Генералиссимус. Книга 2

Карпов Владимир Васильевич

На стороне противника...

Следует отметить, что в руководстве, и, в частности, в генеральном штабе сухопутных войск германской армии были достаточно трезвые головы, которые правильно понимали и оценивали происходящее. Сам новый начальник генерального штаба Цейтцлер, под руководством которого выходил «Бюллетень Генштаба по оценке положения на Восточном фронте», так выразил в нем свою точку зрения: «Противник, правильно расценивая соотношения сил, осознал свои возможности успеха в настоящее время и... будет стремиться продолжать свои наступательные операции без большой оперативной паузы. Силы у Красной Армии для этого достаточно... При существующем соотношении сил и боеспособности советских войск имеется опасность крушения всего Восточного фронта, если не удастся предотвратить и сдержать будущие операции по прорыву в самом начале их развития». Как видим, оценка нелицеприятная для себя и достаточно объективная. Это делает честь германскому генеральному штабу. Земля, как говорится, горела под ногами гитлеровцев не только на Востоке, но и на Средиземноморском театре военных действий. Союзники высадились сначала на Сицилии, а потом перебрались на континент, и вскоре Италия выбыла из войны, капитулировала. Да не только капитулировала, а 13 октября вновь созданное итальянское правительство Бодольо объявило войну Германии. Теперь Италия из союзника превратилась в противника, с которым тоже надо было вести вооруженную борьбу. Единственное, в чем не растерялся генеральный штаб сухопутных войск Германии, — ему удалось разоружить итальянские войска. За 24 часа было взято в плен 82 генерала, 13 тысяч офицеров, 402 тысячи унтер-офицеров и солдат. Таким образом, эти союзники, недавно составлявшие какую-то реальную силу, превратились в военнопленных, которых, правда, надо было кормить и охранять. Угроза высадки англо-американского десанта во Франции, через Ла-Манш, становилась все более реальной. Однако Гитлер сказал Геббельсу по этому поводу: — Англичане, без сомнения, ни на каких условиях не хотят большевистской Европы... Если они поймут... что имеют перед собой выбор только между большевизмом или сговорчивостью национал-социализма, они без сомнения выберут второе... Черчилль сам — старый антикоммунист, и его сотрудничество с Москвой покоится сегодня только на соображениях целесообразности. А поздравляя с Новым годом своих соотечественников, Гитлер сообщил народу: «Национал-социалистическое руководство полно решимости вести эту борьбу с крайним фанатизмом и до последней возможности». Теперь, втайне мечтая о заключении мира с союзниками, гитлеровские газеты и радио постоянно заговаривали на тему: «Третий рейх — бастион антикоммунизма», «Третий рейх — защитник Европы от большевистского нашествия». Гитлеровская разведка добыла достаточно широкую информацию о Тегеранской конференции и знала о том, что принято решение о высадке англо-американских войск в Западной Европе. В те дни, когда шли горячие бои на Правобережной Украине, за Днепром, главнокомандующий группой армий «Запад» Рунштедт был уже достаточно информирован о подготовке союзников. Опасения перед скорым вторжением были так велики, что гитлеровское командование даже подумывало о том, чтобы, сократив фронт на востоке, создать там непреодолимую оборону, а часть сил перебросить на запад для отражения вторжения. В «Вольфшанце» разрабатывались планы перенесения стратегических усилий с востока на запад, в них была заложена мысль Гитлера: решительно сбить вторгнувшиеся во Францию части союзников, чтобы они долго не могли повторить такую попытку. Зятем немедленно перебросить части с запада на восток, назад, на российский фронт, и там укрепить оборону, а может быть, предпринять в дальнейшем и наступательные действия. Однако ситуация сложилась совершенно противоположным образом. Союзники не высадились, а наши четыре Украинских фронта перешли в решительное наступление. 4 января фельдмаршал Манштейн прилетел в ставку фюрера, чтобы решить некоторые, как он считал, кардинальные вопросы. Главным из них было, конечно, сокращение фронта на Днепровской дуге, для того чтобы не рисковать силами, попадающими в окружение, а вывести их и организовать устойчивую оборону на другом, более западном рубеже. В этом отношении Манштейн был, конечно же, прав. Доказывая свою точку зрения, он сказал: «Намечаемые контрудары в лучшем случае временно устранят нависшую угрозу, однако ни в коем случае не смогут укрепить на длительный срок положение наших войск». Но, как пишет и Манштейн в своих воспоминаниях, Гитлер не был тем человеком, который видел необходимость далекого расчета при проведении операции. Более того, он даже в такой ситуации отвергал всякую мысль об оставлении Днепровской дуги. — Если мы уйдем с дуги, неизбежно оставление Крыма, а значит, и отход от нас Турции, а затем Болгарии и Румынии. С запада я могу перебросить к вам силы только тогда, когда будет ликвидирована попытка противника высадиться на побережье. Главное сейчас — выигрывать время, пока мы сформируем новые части и пока прояснится обстановка на западе. Да и среди союзников тоже немало противоречий. В один прекрасный день их блок может распасться. Следовательно, еще раз повторяю, главное — это выигрыш времени. Манштейн понимал, что политическими вопросами Гитлер сейчас его запутает и он ничего не добьется из того, ради чего приехал. Но надо было во что бы то ни стало развязывать узлы немедленно, и поэтому он попросил Гитлера уделить ему время для беседы с ним лично или в присутствии начальника генерального штаба. Гитлер очень насторожился и, не ожидая ничего хорошего от разговора с Манштейном наедине, все же сказал, чтобы остальные вышли из кабинета. Вышли все, включая и стенографиста. Остался только генерал Цейтцлер. Манштейн сказал: — Мой фюрер, я прошу вашего разрешения говорить совершенно открыто. — Пожалуйста, — холодно сказал Гитлер. — Надо ясно отдавать себе отчет, мой фюрер, в том, что чрезвычайно критическая обстановка, в которой мы сейчас находимся, объясняется не только неоспоримым превосходством противника. Она является также следствием того, как у нас осуществляется руководство военными действиями. Гитлер был просто ошарашен таким заявлением и так посмотрел на Манштейна, что тот навсегда запомнил этот взгляд. Вот что пишет Манштейн: «Я не припомню, чтобы я когда-нибудь наблюдал взгляд, который так передавал бы силу воли человека... Он уставился на меня такими глазами, как будто хотел своим взглядом заставить меня пасть ниц. Это была, так сказать, борьба без слов, длившаяся в течение нескольких секунд. Я понял, что взглядом своих глаз он запугал или, пользуясь, правда, не подходящим для этого случая выражением, „прижал к ногтю“ не одну свою жертву. Однако я продолжал и сказал ему, что из того, как у нас организовано руководство вооруженными силами, ничего не получается». Дальше Манштейн изложил Гитлеру уже не раз, как он говорит, предлагавшуюся идею, чтобы всеми боевыми действиями руководил один полновластный военачальник. Таким образом, он в открытую не говорил, но намекал Гитлеру, чтобы тот отказался от руководства боевыми действиями фронтов. На это Гитлер ему ответил: — Только я обладаю всеми средствами государственной власти и могу эффективно руководить военными действиями. Только я в состоянии решать, какие силы могут

быть выделены для отдельных театров военных действий, и тем самым как на них нужно проводить операции. Только мне подчиняются все крупнейшие военачальники, и никому другому такой, например, как Геринг, подчиняться не будет. Никто не обладает таким авторитетом, как я. Даже мне не подчиняются фельдмаршалы! Не думаете ли вы, что вам они будут больше подчиняться? В случае необходимости я могу смещать их с занимаемых постов, никто другой не может иметь такой власти. То, чего хотел добиться Манштейн, — улучшения вопросов руководства операциями на Восточном фронте путем отхода Гитлера от этой должности, — не состоялось. ИМанштейн ни с чем вернулся на «свою» Днепровскую дугу. Боевые действия, как известно, складывались все сложнее и сложнее. У Манштейна уже не было сил для осуществления даже каких-то очень удачно им разработанных противодействий. У него уже, как он сам признавался, оставались только нумерации частей. А реальных сил у него уже не было. Потерпев фиаско в личном разговоре, Манштейн написал Гитлеру письмо и передал его через начальника генерального штаба. В основном в этом письме выдвигались те же вопросы, что и при конфиденциальной встрече с фюрером. 27 января в ставке Гитлера состоялось расширенное совещание, на котором присутствовали все командующие группами армий Восточного фронта, центральное руководство и высокие должностные лица из ставки фюрера. В своем докладе фюрер говорил об идеологическом обосновании войны. Говорил довольно долго и утомительно. Главной была мысль о том, что все военные должны безгранично подчиняться национал-социализму. С каким-то даже упреком к высшему командному составу, которому Гитлер, как известно, не доверял, он сказал: «Если судьба в этой борьбе на жизнь и смерть должна лишить мае победы и если эта война по воле Всевышнего должна закончиться для немецкого народа катастрофой, то вы, господа генералы и адмиралы... должны сражаться до последней капли крови за честь Германии. Я говорю, господа, что так должно быть». Гитлер сделан небольшую паузу и прошелся взором по генералитету, который сидел в первом ряду. И вот в этой паузе Манштейн вдруг бросил такую фразу: — Мой фюрер, оно так и будет! После этой реплики Манштейна пауза не только затянулась, а стала какой-то гнетущей. Дело в том, что эти слова многие присутствующие поняли по-разному. Одни восприняли это как патриотический всплеск в поддержку того, что сказал Гитлер («мы как один умрем за ваши идеи, фюрер»), другие — наоборот — восприняли это как иронию, что, мол, вот до того нас фюрер довел, что мы теперь действительно как один умрем, и ничего нам больше не остается. Гитлер после минуты явной растерянности сказал, чтобы снять напряжение: — Благодарю вас, фельдмаршал фон Манштейн! Затем он прервал свою речь, дальше говорить не стал. Был объявлен перерыв. Во время перерыва Манштейн пил чай в кабинете начальника генштаба Цейтцлера. Раздался телефонный звонок, и, коротко поговорив по телефону, Цейтцлер сказал Манштейну: «Вас просят зайти в кабинет фюрера». Когда Манштейн вошел в кабинет Гитлера, тот без всяких предисловий — видимо, тоже поразмыслив над репликой фельдмаршала, понял, наконец ее подлинный смысл, и поэтому вызвал его к себе, — заявил: — Господин фельдмаршал, я запрещаю перебивать меня во время речи, которую я держу перед генералами. Очевидно, вы сами не позволили бы делать это своим подчиненным. Манштейн не был готов к такому разговору, да и что скажешь, он действительно не позволил бы никому из своих подчиненных вести себя подобным образом. А Гитлер между тем, заряженный на большую обиду, не ограничился только замечанием по поводу той реплики, и продолжал: — Вы прислали мне несколько дней назад докладную записку об обстановке. Она, очевидно, имеет назначение, попав в журнал боевых действий, когда-нибудь позже оправдать вас перед историей? Это уже было скрытым оскорблением самого Манштейна, он понял это и попытался парировать: — Письма, которые я направляю лично вам, естественно, не фиксируются в журнале боевых действий. Это письмо я направил с курьером через начальника генерального штаба. Я прошу меня извинить, если я сейчас употреблю английское слово. По поводу ваших слов я могу сказать: я джентльмен. Наступила длительная пауза, Гитлер долго думал, но потом, не найдя ничего другого, сказал: — Благодарю вас. На этом разговор с фюрером закончился. В обоих случаях — и с той репликой в зале заседания, и здесь, после заявления Манштейна о его джентльменстве, — верх вроде бы остался за Манштейном. Это понимал и Манштейн, но он был уверен, что это ему просто так с рук не сойдет.

Проскурово-Черновицкая операция

С 18 по 20 февраля 1944 года Сталин с членами Ставки принимал решение о дальнейших целесообразных действиях по освобождению Правобережной Украины. Главной в этом замысле была стратегическая, очень важная мысль о решающем ударе в сторону Карпат, выходе к этому горному хребту и рассечении всего южного участка фронта пополам, потому что через горный хребет (по понятным причинам) связь и взаимодействие двух изолированных частей фронта будут очень затруднены, да, пожалуй, и невозможны. Таким образом, здесь складывалась ситуация, похожая на ту, которая была задумана гитлеровцами при наступлении на Сталинград. Только с выходом к Карпатам у гитлеровцев было, на мой взгляд, более тяжелое положение, потому что мы и за Волгой могли продолжать связь с нашими группировками, хотя и в очень трудных условиях. (Вспомните железную дорогу, построенную по велению Сталина). А здесь с выходом к горному хребту изоляция наступала реальная и прочная. Обсудив детально доклад Жукова и Генерального штаба, Сталин согласился с их предложениями и приказал Жукову вылететь на фронт, опять-таки координировать действия 1-го и 2-го Украинских фронтов при осуществлении задуманных планов. Уже начиналась весна. Наступила распутица, и у многих командиров было сомнение: стоит ли начинать крупные операции в таких условиях, потому что особенно трудно будет продвигаться и танкам, и артиллерии, да и вообще всей технике. Не подождать ли немножко? Однако Сталин торопил, и он был прав: если начать операцию именно в таких неблагоприятных условиях, это будет неожиданностью для противника; надо использовать этот фактор. Да и части противника, потрепанные в предыдущих боях, не будут еще в полной боевой готовности для отражения нового наступления наших войск. 28 февраля командующий i -м Украинским фронтом Ватутин решил выехать в 60-ю и 13-ю армии, чтобы там отработать вопросы взаимодействия наземных войск с авиацией и еще раз все обговорить с командующими армиями. После работы в 13-й армии Ватутин с охраной в составе 8 человек, в сопровождении офицеров штаба и члена Военного совета генерал-майора Крайнюкова, 29 февраля переезжал в 60-ю армию. В восьмом часу вечера, недалеко от селения Ми-лятын, на эту небольшую колонну штабных машин было совершено нападение бендеровцев. Они неожиданно из засады обстреляли легковые машины. Охрана начала отбивать нападение, однако в этой перестрелке Ватутин был ранен. Рана вроде была не тяжелая (в бедро выше колена), но пока суета, пока довезли до ближайшего поселка, Ватутин потерял много крови. Затем его доставили в госпиталь, а оттуда — в Киев. Хирурги долго боролись за жизнь Ватутина, не раз оперировали, пытаясь спасти его. Но 15апреля Ватутин скончался. Сталин назначил командующим 1-м Украинским фронтом Жукова, с возложением на него всей ответственности за успех предстоящей операции, и освободив его от координации действий со 2-м Украинским фронтом. 1-й Украинский фронт располагал крупными силами, в нем были: пять общевойсковых армий, три танковые армии и воздушная армия. Противостояли здесь 1-му Украинскому фронту 4-я и 1-я танковые армии под командованием все того же фельдмаршала фон Манштейна. Даже из этого короткого перечисления сил видно, что у Жукова было явное превосходство, и это давало ему возможность не только овладеть инициативой, но и, как говорится, диктовать свою волю. На направлении главного удара Жуков сосредоточил две армии — 60-ю и 1-ю гвардейскую, а для развития их успеха во втором эшелоне расположил две танковые армии — 4-ю и 3-ю гвардейские. Одновременно переходили в наступление и другие армии на левом фланге, чтобы не дать возможности противнику маневрировать резервами. 4 марта после мощной артиллерийско-авиациоиной подготовки войска фронта перешли в наступление. В первый же день успех обозначился на участке 60-й армии, и Жуков немедленно решил вводить сразу две танковые армии на этом направлении. Продвигающиеся танковые армии вбивали клин между армиями Манштейна. На юге отсекалась 1-я танковая армия, а на севере — 4-я. Манштейн собирал все возможные резервы, снимал части с других направлений для того, чтобы ликвидировать этот клин и не допустить рассечения своего фронта. Ему удалось создать ударный кулак силой в девять танковых и шесть пехотных дивизий. И надо сказать, они сделали свое дело. Несмотря на то, что в распоряжении Жукова на главном направлении были мощные ударные танковые армии, Манштейну удалось не только остановить наши наступающие части, но и отбросить их на линию севернее Тернополя и Проскурова. Таким образом, Манштейн сохранил коммуникации в своем тылу и связь между своими армиями. Как это ни прискорбно, Жукову пришлось приостановить наступление своей главной группировки и отдать приказ о переходе к обороне. Эти тяжелые оборонительные бои продолжались больше недели. Только отразив и истощив армии Манштейна, Жуков вновь решился на продолжение наступательных действий — 21 марта войска фронта двинулись вперед. 24 марта они с ходу форсировали Днестр и, используя полностью захваченную инициативу, очень быстро продвигались к реке Прут, 29 марта форсировали ее и овладели Черновцами. Вот с овладением Черновцами и произошло то самое рассечение восточного фронта гитлеровцев на две части, потому что здесь находились предгорья Карпат. 1-я танковая армия Манштейна осталась на южном участке, а 4-я танковая армия — на северном. К этому времени подоспел, по приказу Сталина, мощный удар 2-го Украинского фронта в направлении Хотина. В этом населенном пункте встретились войска 2-го и 1-го Украинского фронтов. Таким образом, в районе Каменец-Подольска оказались окруженными до двадцати трех дивизий противника, в том числе до десяти танковых. Это был, несомненно, очень крупный успех, и теперь предстояло его закрепить. Когда мы с вами в очередной раз «заглянем» в немецкий штаб, я расскажу более детально о том, каким образом Манштейну удалось спасти эту окруженную группировку. Как небольшое утешение для Жукова и для нас с вами, скажу о том, что другую группировку противника, в районе Тернополя, войскам Жукова удалось не только окружить, но и полностью ликвидировать. А в целом Проскурово-Черновицкая операция была одной из крупных операций Великой Отечественной войны. Она отличается от других тем, что на главном направлении вводилась впервые такая мощная группировка, как три танковые армии. 1-й Украинский фронт продвинулся до 350 километров, вышел к Карпатам, рассек фронт противника. Задачу, поставленную Сталиным, полностью выполнил. Что же касается эпизода, когда из окружения все-таки вырвалась часть гитлеровцев, то в вину Жукову Сталин это не зачел, потому что при планировании операции, собственно, не ставилась задача по окружению и уничтожению такой крупной группировки. Все, что предусматривалось директивой Сталина, было выполнено. Очередная большая победа была достигнута, и стратегический успех в рассечении Восточного фронта немцев состоялся. Войскам Жукова за эту победу салютовала Москва, и многим частям были присвоены почетные наименования Проскуровских, Винницких, Черновицких, Ямпольских, Жмеринских, Чортковских, Залещицких. Многие участники этой победной операции были награждены персонально. Не обошли в этом случае и Жукова. Он был награжден орденом «Победа». Причем номер его ордена был первым. Награждая Жукова этим новым высочайшим полководческим орденом, Сталин не только отмстил полководческие заслуги Жукова в Проскурово-Черновицкой операции, а вообще в сражениях — за Днепр, за Правобережную Украину, и в то же время он хотел как-то сгладить осадок, который, несомненно, остался в душе у Жукова, да, может быть, и у Сталина, после предыдущего приказа, отмечавшего заслуги только Конева.

На стороне противника...

Манштейн позвонил генералу Цейтцлеру и объяснил критическое состояние 1-й армии — она не может держать прежний фронт. На это начальник генерального штаба ответил, что Гитлер не понимает всей серьезности создавшегося положения. Цейтцлер, без сомнения, доложил Гитлеру о своем разговоре с Манштейном, потому что вскоре он позвонил и сказал, что фюрер вызывает Манштейна к себе, в ставку. Манштейн прилетел из Львова в Бергхоф, в эту красивейшую горную резиденцию Гитлера, и на совещании доложил фюреру о том, что части 1-й танковой армии не в состоянии сдерживать натиск превосходящих сил противника, поскольку сами они понесли очень большие потери. Советские войска вышли уже на ее коммуникации. Манштейн предлагал, чтобы 4-я танковая армия организовала со своей стороны удар навстречу 1-й. Но для этого Манштейн просил подкрепления, потому что своих сил в обеих армиях было недостаточно. Выслушав Манштейна, Гитлер произнес: — У меня нет возможности выделить вам дополнительные силы для осуществления вашего плана. Мне приходится считаться с возможностью вторжения противника на западе. Я не могу снимать оттуда ни одной дивизии. В случае отвода 1-й танковой армии ломается вся линия нашего восточного фронта, и мы теряем огромную территорию на юге. Опровергая предложения Манштейпа, Гитлер все больше распалялся и начал упрекать фельдмаршала в том, что он не очень-то умело распоряжался теми пополнениями, которые Гитлер ему постоянно посылал. Манштейн парировал это тем, что пополнения давались частями и их приходилось немедленно же использовать в боях для решения конкретных задач. Не было возможности накапливать эти мелкие резервы. Если бы хоть раз были даны фюрером хотя бы минимальные, необходимые в тех критических условиях, пополнения, то обстановка не сложилась бы так, как выглядит она сейчас. Гитлер уже кричал: — Вы всегда хотели только заниматься боевым маневрированием. Осенью вы говорили, что Днепр будет удержан. После того как Днепр вы не удержали и я скрепя сердце дал согласие отступить за реку и закрепиться на ней, вы уже стали доказывать, что надо отступать дальше. Вы сдали Киев и сдали потом всю Правобережную Украину. Манштейн защищался: — Так оно и должно было получиться, по вашему указанию мы удерживали Донбасс, а позже Днепровский район, в то время как все эти силы мы могли бы использовать для удержания именно «Восточного вала». — В данных воздушной разведки отмечалось, что некоторые ваши части отступали перед отдельными танками противника, бежали от них целые полки. Вместо того, чтобы стоять насмерть и держать фронт, вы все время говорили о необходимости отхода на новые позиции. — Если войска не могут более держаться, то это объясняется их чрезмерной усталостью, истощением их сил, сокращением численности самих соединений и частей. Я неоднократно докладывал о том, что при таких сверхрастянутых фронтах и таком состоянии войск должен наступить момент, когда силы войск будут исчерпаны. Вы не можете обвинить командование группы в мягкости. Мы требовали от командиров соединений стойкости и твердого руководства боями и заменили многих командиров, которые уже, по нашему мнению, утратили боевой дух. А все они между тем были испытанными и храбрыми командирами, которые неоднократно показали свое умение в предыдущих боях, а теперь вот, в связи с такой ситуацией, уже и у них была ослаблена стойкость. Понимая, что такой напряженный разговор ни к чему хорошему не приведет, а 1-го армию спасать все-таки надо, Манштейн сказал: — Приказ о спасении 1-й танковой армии я должен отдать сегодня же. Я повторяю: только встречными ударами 1-й и 4-й армий мы создадим нашу сильную группировку и нанесем большие потери противнику, который уже окружает 1-ю танковую армию. Гитлер и на этот раз отклонил предложения Манштейна. На сем был объявлен перерыв. Выйдя из кабинета Гитлера, Манштейн немножко успокоился, сказал генералу Шмундту, адъютанту фюрера: — Я считаю нецелесообразным для меня в дальнейшем командовать группой армий, если фюрер не примет мои предложения. Я прошу ему передать о том, чтобы ом поручил командование группой армий кому-то другому. Конечно же, адъютант доложил об этом разговоре Гитлеру, и на вечернем заседании фюрер явно смягчился. Он начал разговор так: — Я обдумал все еще раз, я согласен с вашим планом относительно прорыва 1-й танковой армии на запад. Я также решился скрепя сердце включить в предлагаемую вами ударную группу 4-ю танковую армию вновь сформированный на западе танковый корпус СС в составе 9-й и 10-й танковых дивизий СС, а также 100-ю горнострелковую дивизию из Венгрии. Гитлер не хотел обострять до разрыва свои отношения с Манштейном: все-таки Манштейн был одним из самых опытных и талантливых полководцев среди фельдмаршалов. Вернувшись в свой штаб, Манштейн успел отдать все необходимые распоряжения и создать группировки войск для тех самых ударов, которые не позволили Жукову завершить окружение и уничтожение частей немецких армий в районе Каменец-Подольска. Ну а в ставке Гитлера своим чередом шли не только руководство боевыми действиями, но и интриги. В данном случае я имею в виду недоброжелательное, завистливое отношение Геринга и Гиммлера к Манштейну. Видимо, после того как Гитлер сгладил свой намечавшийся разрыв с Манштейном, эти двое из высшего руководства рейха «надули в уши» фюреру о его излишней уступчивости Манштейну, который и без того злоупотребляет добротой фюрера, ведет себя вызывающе, позволяет себе публично прерывать его и заставляет фюрера принимать решения такие, какие выгодны ему. Результат не замедлил сказаться. Манштейну позвонил начальник генерального штаба Цейтцлер и сообщил, что личный самолет Гитлера «Кондор» направлен за ним, за фельдмаршалом, и ему приказано незамедлительно прилететь из Львова в ставку фюрера. Как только самолет приземлился на львовском аэродроме, фельдмаршал Манштейн увидел в нем и фон Клейста: оказывается, сначала самолет залетел за командующим 1-й танковой армией. Сразу после приземлении в Берхтесгадене оба высокопоставленных командующих пришли к генералу Цейтцяеру узнать, что происходит. Начальник генерального штаба конфиденциально сообщил им, что после последней встречи Манштейна и его спора с фюрером Геринг и Гиммлер высказали много нелицеприятного в его адрес и настроили фюрера на решение расстаться с Манштейном и Клейстом. Но ожидания неприятного разговора, упреков и обвинений не подтвердились. Фюрер встретил Манштейна очень спокойно и внешне радушно, вручил ему дополнительную награду к ордену «Рыцарский Крест» — так называемые Мечи, и заявил, что благодарен за все его предыдущие заслуги, но решил передать командование армиями другому генералу. Гитлер продолжил: — На востоке прошло время операций крупного масштаба, для которых вы, фельдмаршал, особенно подходили. Здесь важно теперь просто упорно удерживать позиции. Начало этого нового метода управления войсками должно быть связано с новым именем, поэтому я решил сменить командование группой армий и даже ее наименование. Я хочу решительно подчеркнуть, чтобы между нами не было никакой тени недоверия, как то было в случае замены фельдмаршала Браухича, например. Я вполне доверяю вам. Я всегда был согласен с вашими решениями и с теми методами, которыми вы осуществляли операции. За минувшие полтора года, которые вы командовали той группой армий, вы, конечно же, слишком утомились от тяжелого бремени ответственности, и потому отдых ваш мне кажется вполне заслуженным. Вы один из способнейших моих полководцев, поэтому я надеюсь использовать вас и в будущем. Но в данное время на востоке нет таких масштабных задач, для которых вы нужны. Я еще раз заявляю вам, что не должно быть никакой атмосферы недоверия. И я всегда помнил и помню ваши заслуги, когда вы осуществляли победный поход на запад против Франции и были правы и тогда, осуществив эту победу одним, ударом. Манштейн ответил: — Мой фюрер, я не могу сказать ничего против принятого вами решения, поскольку оно принимается для улучшения обстановки. Когда Гитлер пожал на прощание руку Манштейну, фельдмаршал не упустил возможности его уколоть: — Желаю вам, мой фюрер, чтобы ваше сегодняшнее решение не оказалось ошибочным. После Манштейна Гитлер так же мягко расстался с фельдмаршалом фон Клейстом. Когда Манштейн и Клейст покидали кабинет фюрера, туда немедленно были приглашены генерал-полковник Модель и генерал Шернер. Назначив Моделя командующим группой армий «Юг», Гитлер тут же присвоил ему звание фельдмаршала. Фельдмаршал Манштейн вернулся в штаб группы армий «Юг», попрощался с его работниками, командующими и командирами и 3 апреля 1944 года вернулся в Германию. Так завершилось единоборство на этом участке фронта между фельдмаршалом Манштейном и Сталиным и Жуковым. После ряда крупных поражений фон Манштейн отправлялся в отставку, а Сталин, наращивая свой боевой опыт и совершенствуя полководческий талант, приступил к подготовке и проведению новых крупнейших стратегических операций.

Окончательный разгром

Десять сталинских ударов в 1944 году привели к изгнанию немецких захватчиков за пределы нашей страны и позволили Верховному поставить окончательную задачу: «Добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя Победы». 

Перед операцией «Багратион»

В апреле 1944 года линия советско-германского фронта выглядела так. На юге соединения Красной Армии вышли на границу с Румынией и уже нацеливали свои удары на Бухарест. Их соседи справа отбросили гитлеровцев от Днепра и подступили к предгорьям Карпат, разрезав немецкий Восточный фронт на две части. На севере, полностью освободив Ленинград от блокады, наши войска вышли к Чудскому озеру, Пскову и Новоржеву. Таким образом, между этими флангами, продвинувшимися далеко на запад, оставался огромный выступ в сторону Москвы. Его называли «Белорусский балкон». Передняя часть этой дуги проходила по линии городов Витебск — Рогачев — Жлобин и находилась не так уж далеко от Москвы. Гитлеровские части в этом выступе (это была группа армий «Центр», в которую входило более шестидесяти дивизий) преграждали советским войскам путь на запад. Кроме того, фашистское командование, располагая там хорошо развитой сетью железных, и шоссейных дорог, могло быстро маневрировать и бить во фланги наших войск, наступавших южнее и севернее этого выступа. С него же авиация противника наносила бомбовые удары по советским группировкам на севере и на юге. Не исключена была и возможность налетов на Москву. В это же время немецкие войска в этом выступе и сами, благодаря такому положению, находились под угрозой наших фланговых ударов с юга и с севера и, следовательно, под угрозой окружения. Но для того чтобы осуществить окружение такого масштаба, нужны были огромные силы. Советским войскам для этого надо было разгромить в Прибалтике группу армий «Север», на Украине группу армий «Северная Украина», и только после этого можно было охватить с двух сторон группу армий «Центр». Еще в конце апреля 1944 года Сталин в присутствии генерала Антонова посоветовался с Жуковым о плане на летнюю кампанию. Георгий Константинович тогда сказал: — Особое внимание следует обратить на группировку противника в Белоруссии, с разгромом которой рухнет устойчивость обороны противника на всем его Западном стратегическом направлении. Сталин согласился и добавил: — Надо начинать с юга, с 1-го Украинского фронта, чтобы еще глубже охватить белорусскую группировку и оттянуть туда резервы противника с Центрального направления. Антонов заметил: — Лучше начать с севера, затем продолжить на юге, в таком случае противник не сможет осуществлять маневрирование между соседними фронтами. А после этого провести операцию против группы армий «Центр», чтобы освободить Белоруссию. — Я посоветуюсь еще с Василевским, — сказал Сталин. — Позвоните командующим фронтами, пусть они доложат соображения о действиях фронтов в ближайшее время. А вы, товарищ Жуков, займитесь с Антоновым наметкой плана на летний период. Когда будете готовы, обсудим еще раз. Жуков встретился с Василевским, и они вместе, опираясь на опыт совместной работы, занялись разработкой Белорусской операции. Работа происходила в обстановке строгой секретности. Боевые действия не прекращались, и даже наоборот, велись с еще большей активностью, чтобы противник не заметил изменений, происходивших в нашем тылу. Вот что говорит по этому поводу С. М. Штеменко: «В полном объеме эти планы знали лишь пять человек: заместитель Верховного Главнокомандующего, начальник Генштаба и его первый заместитель, начальник Оперативного управления и один из его заместителей. Всякая переписка на сей счет, а равно и переговоры по телефону или телеграфу категорически запрещались, и за этим осуществлялся строжайший контроль. Оперативные соображения фронтов разрабатывались тоже двумя-тремя лицами, писались обычно от руки и докладывались, как правило, лично командующими... Во второй половине апреля в Генеральном штабе свели воедино все соображения по поводу летней кампании. Она представлялась в виде системы крупнейших в истории войн операций на огромном пространстве от Прибалтики до Карпат. К активным действиям надлежало привлечь почти одновременно не менее 5—6 фронтов». Сталин рассмотрел эти предложения и по той части летней кампании, которая охватывала освобождение Белоруссии, дал название — «Багратион». Согласно этому плану, намечалось глубокими ударами четырех фронтон разгромить основные силы группы армий «Центр», освободить Белоруссию и создать предпосылки для последующего наступления в западных областях Украины, в Прибалтике, в Восточной Пруссии и в Польше. Замысел этот предстояло осуществить таким образом: одновременными прорывами обороны противника на шести участках расчленить его войска и уничтожить их по частям. При этом мощные группировки 3-го и 1-го Белорусских фронтов, стремительно наступая на флангах, должны сойтись в районе Минска, окружить и ликвидировать войска противника, отброшенные сюда нашими фронтальными ударами. Так выглядел в общих чертах изначальный замысел операции «Багратион». 20 мая Сталин, Жуков, Василевский и Антонов рассмотрели окончательно подготовленный план летней кампании. После этого совещания Сталин приказал вызвать командующих фронтами, которым предстояло осуществлять операцию «Багратион», — Баграмяна, Рокоссовского, Черняховского. Черняховский приболел, поэтому приехал позднее, 25 мая. На этом заседании произошел случай, о котором много говорили и писали различные военачальники. При обсуждении плана действий фронта Рокоссовского он предложил нанести два главных удара на правом фланге. Сталину то ли не понравилось это предложение, то ли он хотел подчеркнуть свою власть над маршалами, но он вдруг приказал: — Товарищ Рокоссовский, выйдите в соседнюю комнату и хорошенько подумайте над своим предложением. Присутствующие были смущены, но не подавали вида, продолжали обсуждать план. После возвращения в кабинет Сталина Рокоссовский доложил: — Мы все тщательно просчитали еще в штабе фронта, и я считаю необходимым наносить два главных удара, Сталин спокойно сказал: — Идите и еще раз хорошенько подумайте. Рокоссовский вышел, недоумевая, почему так поступает Верховный. Возвратясь, он упорно повторял свое ранее принятое решение. — Настойчивость командующего фронтом, — сказал Сталин, — доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха. Напряжение, создавшееся на совещании, было снято. Сталин еще раз показал свою рассудительность и... власть. О том, что Сталин провел эту «воспитательную игру» умышленно, подтверждает Жуков в своих воспоминаниях: «Существующая в военных кругах версия о „двух главных ударах“ на Белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку». Вот так теперь уже опытный Сталин иногда проверял правильность своих решений и попутно занимался воспитательной работой. На этом совещании Сталин приказал Жукову взять на себя координацию действий 1-го и 2-го Белорусских фронтов, а Василевскому — 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского. Предстояла сложная перегруппировка: для проведения операции «Багратион» надо было перевести в новые районы войска пяти общевойсковых, двух танковых и одной воздушной армий. Кроме того, Ставка передавала фронтам дополнительно 4 общевойсковые, 2 танковые армии, 52 стрелковые и кавалерийские дивизии, 6 отдельных танковых и механизированных корпусов, 33 авиационные дивизии, 2849 орудий и минометов и 210 тысяч человек маршевого пополнения. Все эти резервы готовил сам Сталин! (Два слова — «готовил сам» — а вы представьте, какая это титаническая работа!) И все это надо было переправить скрытно, чтобы противник не заметил и не разгадал намеченный план наступления. Была проведена и дезинформация противника: создавалось впечатление, будто удар готовится на юге, на 1-м Украинском фронте. В период подготовки операции произошло событие, которое, несомненно, имело огромное значение для поднятия боевого духа воинов Советской Армии; союзники — наконец-то! — начали форсирование Ла-Манша и открыли второй фронт!

Второй фронт

6 июня 1944 года англо-американские экспедиционные силы высадились на французской земле. Произошло это за семнадцать дней до начала операции «Багратион». Я стремился к объективности при описании действий наших врагов, тем более считаю необходимым придерживаться такой же позиции, говоря о наших союзниках. То, что англо-американское руководство оттягивало открытие второго фронта, оставляя нас в самые трудные дни войны один на один с мощной гитлеровской армией, — то, как говорится, на их совести. Но люди погибали ради достижения победы над общим врагом, тут надо помянуть добрым словом 122 тысячи погибших в операции «Оверлорд» солдат и офицеров, из которых 73 тысячи были американцами и 49 тысяч — англичанами и канадцами. Нормандская десантная операция под командованием генерала Д. Эйзенхауэра является самой крупной десантной операцией второй мировой войны, в ней участвовало 2 миллиона 876 тысяч человек, около 7 тысяч кораблей и судов, около 11 тысяч боевых самолетов. Вея эта армада двигалась через пролив Ла-Манш шириной от 32 до 180 километров. Читатели даже по этим цифрам могут представить масштаб морского, сухопутного и воздушного сражений при высадке во Франции. Гитлеровскому командованию было известно о подготовке форсировании пролива и о том, что в июне 1944 года союзники перейдут от слов к делу. Во Франции, Бельгии и Нидерландах находились две гитлеровские группы армий — "Б" и "Г", они подчинялись командованию группы армий «Запад» во главе с генерал-фельдмаршалом Г. Рундштедтом. К началу июня 1944 года там оставалось всего 58 немецко-фашистских дивизий, а против Советского Союза действовали 239 дивизий, в том числе 181 германская. Конечно, главные силы фашистов были сосредоточены против нас. Но теперь гитлеровское командование, да и вся фашистская армия, обращенная лицом к нам, почувствовали, как сзади, на Западе, начались практические действия. Следуя своему принципу — искать участников описываемых мною событий, бывать на местах боев, я не раз летал в Англию, встречался с участниками операции «Оверлорд», причем стремился охватить как можно более широкий круг ее участников: беседовал с адмиралами, генералами, офицерами, рядовыми. Побывал в Лондоне, в ставке Черчилля. Это приспособленный под бомбоубежище подвал под огромным домом в центре города. Перекрытие укреплено толстым брусом и стволами деревьев (кругляка). Узкие коридоры с этими подпорками. Никаких удобств, общий туалет на всех. Здесь Черчилль провел больше ста заседаний ставки под бомбежками немцев. Сохранены рабочие места всех служб и кабинет самого Черчилля — комната № 65а, — в котором стоит большой письменный стол, на нем старомодные телефоны и лампа с зеленым абажуром. В углу кабинета широкая застланная кровать. В застекленных стендах карты и документы тех дней, и в одной из витрин потертый тяжелый пистолет, который Черчилль приобрел еще в дни первой мировой войны (он держал его здесь под подушкой), рядом с пистолетом большой белый фарфоровый ночной горшок — премьер пользовался им, чтобы не ходить в туалет через длинный коридор... Стрелки всех часов в ставке показывают время подписания союзниками капитуляции гитлеровцев — 17.00, 8 мая. На побережье в Портсмуте я побывал в штабе Верховного Главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Западной Европе генерала Эйзенхауэра. Тут по сей день висит огромная, во всю стену карта с прикрепленными к ней переносными фишками, обозначающими корабли и место их нахождения в определенное время. Осмотрел я полевой штабной комплекс фельдмаршала Монтгомери, состоящий из нескольких специально оборудованных автомобилей: кабинет, комната для заседаний, спальный салон... Вспомнил свою короткую, но памятную для меня встречу с фельдмаршалом. Знакомство было эпизодическим — произошло после войны в Москве, когда Монтгомери посетил Академию имени Фрунзе, разведфакультет которой я окончил в 1947 году, защитив диплом на английском языке. В тот день я занимался в кабинете тактики. Монтгомери в сопровождении маршала Конева и других военачальников знакомился с академией. А вот в кабинете тактики остановился около моего стола. Причина? Рядом висел портрет Конева. — Конев, это вы? — спросил Монтгомери. Конев улыбнулся: — Похож? Я встал, приветствуя военачальников. Монтгомери, обращаясь к переводчику, сказал: — Спросите у него, чем он занимается. Стоящий тут же заместитель начальника академии генерал-полковник Боголюбов подсказал Монтгомери: — А вы сами спросите у него, он хорошо знает английский. — Да? Вы знаете английский? — обратился Монтгомери ко мне. — Да, разумеется. — Чем вы занимаетесь? — продолжал Монтгомери. — Готовлюсь по тактике на завтра. — А что будет завтра? — Завтра я должен принимать решение за командира полка. — А кто вы по званию? — Капитан. — Вы участвовали в боях? Впрочем, я вижу, у вас боевые награды. Тут в разговор вмешался Конев: — Он Герой Советского Союза. Видите, у него Золотая Звезда. Монтгомери пожал мне руку, спросил: — А где вы изучали английский? — Здесь, в академии. (О том, что учился три года в Высшей разведывательной школе ГРУ Генштаба, я умолчал.) — Вы хорошо говорите по-английски, — прощаясь, сказал Монтгомери. — Желаю

вам покомандовать полком не только на занятиях в академии, а настоящим полком. Монтгомери попал «в яблочко» — после работы в Генеральном штабе в течение шести лет, с 1957 по 1962 годы, я командовал полком. Вернемся в Англию. В Портсмуте к 40-летию операции «Оверлорд»'построен музей «Д-Дэй» (День высадки), в нем, кроме обычных музейных экспонатов, в кинозале демонстрируется хроникальный фильм об операции, а на стене по кругу, опоясывающему весь музей, вывешен гигантский гобелен-аппликация, изображающий главные эпизоды из сражения на море и на суше. На окраине Лондона я ознакомился с «Имперским военным музеем» (с богатейшим хранилищем документов и библиотекой). Например, в нем я просмотрел поминутный репортаж журналиста Кол и на Виллса, который шел на одном из кораблей во время форсирования пролива, и видел бои при захвате плацдармов. Побывал я в Британской военной академии. Перед фасадом — камень, привезенный из Германии 29 ноября 1958 года. На камне высечена надпись: «Здесь 4 мая 1945 года делегация немецкого главнокомандования подписала перед маршалом Монтгомери безоговорочную капитуляцию всех сухопутных, морских и воздушных сил в Северо-Западной Германии, Дании и Голландии». Так англичане подчеркивают победу своей армии, еще до подписания американцами и англичанами акта о капитуляции немцев перед союзниками 8 мая 1945 года и до общей капитуляции гитлеровской армии, принятой Жуковым и союзниками 9 мая 1945 года. Осмотрел я комнаты боевых традиций. В библиотеке академии много советских изданий, подшивки газет «Правда», «Красная Звезда» военных лет и множество других материалов и документов. Есть в академии своя церковь. В памятную книгу этой церкви занесены имена 20 тысяч офицеров, погибших во второй мировой войне. В нее записаны не только звание и фамилия, но еще и сражения, в которых офицер участвовал, и его па-грады. В небольшом городке на побережье построен специальный «Музей морской пехоты» — за этим скромным названием стоит величественное здание с богатейшим собранием экспонатов и документов, охватывающих историю морских пехотинцев с первых дней возникновения, когда они ходили на абордажи пиратских кораблей, и до операций второй мировой войны в разных морях и океанах. Но самым интересным и ценным для меня были встречи с живыми участниками этой операции: адмиралом Герицем (кроме официальной встречи я побывал у него дома, в небольшом уютном городке Солсбери), с генералами Мултоном и Таппом, бригадными генералами Александром Бридином и Джеймсом Хиллом. Особенно я благодарен Джону Робертсу, директору ассоциации «Великобритания — СССР», организатору моей поездки и встреч в Англии, и президенту ассоциации ветеранов операции в Нормандии господину Бариджу, который свел меня с боевыми друзьями, и у нас состоялся хороший, откровенный солдатский разговор. Все это требует отдельного рассказа, но поскольку уводит от главной темы, я, показав читателям, что немало потрудился, собирая достоверные сведения для этой главы, изложу их лишь в объеме, необходимом для освещения операции, открывшей второй фронт. Наши союзники объясняют задержку в открытии второго фронта тем, что такая операция требовала длительной и серьезной подготовки. Когда впервые зашел разговор и было дано обещание высадить десант во Франции, в портах Англии не было достаточного количества ни войск, ни кораблей. Накопление, обучение, экипировка необходимых сил заняли немало времени. Сроки высадки не раз переносились. Наконец утром 5 июня 1944 г. Верховный Главнокомандующий Эйзенхауэр отдал приказ — начать операцию. Огромная армада двинулась через Ла-Манш к французскому берегу. Замысел операции был таков: высадить морской и воздушный десанты на побережье Северо-Западной Франции, захватить плацдарм и расширить его к двадцатому дню операции до 100 километров по фронту и 100—110 километров в глубину. Для осуществления этой задачи привлекались 39 дивизий, 12 отдельных бригад, 10 отрядов «коммандос» и «рейнджере». По английским данным, в этой операции участвовали 3,5 миллиона человек (из них 1,5 миллиона американцы), 4126 десантных судов под прикрытием 1213 боевых военных кораблей, 1600 судов различного обеспечения, 3500 катеров и глиссеров. С воздуха операцию обеспечивали 11 500 самолетов. 2-я американская и 1-я английская воздушно-десантные дивизии высаживались с воздуха. Вся эта армада должна была перебросить на материк в первый день 150 000 десантников. Что и было осуществлено в течение 16—17 часов первого дня. Потери в день высадки были небольшие — они не превышали 11 тысяч человек. На этом побережье союзникам противостояла группа армий "Б" под командованием Роммеля в составе 38 дивизий. Гитлеровцы ожидали высадку в другом районе, у пролива Па-де-Кале, и именно там держали главную группировку, а в месте высадки союзников находились всего три дивизии. Против десанта была брошена танковая группа «Запад», но авиация союзников, полностью господствовавшая в воздухе, не допустила ее к району высадки. Бои разгорались по мере продвижения высадившихся войск в глубь территории. Вот здесь были горячие схватки, и солдаты сражались смело и самоотверженно. Многие сами рассказывали мне о боях. На квартире председателя ассоциации ветеранов Нормандии господина Бариджа, «за рюмкой чая» в виде хорошего виски, мы поговорили о форсировании Ла-Манша и боях на побережье. Мне показали фотографию артиллерийских позиций немцев до начала операции и после бомбардировки этих позиций английской авиацией — сплошные воронки. «Мы из них сделали коктейль!» К большому моему сожалению, выяснилось: эти храбрые воины не знали ничего о том, что в трудные для них дни боев советские войска тоже наступали и отвлекали на себя основные силы гитлеровцев. — Мы не знали об этом, — сказал Баридж. — Но я не думаю, что это делалось специально. После высидки на берег была такая неразбериха, что мы две недели не получали ни писем, ни газет. Все участники операции единодушно отмечают доброжелательность и помощь французов в ходе Нормандской операции. К. 25 июля, то есть на двадцатый день, как и намечалось, был создан стратегический плацдарм. Крупнейшая десантная операция второй мировой войны завершилась успешно. Главными ее особенностями были; умело проведенная оперативная маскировка и дезинформация противника, в результате чего гитлеровцы были введены в заблуждение относительно районов и сроков высадки; умелые и согласованные действия крупных сил флота, сухопутных войск и авиации; смелость и уверенность в справедливости своих действий солдат и офицеров в борьбе с гитлеровским фашизмом, принесшим так много бед народам Европы. * * * В наших газетных, журнальных публикациях и сообщениях по радио в годы войны и в послевоенный период утверждалось, что немецкое командование почти не оказывало сопротивления наступающим войскам союзников во Франции, что вроде бы гитлеровцы все усилия сосредоточили на Восточном фронте, а перед союзными войсками на Западе почти открыли фронт, и там шло чуть ли не беспрепятственное продвижение. Это не во всем соответствует действительности. То, что германское командование большую часть вооруженных сил имело на Восточном фронте против советских войск, — это верно. Но и на Западе шли в первые месяцы настоящие напряженные бои, в которых гибли солдаты с обеих сторон. После высадки десантной армии на побережье Франции Главнокомандующий союзными войсками Эйзенхауэр организовал первую наступательную операцию. Целью этой операции было окружение группировки немецких войск (довольно крупной, более 20 дивизий), сомкнув кольцо в районе города Фалез. Поэтому операция эта и вошла в историю войны под названием Фалезской операции. Осуществляли этот замысел 1-я и 3-я американские армии, которыми командовал генерал Бред-ли. Он охватывал группировку немецких войск с юга. А с севера окружение осуществляли 2-я английская и 1-я канадская армии — ими командовал генерал Монтгомери. Окружали они 5-ю танковую и 7-ю полевую армии немцев группы армий "Б", которой командовал генерал-фельдмаршал Модель. Кстати, это тот самый Модель, который заменил Манштейна после неудачных боев за удержание фронта на Украине. Осуществление плана Эйзенхауэра сначала шло довольно успешно. В фалезском «мешке» оставалось до 20 дивизий немцев, но действия союзников, благодаря их неопытности, развивались очень медленно: они продвигались по 5 км в сутки, и немцы успели вывести из того «мешка» большую часть своих дивизий. И все же союзники замкнули кольцо и окружили 8 немецких дивизий. Но ввиду отсутствия опыта в создании внутреннего и внешнего кольца окружения, они не смогли уничтожить эти окруженные дивизии. Немцы контрударом извне прорвали кольцо и помогли выйти своим войскам из окружения. Все же это был первый значительный успех войск союзников: они захватили здесь немало пленных и сумели выйти к реке Сена, с которой развивали дальнейшее наступление в сторону Парижа. Таким образом, из этого примера видно, что бои здесь шли настоящие. Я приведу еще один пример, показывающий очень драматичные ситуации, сложившиеся с обеих сторон. После высадки союзников на побережье и осуществления операции, о которой я сказал выше, командующий группой армий "Б" фельдмаршал Клюге оказался в очень трудном положении. Читатели помнят этого военачальника по боям под Москвой. Это старый противник Сталина, он командовал 4-й армией, которая должна была непосредственно овладеть Москвой после охвата се танковыми, клещами Гудериана и Геппнера. Но там Сталин одержал верх над этим полководцем и вынудил его к отступлению. Однако Клюге, отступив от Москвы, создал стабильный фронт, организовал прочную оборону и сдержал дальнейшее наше наступление, которое, как мы знаем, было организовано по решению Сталина. Тогда, в оборонительных боях, Клюге продемонстрировал свое мастерство. В наступательных операциях это ему удавалось хуже. Именно поэтому, когда поступили сведения о скором неминуемом открытии второго фронта, Гитлер перебросил Клюге — как мастера обороны — сюда, чтобы он организовал на побережье Франции отражение десанта союзных войск. Но высадка союзных войск состоялась, да еще и первое их наступление развивалось успешно. Клюге не оправдал надежд Гитлера, и тот отстранил его от командования группой армий "Б". Фельдмаршал Клюге не пережил крушения своей карьеры. Перед тем, как покончить счеты с жизнью, он написал Гитлеру письмо: "Мой фюрер, вчера фельдмаршал Модель вручил мне ваше решение освободить меня от обязанностей командующего войсками на западе и группой армией "Б"... Меня уже не будет в живых, когда вы получите эти строки... Я не могу принять на себя тяжесть упрека в том, что я предрешил судьбу Западного фронта, применив ошибочную стратегию, но оправдаться у меня нет возможности... поэтому я сделал из того соответствующие выводы и добровольно отправляюсь туда, где уже находятся тысячи моих боевых друзей. Я никогда не боялся смерти. Жизнь уже не имеет для меня никакого смысла, к тому же я числюсь в списке военных преступников, которые должны быть преданы суду. По вопросу омоей виновности разрешите мне сказать следующее..." Дальше Клюге излагает ход боев, напоминает о решениях, которые он принимал, пытается объяснить неудачи боевых действий. Общий смысл его объяснений сводится к тому, что он неповинен в постигших немецкие войска неудачах. Свое письмо Клюге завершает так: "Вы, мой фюрер, должны принять решение прекратить войну. Германский народ перенес уже такие неописуемые страдания, что пора положить им конец. Есть пути и средства закончить войну и воспрепятствовать в первую очередь тому, чтобы рейх попал в руки большевиков. Проявите же теперь ваше величие и прекратите безнадежную борьбу, если это необходимо. Я расстаюсь с вами, мой фюрер, как человек, который, выполняя свой долг до последнего часа, был вам ближе, чем вы, видимо, понимали. Генерал-фельдмаршал фон Клюге".Совет Клюге искать иные пути выхода из войны, чтобы рейх не попал в руки большевиков, несколько запоздал. Гитлер давно уже искал эти пути. Сразу же после того, как на него было совершено покушение и выяснилось, что заговорши ки пытались договориться с западными странами о прекращении войны и заключении сепаратного мира, Гитлер поручил Гиммлеру тщательно выявить каналы, по которым заговорщики устанавливали связь с англичанами и американцами. Как это ни странно, но Гитлер позаимствовал у заговорщиков их намерения. Он сам читал протоколы допросов заговорщиков, прослушивал пленки с записями и, главным образом, пытался выяснить, как устанавливались контакты, Он прямо поставил задачу Гиммлеру искать контакты с западными противниками, и «верный Генрих» попытался напрямую заговорить об этом с государственным секретарем Стеттиниусом. Но тот отказался вести разговоры на эту тему. Немецкие газеты пугали союзников Советского Союза тем, что Европа может стать «красной», что Советы намерены и имеют возможность захватить всю Европу. Германский посол в Ватикане Вейцзеккер встретился с бывшим американским послом в Берлине Вильсоном и, запугивая его ситуацией, какая сложится, когда Советская Армия займет всю Европу в случае крушения третьего рейха, убеждал его побыстрее склонить союзников к договоренности с Германией. Он, например, сказал такую фразу: «Германия не может выиграть, но она еще может выбрать своего победителя».

«Багратион»

С 23 июня по 29 августа 1944 года силами четырех фронтов была осуществлена Белорусская операция, которая, наряду с решением важнейшей стратегической задачи на советско-германском фронте, еще и способствовала успеху союзников, так как накрепко сковала действия гитлеровского командования, не позволяя ему перебросить на Запад войска для борьбы с нормандским десантом. Эти две операции — вообще хороший пример того, как надо было действовать нашим англо-американским союзникам. Вот так сразу бы навалились на фашистов вместе с нами — и война была бы короче, и потерь было бы меньше. Хотя, конечно, союзники к этому не стремились, как ни горько это сознавать. Белорусская операция — одна из крупнейших, просто грандиозная операция периода Великой Отечественной войны, в ней одновременно и слаженно действовали четыре фронта: 1-й Прибалтийский (генерал армии Баграмян), 3-й Белорусский (генерал-полковник Черняховский), 2-й Белорусский (генерал-полковник Захаров), 1-й Белорусский (генерал армии Рокоссовский), — а также недавно созданная 1-я польская армия (генерал-лейтенант Пошшвский). Эти фронты объединяли огромные силы: 166 дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 21 стрелковую, танковую, механизированную бригады. Все вместе — I 400 000 воинов, 31 000 орудий, 5200 танков; их поддерживали четыре воздушные армии — 5000 самолетов. В тылу противника активно действовали партизаны. Эту операцию можно приводить как пример не только образцового взаимодействия войск, но и полного взаимопонимания командующих фронтами и Верховного Главнокомандующего, который лично руководил ходом боевых действий повседневно, более месяца — с 23 июня по 29 августа 1944 года. Когда хотят подчеркнуть удачность, высокую организованность при осуществлении какого-то дела, говорят: прошло «как по нотам». В «Багратионе» все было именно так — «ноты» составили Сталин, Генштаб, командующие фронтами, а потом вместе сыграли эту блестящую боевую «симфонию» — гнали фашистов 500—600 километров! Было уничтожено 17 дивизий и 3 бригады противника, а 50 его дивизий потеряли половину своего состава. После выполнения первого этапа операции (в середине июля) Сталин убедился, что враг будет опрокинут. Тут же последовал его приказ о переходе в наступление войск Ленинградского, 3-го и 2-го Прибалтийского фронтов на северном фланге и 1-го Украинского на юге. Таким образом, фронт стратегического наступления расширился от Балтийского моря до Карпат, в итоге паши войска вышли на государственную границу на протяжении 400 километров. Динамика боевых действий, их стремительность были так высоки, что даже спустя полвека (когда я пишу эти строки) мои мысли мчатся галопом, а ручка бежит по бумаге гораздо быстрее обычного. Потому что для меня эта операция — не только острые стрелы на картах (которые я теперь разглядываю): в памяти моей всплывают реальные стычки и схватки тех дней, разумеется, на уровне впечатлений окопного лейтенанта. Но в те дни был у нас какой-то общий порыв, азарт, предчувствие большой победы. Тогда я видел перед собой не наглые рожи «арийцев» образца 1941 года, а трусливо убегающих нагадивших подонков. Для подтверждения того, что действия разыгрывались как по нотам, что существовало полное взаимопонимание Сталина и командующих фронтами, мне представляется необходимым привести несколько примеров. Рокоссовский великолепно осуществил два главных удара, которые отстаивал, споря со Сталиным. Оп создал пятикратное превосходство на этих двух направлениях и буквально пропорол немецкую оборону после двухчасовой артподготовки. 1-й гвардейский и 9-й танковые корпуса, введенные в прорыв, соединились западнее Бобруйска. Рокоссовский помнил указание Сталина — не ввязываться в затяжные бои с окруженным противником (как под Сталинградом), это отвлекает войска от продвижения вперед, прибавляет большие потери. И вот Рокоссовский, буквально как подарок, преподносит Верховному свою Бобруйскую операцию; с 23 по 28 июня его войска прорвали оборону, окружили и тут же уничтожили 40 000 гитлеровцев со всей их техникой и вооружением. За 4 дня! Конечно, Москва салютовала такой победе. Рокоссовскому за эту и предыдущие победы было присвоено звание Маршала Советского Союза. В эти же дни войска 1-го Прибалтийского фронта (Баграмян) и 3-го Белорусского фронта (Черняховский) осуществили не менее стремительную Витебске-Оршанскую операцию, тоже за 4 дня окружили и быстро уничтожили до десяти дивизий врага. На правом фланге 3-го Белорусского фронта успешно наступала 5-я армия под командованием Крылова. Сталин в период принятия решения на Белорусскую операцию оставил в своем резерве 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова, чтобы в ходе операции развивать ее силами успех там, где он наметится. И вот, как только представитель Ставки Василевский доложил Сталину о наметившемся прорыве у Крылова, Верховный тут же приказал придать 5-ю гвардейскую танковую армию в состав 3-го Белорусского фронта. Что и было осуществлено Василевским. Но на первых порах танкисты Ротмистрова не показали желаемых активных действий. И тут же последовала строгая депеша: «Ставка требует от 5-й Гвардейской танковой армии стремительных и решительных действий, отвечающих сложившейся на фронте обстановке». 26 июля Москва салютовала войскам, освободившим Витебск. Командующему 3-м Белорусским фронтом Черняховскому было присвоено звание генерала армии. Маршалы Жуков и Василевский координировали действия фронтов, что им и было поручено Сталиным. Они ежедневно (а точнее, ежевечерне, а то и по ночам) писали Верховному докладные о ходе боевых действий. Сталин, суммируя сообщения, вносил необходимые коррективы в ход боевых действий. Кроме этих письменных общений, Сталин в течение дня (и опять-таки ночью) неоднократно связывался по телефону со своими представителями и с командующими фронтами, держал руку на пульсе этого гигантского сражения. (Говорю это не голословно. На моем столе лежат копии ежедневных докладов Жукова, которые мне дал Маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов, мой давний, многолетний друг. Став министром обороны, он (не в пример другим) не отдалился, не отслонился от старых сослуживцев и друзей. Когда я работал над трилогией о маршале Жукове, Дмитрий Тимофеевич помогал мне ознакомиться со многими архивными документами, в том числе и с ежедневными докладами Жукова Сталину, о которых я говорю, — прислал ксерокопии. Я глубоко признателен маршалу Язову за его помощь с документами и за то, что он прочитал рукопись этой книги, высказал ряд полезных замечаний и советов). ...Сталин сам работал днями и ночами и не терпел малейшей недисциплинированности или пустословия в разговорах, у кого бы это ни проявлялось. Приведу только один пример. При большом уважении к Василевскому, с которым всегда обращался очень деликатно и заботливо, Сталин при первой же его оплошности послал такую телеграмму:

"Маршалу Василевскому.Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки... Предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин".

Обычно операции на окружение проводились путем охвата группировки противника, противостоящей нашим войскам, которая имела прямое соприкосновение с нами на обшей линии фронта. Клещи окружающих войск как бы отсекали из противостоящей обороны огромный массив территории с находящимися на ней войсками. Именно по такой схеме было осуществлено окружение на первом этапе Белорусской операции. Как только состоялось окружение частей 3-й танковой армии противника под Витебском и 9-й армии под Бобруйском, Жуков (доложив об этом Сталину, который утвердил его решение) тут же использовал образовавшиеся бреши, стремительно бросил войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов в преследование, в глубь обороны противника, и на глубине 200—250 километров захлопнул огромную ловушку, окружив под Минском отступавшие войска и резервы фельдмаршала Моделя! (Вот они-то и маршировали позднее по улицам Москвы под конвоем). Такого гигантского котла окружения в глубине обороны, в ходе преследования, еще никто не осуществлял. «Багратионе является одной из образцовых операций в смысле военного искусства. В ней показали свое высокое мастерство Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, его заместитель Г, К. Жуков, талантливые военачальники А. М. Василевский, К. Г. Рокоссовский, И. Д. Черняховский, И. X. Баграмян, Г. Ф. Захаров, командующий 1-й армией Войска Польского С. Г. Поплавский, многие генералы, офицеры, сотни тысяч сержантов и солдат. В результате операции „Багратион“ была освобождена Белоруссия, не вставшая за долгие года на колени перед фашистами. Наши войска, продвинувшись на 500— 600 километров, вышли на территорию Польши и к границе с Восточной Пруссией. В ходе операции было окружено несколько группировок противника, и ни одна из них не вырвалась. После публикации моей повести „Полководец“ (в 1985 г.) я получил много писем, в которых читатели просили подробнее рассказать о себе. Велик соблазн. Но это была бы уже другая книга. Надеюсь, когда-нибудь я к ней подойду. В этой же, как было задумано и обещано, пишу о жизни и деятельности Сталина, иногда о моих фронтовых дедах, если они имели отношение к освещаемым боевым операциям. Перед началом Белорусской операции произошел памятный для меня случай. К тому времени я был уже опытным войсковым разведчиком. Сошлюсь на некоторые публикации авторов, знавших меня на фронте. В книге, которая издана в 1982 году и называется „С думой о Родине“, генерал Бойко Василий Романович вспомнил и меня добрым словом: „Замечательными боевыми делами прославил себя командир взвода разведки 629-го полка 134-й стрелковой дивизии лейтенант В. В. Карпов...“ Далее следует описание конкретных эпизодов. Приведу еще одну цитату — из книги „Разведчики всегда впереди...“ генерала Волошина Максима Афанасьевича, бывшего начальника разведки 39-й армии. В его словах хорошо объясняется и обстановка, сложившаяся на 3-м Белорусском фронте, и то, почему именно мне было поручено ответственное задание. Волошин пишет: „Медвежий вал“... Часто в книгах встречается другое: „Восточный вал“. О строительстве этого вала фашисты объявили еще в августе 1943 года. И все же я позволю употребить название „Медвежий вал“, подразумевая под ним часть „Восточного вала“, примыкавшую к Витебску. В дни боев это название было в обиходе... Боевая работа разведчиков стала значительно сложней, но и мастерство их неизмеримо возросло. Не буду вдаваться в подробности, но скажу только, что им стали под силу не только рейды в глубокий вражеский тыл, но и действия непосредственно в Витебске, оккупированном врагом. Там, в частности, побывал Владимир Карпов, о котором я уже неоднократно упоминал ранее. Переодевшись в немецкую форму, он пробрался в город, связался с подпольщиками, получил у них копии важных документов и возвратился назад. Я не рассказываю об этом подробно потому, что к этому времени Карпов действовал уже по заданиям начальника разведотдела фронта. Это он позвонил мне однажды и попросил подобрать опытного офицера-разведчика для выполнения ответственной задачи. Я, не задумываясь, назвал Карпова». А то, что было дальше, описано в книге А. Шарипова «Черняховский». Предоставляю слово этому автору: "Готовя войска к решительной операции по освобождению Белоруссии, Черняховский уделял особое внимание изучению противостоящей группировки противника. По его заданию начальник разведки фронта генерал-майор Алешин в полосе 39-й армии подготовил важную разведывательную вылазку в тыл противника. Непосредственным исполнителем ее он назначил старшего лейтенанта Карпова. Проинструктировав Карпова, Алешин предупредил его: — Командующий фронтом придает большое значение разведывательным данным, которые вам предстоит добыть. Он хочет поговорить с вами. ... Черняховский их принял на командно-наблюдательном пункте... — В Витебске вас ждут. Там наши разведчики подготовили ценные фотопленки со снимками вражеской обороны. Но передать нам не могут. (Подпольщики сумели сфотографировать чертежи и карты с"Медвежьим валом, но по радио, естественно, план передать невозможно. — В. К.)От переднего края обороны до города — километров восемнадцать. По глубине это тактическая зона, она насыщена немецкими войсками. Прыжок с парашютом исключается. Группой пробраться тоже трудно, — пояснил Черняховский, — поэтому пойдете один... Старший лейтенант Карпов ночью благополучно прошел через немецкие позиции и добрался до Витебска. Ему удалось разыскать нужных людей и получить от них сведения, за которыми era послали. В городе Карпова заподозрили патрульные. Они пытались его задержать, но ему удалось уйти... Ночью Карпов был уже вблизи от передовых позиций немцев. Отважный разведчик прошел их вес, лишь в последней траншее наткнулся на немецкого часового. Вражеская пуля ранила его... Теряя сознание, он все же собрал силы и выбрался из колючей проволоки, пополз дальше..." Как мне стало известно, разведданные о «Медвежьем вале» в порядке информации были переданы на соседние с 3-м Белорусским фронтом — 1-й Прибалтийский и 2-й Белорусский. Об этом пишет маршал И. X. Баграмян: «... Я, будучи командующим 1-м Прибалтийским фронтом, встречал в разведывательных сводках фамилию старшего лейтенанта Карпова. И вот он, тот же самый лихой, смелый разведчик, теперь — известный писатель... Владимир Карпов сражался не только на фронте, которым я командовал, он вел активные боевые действия и на соседнем, 3-м Белорусском, и, как мне известно, пользовался уважением командующего фронтом Ивана Даниловича Черняховского». В итоге Белорусской операции было взято огромное количество пленных. Великое благородство и гуманизм были проявлены победителями к этим пленным — не месть, не надругательство и побои, а предметный урок вразумления был им преподан. Пленных провели через Москву, ту самую Москву, об уничтожении которой немецкой авиацией твердил им Геббельс. Это событие состоялось по личному указанию Сталина. Я в этот день был в Москве, расскажу о нем подробнее. В газете было опубликовано сообщение:

«Извещение от начальника милиции гор. Москвы. Управление милиции г. Москвы доводит до сведения граждан, что 17 июля через Москву будет проконвоирована направляемая в лагеря для военнопленных часть немецких военнопленных рядового и офицерского состава в количестве 57 600 человек из числа захваченных за последнее время войсками Красной армии 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. В связи с этим 17 июля с 11 часов утра движение транспорта и пешеходов по маршрутам следования колонн военнопленных: Ленинградское шоссе, ул. Горького, площадь Маяковского, Садовое кольцо, по улицам: Первой Мещанской, Каланчевской, Б. Калужской, Смоленской, Каляевской, Новослободской и в район площадей: Колхозной, Красных ворот, Курского вокзала, Крымской, Смоленской и Кудринской — будет ограничено. Граждане обязаны соблюдать установленный милицией порядок и не допускать каких-либо выходок по отношению к военнопленным».

В те дни я выписался из госпиталя после ранения, полученного во время вылазки в Витебск, долечивался и учился на курсах усовершенствования офицеров разведки. Перед конвоированием пленных через Москву меня вызвали в штаб и сказали, чтобы я с утра был в комнате дежурного — за мной заедут из кинохроники. Печальное и поучительное шествие пленных через Москву, оказывается, решено было зафиксировать для истории. Этот фильм был снят. Меня по просьбе командования запечатлели на фоне пленных, в районе площади Маяковского. Фамилия моя в картине не названа, потому что я тогда служил в разведке. Просто я стоял (конечно же, гордо выпятив грудь в орденах) на фоне зеленой массы гитлеровцев — они были похожи в тот момент на безликих призраков. Впереди неторопливо, не в ногу, шли немецкие генералы. Разные. Поджарые. Оплывшие от жира. Круглолицые. Горбоносые. Золотые вензеля блестели в красных петлицах. Витые, крученные погоны, выпуклые, словно крем на пирожных. Орденские разноцветные ленты на груди. Гитлеровцы не смотрели по сторонам, шли, тихо переговариваясь. Один коротышка отирал платком седой щетинистый бобрик на продолговатой, как дыня, голове. Другой, здоровенный, равнодушно смотрел на лица москвичей, будто это не люди, а кусты вдоль дороги. За генералами шли неровными рядами офицеры. Эти явно старались показать, что плен не сломил их. Один, рослый, хорошо выбритый, со злыми глазами, встретив мой взгляд, быстро показал большой кулак. Я тут же ответил ему: покрутил пальцем вокруг шеи, словно веревкой обвил, и ткнул им в небо: гляди, мол, как бы тебе не ответили этим! Фашист несколько раз оглянулся и все показывал кулак, щерил желтые прокуренные зубы, видимо, ругался. «Какая гадина, — подумал я. — Жаль, не прибили тебя на фронте». За офицерами двигались унтеры и солдаты. Их было очень много, они шли сплошной лавиной по двадцать в ряд — во всю ширину улицы Горького, Пленных сопровождал конвой — кавалеристы с обнаженными шашками и между ними пешие с винтовками наперевес. Москвичи стояли на тротуарах. Люди молча, мрачно смотрели на врагов. Было непривычно тихо на заполненной от стены до стены улице. Слышалось только шарканье тысяч ног. Глядя на немцев, я думал: может быть, среди них и те, которых я с моими боевыми друзьями разведчиками брал как «языков»? Наверное, они здесь. Куда же им деться? Семерых мы взяли при подготовке наступления в Белоруссии. С некоторыми я, наверное, встречался, когда ходил в тыл. Ох, не такие они были пришибленные, когда я их видел там. Они чувствовали себя хозяевами на нашей земле. Были в этих рядах и те, от которых я едва ушел живым, когда переходил линию фронта, возвращаясь из Витебска. Где-то рядом шагал теперь и тот, кто попал в меня из автомата в темноте, сам не зная об этом. По сей день, как только вспомню прохождение пленных гитлеровцев через Москву, встает перед глазами зеленоватая, как плесень, масса бредущих людей и среди них лицо бритого офицера с желтыми, оскаленными от ненависти зубами и черным мосластым кулаком. Но это впечатление выплыло позже, а тогда я с удовольствием и гордостью позировал перед кинокамерой. И еще помню, не соответствовало мое настроение тому, как вели себя москвичи, глядевшие на пленников. Они были суровы, а меня распирало ощущение счастья. Ну как же мне не радоваться и не быть счастливым, стоя живым в Москве, на площади Маяковского, с Золотой Звездой на груди, которую мне вручили несколько дней назад в Кремле. Не скрою, я и сегодня с гордостью и удовольствием вспоминаю о своей причастности, вместе с другими солдатами и офицерами, к блестящей операции «Багратион»... А как Сталин отмечал эту победу? Цитата из книги Василевского: «После того как советские войска освободили Минск, Сталин был в прекрасном, приподнятом настроении. Как-то в один из вечеров он пригласил к себе на квартиру группу военачальников, чтобы отметить такое большое событие. На прием к И. В. Сталину С. М. Буденный пришел с баяном, и это создало непринужденную праздничную обстановку. Сталин первым положил начало откровенности и дружественности в отношениях между присутствующими. Произносились тосты, пели, кое-кто плясал. Сталин с удовольствием смотрел на пляшущих, подбадривал, а потом всех обнимал и некоторых даже целовал. За время неудач советских войск он много выстрадал, сейчас же был глубоко удовлетворен ходом военных действий на фронтах и не хотел скрывать свои чувства».

Мирная война с Болгарией23 августа 1944 года, без долгих предварительных объяснений, Сталин сказал Жукову: — Вам необходимо срочно вылететь в штаб 3-го Украинского фронта и подготовить войска к войне с Болгарией. Мы уже в ходе Кишиневской операции вплотную подходим к границам, и поскольку болгарское правительство, несмотря на наши неоднократные предупреждения, нарушает нейтралитет, о котором оно официально заявило и продолжает помогать фашистской Германии, практически сотрудничает с ней, мы вынуждены объявить Болгарии войну. Вам необходимо вместе с Толбухиным подготовить войска 3-го Украинского фронта к проведению операции против болгарской армии. До того, как вылететь на фронт, обязательно зайдите к Георгию Димитрову. Он отлично знает обстановку — и общую, и то, что происходит внутри страны. Он также вас проинформирует о состоянии болгарской армии и о партизанском движении в этой стране. Георгий Димитров рассказал Жукову следующее: — Хотя вы и едете на 3-й Украинский фронт с задачей подготовить войска к войне с Болгарией, я думаю, никакой войны наверняка не будет. Болгарский народ с нетерпением ждет подхода Красной Армии, чтобы с ее помощью свергнуть царское правительство Болгарии и установить власть Народно-освободительного фронта. Болгарский народ не будет воевать с советскими войсками, наоборот, по старой доброй традиции, по славянскому обычаю встретит советских воинов с хлебом и солью. Что касается правительственных войск, то вряд ли они рискнут вступить в бой с могучей Красной Армией. По моим данным, почти во всех частях болгарской царской армии проводится большая работа нашими людьми, нашими подпольщиками. В горах и в лесах — значительные партизанские силы. Они тоже будут вам большими помощниками. Они и сейчас не сидят без дела. Они спустятся с гор и будут поддерживать и вас, и народное восстание. Жуков поблагодарил Димитрова за очень полезную беседу, за то, что тот его принял, что состоялся у них такой хороший разговор. Но все же, несмотря на утверждение Георгия Димитрова, что боевых действий не произойдет, Жуков пошел в Генеральный штаб и уточнил, какие ведутся подготовительные мероприятия, какие планируются операции на тот случай, если в Болгарии все же дело не кончится миром. После такой подготовительной работы Жуков прилетел в город Фетешти, где находился штаб 3-го Украинского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин. Здесь же, в штабе фронта, находился маршал Тимошенко. Ему была поручена координация действий 2-го и 3-го Украинских фронтов. Особое задание Жукова, как он понимал, заключалось в какой-то полудипломатической миссии. Если здесь находится представитель Ставки Тимошенко, который координирует боевые действия фронтов, то Жуков — представитель Государственного Комитета обороны. Но пока не было еще ясности в обстановке, и Жуков сказал: — Мы люди военные и, получив задачу от политического руководства, должны ее выполнять с величайшей точностью. И поэтому он попросил командующего фронтом ознакомить его детально с обстановкой. Толбухин доложил, что в его распоряжении три общевойсковых и 17-я воздушная армия. Ему же подчинены Черноморский флот и Дунайская военная флотилия. Разработана наступательная операция, в которой будут участвовать все три армии, и еще 4-й и 7-й гвардейские механизированные корпуса, которые обеспечат быстрое продвижение в западном направлении. 5 сентября 1944 года советское правительство официально объявило войну Болгарии. А на следующий день Сталин позвонил из Москвы, и отдал приказ, чтобы 3-й Украинский фронт начал военные действия. 8 сентября утром, на которое было намечено начало наступления, Жуков с командующим фронтом находились на наблюдательном пункте. Войска были готовы к наступлению, артиллерия — к проведению артиллерийской подготовки. Однако положение было каким-то странным, непривычным для Жукова. В стереотрубу он не видел на территории Болгарии войск противника. Там передвигались мирные жители, повозки, машины, а воинских частей на переднем крае просто не было. Посоветовавшись с Толбухиным, решили двинуть вперед без артиллерийской подготовки передовые отряды. А затем пошли за ними и основные силы, потому что никакого сопротивления передовые отряды не встретили. И вот поступает первый доклад командующего 57-й армией: — Мы продвигаемся, не встречая никакого сопротивления, а в глубине нас встретила дивизия болгарской армии, построенная по дороге со знаменами. Встретила нас торжественной музыкой. Как докладывают командиры частей с других направлений, там происходит аналогичная картина. Везде армейские болгарские части стоят в строю и приветствуют наши войска. Сталин дал указание: немедленно прекратить продвижение наших войск дальше по территории Болгарии. И в 21 час 9 сентября движение наших войск было остановлено, они расположились гарнизонами. Эта была, пожалуй, первая бескровная война с обеих сторон. Сталин ликвидировал антинародный режим в Болгарии; вся болгарская армия, благодаря тому, что с ней поступили так благородно — оставили ей оружие, не применяли никаких репрессий, — перешла на сторону нового болгарского правительства.