Генеральские игры

Щелоков Александр Александрович

«Ну, сукин сын, — подумал губернатор восхищенно, — он уже торгуется. И, конечно, предварит мои условия своими».

— Что ж, перейду к делу. Предвыборная кампания испытывает финансовые затруднения. Концерты, разъезды доверенных лиц, телевизионное время… Короче, два фактора могут определить успех: это деньги и ещё раз деньги. Так сказать, они смазка и горючее политической машины. Помочь в обретении денег нам может только частный капитал.

— Называйте цифру.

Даже сейчас такая хватка шокировала Носенко, но он умел принимать правила игры на чужом поле и никогда не пугался, если в них появлялось нечто новое, неожиданное.

— Три

миллиона. Это тот дефицит, который нас заедает в настоящий момент.

— Если вы имеете в виду доллары, то я скажу: не хо-хо!

— Рубли в дело я бы вложил свои.

Губернатор выдвинул ящик стола, достал оттуда и бросил на стол толстую пачку банкнот, упакованных в прозрачную пленку.

Бергман понимающе кивнул.

— Должен заметить, — продолжил Носенко, — обращение к вам не моя блажь.

— Что вы имеете в виду?

— Переговорить с вами мне посоветовали из Кремля. Вы, кажется, с кем-то из близких к президенту людей учились в Плехановском?

— Может быть.

Бергман знал всех однокашников ныне близких к президенту, но открываться перед губернатором не видел причин.

— Откровенность за откровенность, господин губернатор.

Носенко поморщился. Он считал, что после разговора, который у них состоялся, уже следовало переходить на «ты», а Бергман вдруг выбрасывает на кон официальное «господин губернатор».

— Корнелий Иосифович! Ну зачем так?

— Игнатий Терентьевич, я повторяю, откровенность за откровенность.

— Да, да, конечно.

— Деньги не делаются из воздуха. Если любая бумажка, будь то доллар, фунт стерлингов, даже рубль, лежит только на одной чаше весов, на другой обязательно должны находиться материальные ценности. Вес бумажного доллара — ноль целых одна десятая грамма. Однако, чтобы её уравновесить по нынешним ценам, потребуется два литра молока. Что-то около двух килограммов. Вы понимаете?

Носенко помрачнел. Он понимал и знал, о чем ему могут сказать.

— Вы отступили от собственного правила, Корнелий Иосифович, выставлять условия прямо. Молоко, масло…

— Нет уж, Игнатий Терентьевич, позвольте мне попеть соловьем. Три миллиона стоят серьезного обсуждения. Трепаться о женщинах, о рыбалке ещё допустимо, но не о такой сумме. Это не доллар и не два литра молока…

— Я понял, — губернатор вздохнул опечаленно, — говорите.

— Один миллион, который я передам в ваш фонд, должен быть обусловлен взаимными обязательствами.

— Согласен.

— Вы сказали, что деньги пойдут служению существующей ныне власти. Это прекрасно. Но именно эта власть сегодня должна приостановить бесчинства, которые вокруг моей семьи творят её же органы.

— Первый раз слышу. Кто именно? По каким причинам?

— Именно служба безопасности. В первый раз слышите потому, что эта контора не считает нужным ставить вас в известность о том, что делает и что собирается делать дальше на вверенной вашей власти территории.

Носенко встал из-за стола, молча прошелся по кабинету, остановился у карты России, занимавшей всю стену. Бергман наблюдал за ним с улыбкой: ишь ты, ловкач! Просить безвозмездно в долг, да и то не больше доллара, можно только у соседа-интеллигента, который три месяца не получал зарплаты, но отдаст последнее, чтобы не выглядеть нищенствующим и жадным. Спросил, придав вопросу оттенок озабоченности:

— Когда вам нужны деньги?

Носенко снова несколько оживился.

— Два дня назад, вчера и уж тем более завтра. Но три миллиона.

— Звоните в Москву, Игнатий Терентьевич. Можете сообщить: миллион вам Бергман даст. Через час, через другой, завтра, послезавтра… Короче, я подпишу чек, как только вы поставите службу безопасности на место.

— Я прямо сейчас при вас позвоню начальнику управления по краю полковнику Куприянову.

Носенко решительно шагнул к столу, на котором стояла батарея телефонов цвета слоновой кости.

— А вот этого не надо, Игнатий Терентьевич. Куприянов — пешка. Лучше, если кирпич на его голову упадет сверху. Кто его подтолкнул, пострадавшему знать не обязательно.

— Он все равно догадается.

— Это уже его проблемы. Догадка и знание — вещи разные.

— Хорошо, скажите коротко, в чем все-таки дело?

— У фирмы «Ферэкс» для отправки в Китай приготовлен груз металла. Буду до конца откровенным. Фирма принадлежит моему брату Давиду. Железо, как бы это помягче сказать, оформлено не со всей тщательностью. Примерно так же, как мы оформим передачу вам оговоренной суммы. Уверен, вы откажетесь подписать какой-либо документ. Верно? Теперь представьте, если найдутся желающие завертеть вокруг этого уголовное дело. Мой брат — полковник запаса. Заслуженный человек. Был начальником арсенала. Там произошло происшествие…

— Вы о взрыве? Я в курсе.

— Теперь подумайте, на что способны чекисты, если захотят удар молнии обратить в акт диверсии, заведут дело и станут доказывать, будто обнаружили настоящих виновных. Брат мой ушел из армии год назад. И вот теперь вокруг него плетут заговор. Он потребовался, поскольку нынешнего начальника арсенала убили. Для чекистов все перевернуть — дело плевое. Поверьте, у них материалов на каждого из нас столько, что хватит лет на пятнадцать каждому. Если запачкают моего брата, это брызгами заденет высоких генералов в Москве. Надо ли доказывать, на чью мельницу будут лить воду те, кому выгодно опорочить нашу молодую демократическую армию. Поэтому с нашими пинкертонами говорить следует предельно круто. Им в лоб надо сказать, что либо заткнитесь, ребята, либо вас самих посадим.

— Хорошо, я свяжусь с Москвой. Прямо при вас.

Бергман встал, поправил узел галстука, таким же ловким движением пригладил все ещё буйные волосы.

— Нет уж, Игнатий Терентьевич, увольте. — И тут же пояснил свое решение: — С Москвой у вас могут быть свои отношения, в них есть какие-то нюансы, тонкости. Поэтому мне ни к чему становиться свидетелем этого разговора.

Носенко в который раз за время их беседы подумал: «Умный пес. И деликатный». И внутренне вздохнул с облегчением. Разговоры с Москвой у него всякий раз складывались по-разному. Иногда какая-нибудь жопа, едва усевшись в кремлевское чиновничье кресло, начинала говорить с губернаторами через оттопыренную губу, и это оставляло в душе неприятный осадок. Порой случалось, что собеседник, ещё не выслушав, начинал излагать свои указания и требования, которые губернатор должен был воплотить в жизнь, поскольку доклада об успехах ждет сам президент. И, наконец, наиболее неприятный вариант, а на него Носенко нарывался уже несколько раз, когда с номера хорошо знакомого и нужного человека отвечал чужой холодный голос: «Вам Григория Матвеевича? А вы уверены, что он здесь работает?» И становилось ясно: могучего союзника уже сожрали, схряпали, изжевали и выплюнули. Хруст жующих челюстей никогда не стихал и никогда не стихнет в коридорах власти.