Генеральские игры
Шрифт:
Так что к черту правду, сказал себе Хват. У тебя появилась возможность добраться до одного из чеченских бандитов, вот и доберись, вцепись ему в глотку, а спрашивают и отвечают пускай участники телевизионных ток-шоу. Вообразив себя участником одного из них, Хват ухмыльнулся.
– Как вы расцениваете наши шансы на мирное урегулирование конфликта в Чеченской республике? – осведомился он у верткой пичуги, пристроившейся на ветке прямо над ним.
Пичуга склонила головку набок, посмотрела на Хвата, как на круглого идиота, сорвалась с ветки и, резво махая крылышками, исчезла среди листвы. Похоже, она не надеялась ни на
Проводив ее взглядом, Хват подумал, что во многом он солидарен с нигилистически настроенной птичкой. Во всяком случае, ему больше хотелось заморить червячка, чем размышлять на политические темы.
Он сел, расстегнул рюкзак и занялся приготовлением обеда, который вполне мог стать последним до возвращения на «большую землю». Поколдовал над брикетиком сухого спирта, занявшимся синим пламенем, нагрел пару баночек из сухпайка, добавил в них по кубику куриного супа, вылакал это пойло и спросил сам себя:
– Думается, сэр, теперь вы не отказались бы от чашечки хорошего крепкого кофе и пары сигар?.. – Помолчав пару секунд, Хват откликнулся своим обычным голосом: – Думается, только последний мудак станет баловаться кофе с сигарами в непосредственной близости от логова лесных братьев. Вы, сэр, лучше бы одеколоном «Хьюго босс» облились, на задание идучи. С ног до головы, как это принято у настоящих героев.
Привычка разговаривать с собой возникла у Хвата давным-давно, во время многодневных одиночных рейдов, когда лишь подобное бормотание под нос помогало осознавать, что ты не исчез, не растворился, что ты – это ты, а не плод собственного воображения. Возобновление подобных диалогов означало, что Хват окончательно вошел в прежнюю колею и его бронепоезд больше не стоит на запасном пути. Что ж, разве не ради этого он согласился выполнить поручение генерала Конягина?
Следы нехитрого пиршества были привычно уничтожены – не было никого и нет в тылах чеченских боевиков. Надев рюкзак, Хват попрыгал, удостоверяясь, не выдаст ли себя случайным бряцаньем, проверил и перепроверил, как сидит в ножнах клинок, как висит на плече взведенный автомат. Задрал голову к синему небу, по-кошачьи жмурясь на солнце. Шепнул себе:
– Ну, с богом. Ни пуха ни пера.
Подумал-подумал и ответил:
– К черту.
Бог, черт… Кто-то из этих двоих да посодействует.
Преодолев перебежками открытое пространство лощины, Хват углубился в рощу и двинулся по ней уже шагом, с оглядкой, выискивая наметанным взглядом возможные растяжки и мины. Обычно осколочные ловушки расставляют на тропах, но попадаются такие энтузиасты саперного дела, что только держись. Любая кочка, любой кустик могут оказаться роковыми. Ты думаешь, что перед тобой нить паутины серебрится, а это тонюсенькая проволока, прикосновение к которой смертельно. Даже если успеешь отпрыгнуть за ствол дерева раньше, чем тебя изрешетит осколками, шум взрыва предупредит чеченцев о приближении чужака. Ни один зверь не подорвется на мине – не было отродясь такого случая. Только люди не замечают ловушек, расставленных другими людьми.
Значит, нужно перевоплотиться на время в зверя. «Уже перевоплотился», – ответил себе Хват, шагая по лесу мягко и упруго, как заправская рысь, вышедшая на охоту. Задействованы были не только его глаза и уши, нос тоже работал вовсю, вынюхивая подозрительные ароматы. Застоявшийся воздух в летнем лесу долго хранит запахи, а опытному спецназовцу ничего не стоит выделить среди них миазмы человеческого пота, кала, мочи, табака, лука, перегара, дезодоранта.
Пока ничего не указывало на присутствие в роще боевиков, но Хват продвигался вперед так, словно каждую секунду был готов укрыться от автоматной очереди, пущенной в него из засады. Дыхание спецназовца непроизвольно замедлилось, легкие привычно контролировали его, не позволяя воздуху с шумом вырываться наружу. Слух, зрение и обоняние пока что сканировали пространство вхолостую, но интуиция уже подсказывала, что враг где-то близко. Опасный враг. Безжалостный. Готовый резать тебя на куски только за то, что ты разговариваешь на другом языке и молишься другому богу.
Что ж, как говорится, на ловца и зверь бежит. На целый отряд этих ловцов. Да, Хват явился сюда исключительно за похищенным компьютером, но никто не осудит его, если он попутно отправит на тот свет несколько заблудших разбойничьих душ. Лучше больше, чем меньше.
Бесшумно сбежав на дно оврага, памятного по штабной карте, Хват обнаружил, что по его дну протекает не просто ручей, а целая горная речушка. Значит, до лагеря рукой подать, поскольку вряд ли боевики станут таскаться за водой издалека, когда можно обосноваться где-нибудь у самого берега.
И действительно, на глаза стали попадаться то газетные клочки, перепачканые коричневым, то окурки дорогих сигарет, то даже смятые жестянки из-под «Спрайта» и «Херши». «Красиво жить не запретишь, – подумал Хват. – Но умеете ли вы умирать красиво, господа душегубы?»
Услышав впереди далекие голоса, Хват перешел с шага на перекат, подтягиваясь от одного куста к другому на манер огромной пятнистой гусеницы. Как бы беспечен ни был Черный Ворон, а посты вокруг своего логова он расставил. Тем более что лагерь был уже близко – по воздуху заструился запах дыма и жарящегося на костре мяса. Изречение «хлеб да каша – пища наша» придумали не воины Аллаха.
Трое из них, закатав штанины, стояли в воде босиком, остужая накалившиеся в ботинках ступни и обсуждая готовящегося барашка. Вырвавшаяся на равнину речушка шумела не слишком громко, почти не заглушая голоса. Словарного запаса, которым располагал Хват, было вполне достаточно, чтобы разбирать беззаботно-ленивую речь чеченских боевиков. Двое из них, довольно еще молодые парнишки с кудлатыми головами, жаловались, что им надоела баранина. Третий, мужик в годах, одетый в засаленные спортивные штаны с лампасами, корил их за привередливость.
– Воин должен есть то, что ему ниспошлет Аллах, – нравоучительно говорил он. – Пусть это будет даже просто кусок брынзы или черствая лепешка.
«А от дохлого осла уши попробовать не желаешь?» – мысленно спросил Хват, следя за троицей сквозь листву густого орешника.
Старший чеченец его телепатического посыла не воспринял, продолжая поучать молодежь:
– Баранина – самое чистое, самое благородное мясо. Я всякое пробовал, но вкуснее нет ничего.
– А правда, что человечина сладкая? – спросил юноша с бородкой молодого Че Гевары, еще только начавшего свою карьеру международного террориста. Дожидаясь ответа, он по-журавлиному переступал с ноги на ногу, потому что вода, в которой он стоял, была ледяная.