Generation Икс
Шрифт:
Затем нерешительно, но спокойно мистер Такамити набрал комбинацию цифр на круглой ручке. Послышался щелчок, он открыл дверцу, и явилось нечто. Что именно, мне видно не было.
Он засунул внутрь руку и вытащил… Даже издали я понял, что это была фотография – черно-белое фото пятидесятых годов, сродни тем, что делали судмедэксперты. Посмотрев на таинственную фотокарточку, он вздохнул. Потом перевернул ее и с легким выдохом, означавшим: «Вот моя самая ценная вещь», передал мне, и, признаюсь, я был поражен.
Это было фото Мэрилин Монро, которая садилась в такси, приподняв платье (белья на ней не было), и посылала губками поцелуй фотографу, по-видимому, мистеру
И тогда случилось то, что случилось. Последовала моя неконтролируемая реакция. Кровь прилила к ушам, сердце екнуло; меня бросило в пот, а в голове прозвучали слова поэта Рильке о том, что все мы рождаемся с письмом внутри, и только если будем искренни сами с собой, получим позволение прочесть его прежде, чем умрем. Мои уши горели – мистер Таками-ти так или иначе, понял я, спутал фото Монро, хранящееся в сейфе, с письмом внутри себя, и надо мной тоже нависла опасность совершить подобную ошибку.
Надеюсь, я довольно любезно улыбался, но, схватив брюки, на ходу к лифту лепетал какие-то извинения, застегивая пуговицы рубашки и непрерывно кланяясь смущенной аудитории в лице мистера Такамити, который ковылял за мной, издавая старческие звуки. Может, он думал, что меня взволновала эта фотография, лестные отзывы, а может даже, что от вида Мэрилин я возбудился, но, полагаю, непочтительности он не ожидал. Бедняга.
Однако что сделано, то сделано. Искренних порывов нечего стыдиться. Тяжело дыша, словно только что нанес оскорбление этому дому, я бежал, даже не забрав вещи – прямо как ты, Дег, – и тем же вечером собрал чемоданы. В самолете на следующий день мне снова вспомнился Рильке:
Только одинокий человек может жить по основным законам, и если он видит и утро, которое всего лишь начало, и вечер, когда уже все совершилось, если осознает жизнь целиком, то происходящее теряет власть над ним, и он, хотя и находится в самой гуще событий, становится свободным, как свободен мертвец.
Спустя два дня я снова был в Орегоне, в Новом Свете, дышал более разряженным воздухом, но все равно понимал, что здесь для меня слишком много истории. Что для жизни мне нужно меньше. Меньше прошлого.
Итак, я приехал сюда – дышать пылью, гулять с собаками, смотреть на скалы или кактусы и считать, что я – первый из людей, кто все это видит. И попытаться прочесть письмо внутри себя.
31 ДЕКАБРЯ 1999 ГОДА
Для сведения: как и в случае со мной, Дег и Клэр не влюбились друг в друга. Думается, они избежали тривиальности. Вместо этого они стали друзьями что, надо сказать, упрощает жизнь.
Как-то месяцев восемь назад на выходные из Лос-Анджелеса приехал целый выводок Бакстеров, в прикидах неоновых цветов, с карманами-клапанами, патронташными ремнями, на молниях (эдакий коротенький подростковый видеоклип), чтобы выпытать правду о наших отношениях с Клэр. Я помню, как ее братец Аллан, колледжский мальчик, сообщил мне на кухне (Клэр и остальные сидели у моего камина), что в этот момент еще один родственничек в бунгало Клэр проверяет постельное белье на предмет
Я коснулся этого потому, что заметил: слушая мою японскую историю, Клэр гладила Дегу шею, и жест этот был чисто платоническим. А когда я закончил, она захлопала в ладоши, сказала Дегу, что настал его черед, а затем подошла и села передо мной, чтобы теперь уже я помассировал ей спину – и тоже чисто платонически. Все просто.
– Моя история о конце света, – произносит Дег, допивая остатки чая со льдом (кубики льда давно растаяли). Он снимает рубашку, открывая хилую грудь, закуривает еще одну сигарету с фильтром и нервно откашливается.
Конец света – лейтмотив сказочек Дега, любовно детализированные и поведанные бесстрастным голосом повествования, эсхатологические отчеты из серии «Вы – очевидец» о том, что такое ядерная бомбардировка. Итак, без лишних выкрутасов, он начинает:
– Представьте, что вы стоите в очереди в супермаркете, скажем, в супермаркете «Боне» на углу бульвара Сансет и Таквиц (теоретически это может быть любой супермаркет, в любой точке мира), вы в отвратительном настроении, потому что по дороге в машине поссорились с лучшим другом. Ссора началась с дорожного знака «Внимание! Олени – 2 мили», и вы сказали: «Ну да, так мы и поверили, что здесь остался хоть один олень», что заставляет вашего лучшего друга, сидящего рядом и просматривающего ящичек с кассетами, вжаться в сидение. Вы чувствуете, что он задет за живое; это забавно, и вы продолжаете в том же духе: «Если уж на то пошло, – говорите вы, – сейчас и птиц-то меньше, чем прежде. И знаешь, что я слышал? На Карибах не осталось ракушек – все схапали туристы. А тебе не приходило в голову, что, когда возвращаешься самолетом из Европы, есть нечто извращенное в том, чтобы покупать фотокамеры, виски и сигареты в безвоздушном пространстве, в пяти милях над Гренландией?».
СМЕЯТЬСЯ ПОСЛЕДНИМ:
приятное занятие представлять себя последним живым человеком на Земле. «Я бы поднялся на вертолете и разбомбил бы местный гриль-бар, сбрасывая на него микроволновые печи».
Тут ваш друг взрывается, называет вас «настоящим бараном» и говорит: «Какого черта ты такой скептик? Тебе во всем надо видеть только лишь такое, что даст повод похныкать?».
Я (в ответ): «Скептик? Это я-то? Мне кажется, я скорее реально смотрю на вещи. Хочешь сказать: мы едем сюда из Л.А. и всю дорогу видим, может, десять тысяч квадратных километров торговых центров, и у тебя не возникает ни малейшего подозрения, что что-то где-то поехало совсем-совсем не туда?».
Спор, разумеется, ни к чему не приводит. Так всегда бывает с подобными спорами, ну, может, вас обвинят в старомодном нигилизме. В результате в «Вонсе» в кассу номер три вы стоите в очереди в одиночестве, с упаковками еды и брикетами топлива для вечерних барбекю, живот подводит от дикой обиды, а лучший друг, подчеркнуто вас игнорируя, сидит в машине и угрюмо слушает АМ-радио, транслирующее музон из Кафедрал-Сити на долину.
Но одновременно какая-то часть вашего существа приходит в восторг от содержимого тележки на-чей-угодно-взгляд-весьма-упитанного человека, стоящего перед вами в очереди.