он – легкомысленный, лицемерный и даже презирающий законы, что он льстил своим друзьям, глядя им в глаза, и очернял за их спиной. «Что ж, ладно все это так, однако все это обусловлено обстоятельствами, – говорил он, – ибо все, что я делаю, я делаю с одной целью чтобы наш континент стал единой независимой страной, и в этом у меня никогда не было ни противоречий, ни сомнений.» И закончил чисто по-карибски: «Все остальное – дерьмо!»

В письме, которое он два дня спустя отправил генералу Брисеньо Мендесу, он писал: «Я не хочу принимать на себя управление страной, которое мне официально пожаловано, потому что не хочу быть главарем повстанцев или, выражаясь по-военному, победителей.» Однако в двух письмах, которые он в ту же ночь продиктовал Фернандо для генерала Урданеты, он постарался не быть столь категоричным.

Первое письмо было официальным ответом, и его торжественный тон был подчеркнут, начиная с обращения «Многоуважаемый сеньор» В нем генерал оправдывал государственный переворот, так как республика находилась в состоянии анархии и бессилия, в которые ввергло ее прежнее самораспустившееся правительство. «В таких случаях народ не обманывается», – писал он. Но он не видел никакой возможности принять президентство. Единственное, что он мог сказать в ответ на предложение Урданеты – выразить желание вернуться в Санта-Фе, чтобы служить новому правительству как простой солдат.

Второе письмо было частным, и на это указывала первая строка «Мой дорогой генерал» Оно было большим, многословным, и в нем генерал указывал причины своих сомнений. Поскольку дон Хоакин Москера не отказался от своей должности, завтра придется признать его как законного президента, таким образом выставляя генерала узурпатором. То есть он повторил сказанное в официальном письме: пока нет подтверждающих его полномочия документов, которые исходили бы из официального источника, он никоим образом не может принять власть.

Оба письма были отправлены с одной и той же почтой, вместе с воззванием, в котором он обращался к гражданам страны с просьбой забыть о своих распрях и поддержать новое правительство. Для себя он отвергал любой компромисс. «Хотя может показаться, что я предлагал слишком много, на самом деле я не предлагал ничего», – сказал он позднее. И признал, что некоторые фразы были написаны с единственной целью похвалить тех, кто этого хотел.

Более всего бросался в глаза повелительный тон второго письма, удивительный для человека, который не собирается брать власть в свои руки. Генерал требовал отправить полковника Флоренсио Хименеса на запад с достаточным количеством войск и снаряжения, чтобы покончить с ненужной войной, которую вели с центральным правительством генералы Хосе Мария Орбано и Хосе Иларио Лопес. «Те, что убили Сукре», – заявлял он. Он настоятельно рекомендовал того или иного офицера для назначения на высшие посты. «Имейте в виду, – писал он Урданете, – что я сделаю все остальное повсюду от Магдалены до Венесуэлы, включая Бойака». Он сам собирался быть в Санта-Фе во главе двух тысяч человек и способствовать таким образом установлению общественного порядка и консолидации нового правительства.

Он не получал ответа от Урданеты сорок два дня. Однако продолжал писать ему в течение всех этих долгих дней, когда не делал ничего, разве что отдавал на ветер военные приказы. Пароходы приходили и уходили, но никто больше не вспоминал о путешествии в Европу, хотя генерал иногда заговаривал о нем в качестве средства политического давления. Дом у подножия Холма Попутных Ветров превратился в генеральный штаб страны, и большинство решений он задумал или принял в те дни, лежа в гамаке. Шаг за шагом, почти невольно, он стал решать вопросы, выходившие за рамки чисто военных проблем. Он стал заниматься даже мелочами, как, например, добился места в почтовом управлении для своего близкого друга сеньора Татиса, или снова увлек активной деятельностью генерала Хосе Уркоса, который терпеть не мог домашний уют и покой.

В те дни он настойчиво повторял одну из своих прежних фраз: «Я стар, я болен, я усталый, обманутый, измученный, оклеветанный, бедный человек». Однако те, кто его видел тогда, не верили в это. Пока всем казалось, что он, обжегшись на молоке, дует на воду и потому способствует укреплению правительства, он на самом деле шаг за шагом, используя свой авторитет и полномочия генерал-аншефа, скрупулезно создавал военную машину, с помощью которой рассчитывал завладеть Венесуэлой и начать оттуда реставрацию самого большого в мире союза наций.

Лучшей ситуации для этого невозможно было себе представить. Новая Гранада была в надежных руках Урданеты, либеральная партия была разбита, а Сантандер осел в Париже. Эквадором правил Флорес, вожак венесуэльцев, честолюбивый и задиристый, – он отделил от Колумбии Кито и Гуаякиль, чтобы создать новую республику; но генерал решил взыскать с него лишь после того, как разделается с убийцами Сукре. Боливией правил маршал де Санта Крус, его друг, который только что предложил ему стать его дипломатическим представителем в Ватикане. Самым неотложным делом было разбить генерала Паэса, лишив его раз и навсегда власти в Венесуэле.

Военный план генерала заключался в том, чтобы, пока Паэс собирает силы для защиты Маракайбо, начать из Кукуты крупное наступление. Но первого сентября провинция Риоача сместила своего командующего, отказалась подчиняться власти в Картахене и провозгласила себя венесуэльской территорией. На помощь Маракайбо был послан генерал Педро Карухо, руководитель заговора 25 сентября, – до сих пор он скрывался от правосудия в Венесуэле.

Монтилья принес известие из Риоачи, как только получил его, но генерал уже знал об этом и ликовал, поскольку восставшая Риоача давала ему опору для того, чтобы с другого фронта перебросить новые и лучшие силы против Маракайбо.

– Кроме всего прочего, – сказал он, – Карухо окажется в наших руках.

Этой ночью он уединился со своими офицерами и разработал подробную стратегию, предусмотрев все неожиданности, которые могут случиться, переставляя армии, словно шахматные фигуры, предупреждая самые невероятные намерения противника. У него не было академического образования, которое имел любой из его офицеров, большинство из которых закончили лучшие военные школы Испании, но он видел всю ситуацию сразу и во всех деталях. Его зрительная память была удивительной, он помнил все изгибы пути, по которому проходил несколько лет назад, и хотя никто не называл его великим стратегом, никто не превосходил его талантом военачальника.