Генерал Власов. Анатомия предательства
Шрифт:
Семена истины лежат в земле, они взойдут и дадут свой плод.
Еще когда Власов равнодушно слушал разговор американцев с советскими офицерами, обсуждавшими, куда ему идти и с кем, ему показалось вдруг, что это не о нем разговор, а о ком-то другом, захваченном в плен и передаваемом сейчас из одних рук в другие.
Как-то странно, он увидел себя со стороны — высокого, чуть сутулящегося человека, что, заложив руки за спину, равнодушно слушает, как повезут его в джипе, завернув в ковер.
Словно не его и собирались завертывать, как какую-нибудь вещь
Еще более странным было ощущение, что и в самом деле это не он стоит сейчас, заложив руки за спину, а только оболочка его. А то, что был он, неясное и непонятное ему самому, уже отделилось от не нужной никому оболочки и не может быть ни завернуто в ковер, ни посажено в тюремную камеру, ни расстреляно, ни повешено. То, что был он, существует сейчас независимо от людей, решавших его, Власова, судьбу, независимо от него самого.
Глава первая
Как и что думал Андрей Андреевич Власов, вступая в свою последнюю жизнь советского заключенного, мы можем только догадываться, анализируя материалы следствия и стенограмму судебного заседания.
Делать это непросто, поскольку материалы эти сохранили разговоры Власова не с живыми людьми, а с машиной советского правосудия, которая не вникала и не могла вникать в тонкости его переживаний.
15 мая 1945 года Власов находился уже в Москве на Лубянке. Сорок минут его допрашивал начальник Главного управления контрразведки «СМЕРШ» В.С. Абакумов, после чего Власову был присвоен номер 31, под которым он и был помещен в Бутырскую тюрьму как секретный арестант.
Итак. Последний поворот. Последняя жизнь генерала Власова. Теперь это — жизнь арестанта № 31.
Власов принял и эту жизнь также, как принимал любую жизнь, какой бы она ни была, какую бы роль ни приходилось исполнять ему.
И, как всегда, начиная новую жизнь, он расставался с прежней.
Командующий Русской освободительной армией. Глава Комитета освобождения народов России.
Все это отделилось от него, от той телесной оболочки, которая была доставлена из Чехословакии в Бутырку.
Кажется, что Власов сразу и позабыл свои прежние жизни. Даже про супругу, выданную ему СС, не вспомнил. Заполняя анкету арестованного, в графе о семейном положении записал: жена — Анна Михайловна Власова, девичья фамилия Воронина.
Уже на следующий день с Власовым начали работать.
16 мая арестант № 31 был поставлен на так называемый конвейер, когда меняются следователи и охранники, и только арестант остается на месте. Продержали Андрея Андреевича на этом конвейере десять дней, до 25 мая.
«Учитывая, что Власов, находясь у немцев, в своих выступлениях заявлял о наличии у него сообщников среди офицеров и генералов Красной армии, ему на допросе было предложено выдать этих людей, — докладывал Абакумов Сталину, Молотову и Берии об итогах первого десятидневного допроса. — Власов пока отвечает, что никаких преступных связей в Советском Союзе он не имеет, а говорил об этом с целью поднять свой авторитет перед немцами.
Допрос Власова продолжается в направлении вскрытия всей его вражеской деятельности против Советского Союза, выявления возможных имеющихся преступных связей в Красной армии, а также принадлежности к другим разведкам» (Курсив мой. — Н. К.).
Вообще конвейера не выдерживал почти никто.
Через несколько дней подследственные начинали
Власова продержали на конвейере 10 дней, и он не назвал ни одной фамилии. Ни Жукова, ни Рокоссовского, ни кого-то еще из тех, позвонив которым, он обещал Гиммлеру выиграть войну по телефону.
Помимо протоколов допросов и показаний на процессе о тюремном заключении Власова и его сподвижников, почти никаких известий не осталось.
Редкие свидетели вспоминают, что видели руководителей КОНРа и РОА в коридорах внутренней тюрьмы МГБ СССР. Но эти встречи были такими мгновенными, что очевидцы и не настаивают на своих свидетельствах.
Зато сохранилось множество преданий и легенд.
Рассказывают, что власовским генералам обещали сохранить жизнь, если они отрекутся от своих убеждений. Некоторые колебались, но большинство руководителей движения, в том числе Власов, якобы решительно стояли на своем.
— Изменником не был и признаваться в измене не буду, — согласно этим легендам, говорил он. — Сталина ненавижу. Считаю его тираном и скажу об этом на суде.
Власова, как утверждает в своей книге Екатерина Андреева, предупредили, если он не признает своей вины, то будет замучен.
— Я знаю, — ответил Власов. — И мне страшно. Но еще страшнее оклеветать себя. А муки наши даром не пропадут. Придет время, и народ добрым словом нас помянет.
Разумеется, все это легенды или по большей части легенды.
Пытки, наверное, имели место.
Мы уже упоминали о конвейере, на котором держали Власова 10 дней.
Не выдержав пыток, перерезал себе горло Виктор Иванович Мальцев. 28 августа он был помещен в Бутырскую тюремную больницу.
И тем не менее много тут и преувеличений.
Приговор был вынесен 1 августа 1946 года, и все осужденные повешены.
И сразу же поползли слухи, что Власова и его сподвижников повесили на пианинной струнной проволоке.
Другие утверждали, что повесили их на крюках, поддетых под основание черепа.
Нашелся «очевидец», который говорил, что казнь была столь ужасна, что он не берется описывать подробности [92] .
В опубликованных в 1946 году отчетах о процессе над власовцами всячески подчеркивались добровольное сотрудничество Власова с нацистскими властями, его тесные связи с главарями рейха, утверждалось, что Власов якобы не пользовался поддержкой советских военнопленных.
92
Справедливости ради, отметим, что немало было подложных свидетельств и противоположного свойства. К таковым по праву можно отнести свидетельства капитана К.А.Токарева, которому якобы, «как бывшему биографу Власова, разрешили присутствовать при его допросах в Москве». Токарев пишет, что разговаривал с генералом на Лубянке и неоднократно посещал Власова — полная фантастика! — в тюрьме. Понятно, что все это Токарев сам и придумал, но интересно, как он это придумал… Токарев пишет, например, что сокамерники завистливо удивлялись — как это удалось Власову выпросить двойную норму питания (а Власову, действительно, была назначена двойная норма) и приводит такой диалог Власова. — Мне голодно, я большой человек, — жаловался он надзирателям. — Не большой, а прожорливый, — отмахивались они. Их начальник распорядился выдавать двойную пайку — «чтоб не скулил перед судом».