Generation «П»
Шрифт:
– Вот зануда, – пробормотал Гусейн. Взяв со стола дистанционный пульт, он нажал на кнопку. Фигуры на экране телевизора вяло зашевелились – магнитофон работал на замедленном воспроизведении. Татарский узнал незабываемые по своей политкорректности кадры из «Кавказского пленного» – кажется, так назывался этот фильм. Русский десантник в мятой униформе весело и неуверенно озирался по сторонам, двое огнеглазых кавказцев в национальной одежде держали его под руки, а третий, в такой же папахе, как на Гусейне, подносил к его горлу длинную музейную саблю. На экране сменилось несколько крупных планов – глаза десантника, приставленное к натянувшейся коже лезвие (Татарский подумал, что это сознательная цитата из «Андалузского пса» Бунюэля, вставленная в расчете на каннское жюри), а затем рука убийцы резко рванула саблю на себя. Немедленно за этим на экране возникло начало сцены: убийца вновь подносил свою саблю к горлу жертвы. Фрагмент был закольцован. Только теперь до Татарского дошло, что он смотрит подобие рекламного ролика, который крутят на выставочном стенде. Даже не подобие – это и был рекламный ролик: Гусейна тоже затронули информационные технологии, и теперь он с помощью визуального ряда позиционировал себя в сознании клиента, объясняя, какие услуги предлагает его предприятие. Возможно, кадр с крупным планом сабли у горла был даже подмонтирован – Татарский не помнил такого в фильме. Клиент, видимо, был хорошо знаком и с этим клипом, и с предприятием Гусейна – закрыв глаза, он уронил голову на грудь.
– Да ты смотри, смотри, – сказал Гусейн, схватил его за волосы и повернул лицом к экрану. – Весельчак гребаный. Ты у меня долыбишься…
Несчастный тихо замычал, но из-за того, что на его лице по-прежнему сияла широкая улыбка, Татарский почувствовал к нему иррациональную неприязнь.
Гусейн отпустил его, поправил папаху и повернулся к Татарскому:
– Один всего раз по телефону позвонить надо, а не хочет. И себя мучит, и других. Вот люди… Ты как сам-то? Кумарит тебя, я вижу?
– Нет, – сказал Татарский. – Похмелье.
– Так я тебе налью, – сказал Гусейн.
Подойдя к несгораемому шкафу, он достал из него бутылку «Хеннесси» и пару не особо чистых граненых стаканов.
– Гостю рады, – сказал он, разливая коньяк.
Татарский чокнулся с ним и выпил.
– Что делаешь по жизни? – спросил Гусейн.
– Работаю.
– И где?
Надо было что-то сказать, причем такое, чтобы Гусейн не смог потребовать отступного за выход из бизнеса. Денег у Татарского сейчас не было. Его глаза остановились на экране телевизора, где в очередной раз наступала смерть. «Прибьют вот так, – подумал он, – и цветов никто на могилу не положит…»
– Так где? – переспросил Гусейн.
– В цветочном бизнесе, – неожиданно для себя сказал Татарский. – С азербайджанцами.
– С азербайджанцами? – недоверчиво переспросил Гусейн. – С какими азербайджанцами?
– С Рафиком, – вдохновенно ответил Татарский, – и с Эльдаром. Арендуем самолет, сюда цветы возим, а туда… Сам понимаешь что. Арендую, конечно, не я. Я так, на подхвате.
– Да? А чего тогда как человек объяснить не мог? Зачем ключи бросил?
– Запой был, – ответил Татарский.
Гусейн задумался.
– Даже не знаю, – сказал он. – Цветы дело хорошее. Я б тебе ничего не сказал, объяви ты как мужчина мужчине. А так… Надо с твоим Рафиком говорить.
– Он в Баку сейчас, – сказал Татарский. – И Эльдар тоже.
На поясе у него запищал пейджер.
– Кто это? – спросил Гусейн.
Татарский поглядел на экран и увидел номер Ханина.
– Это просто знакомый. Он никакого отношения…
Гусейн молча протянул руку, и Татарский покорно положил в нее свой пейджер. Гусейн достал телефон, набрал номер и значительно поглядел на Татарского. На том конце линии взяли трубку.
– Але, – сказал Гусейн, – с кем я говорю? Ханин? Здравствуй, Ханин. Это из кавказского землячества звонят. Меня зовут Гусейн. Я тебя чего беспокою – у нас тут сидит твой друг Вова. У него проблема – он нам денег должен. Не знает, где взять. Вот просил тебе позвонить – может, ты поможешь. Ты с ним тоже цветы возишь?
Подмигнув Татарскому, он молча слушал минуту или две.
– Что? – спросил он, наморщась. – Ты скажи, ты с ним цветы возишь? Как это – метафорически возишь? Какая роза персов? Какой Ариосто? Кто? Кого? Давай своего друга… Слушаю…
По выражению лица Гусейна Татарский понял, что на том конце линии сказали что-то немыслимое.
– Да мне все равно, кто ты, – ответил Гусейн после долгой паузы. – Да посылай кого хочешь… Да… Да хоть полк вашего ОБЗДОНа на танках. Только ты предупреди их на всякий случай, что тут не раненый пионер из Белого дома лежит, понял, нет? Что? Сам приедешь? Приезжай… Пиши адрес…
Сложив телефон, Гусейн вопросительно посмотрел на Татарского.
– Я же говорил, не стоит, – сказал Татарский.
Гусейн ухмыльнулся:
– За меня боишься? Ценю, что добрый. Но не надо.
Вынув из несгораемого шкафа две лимонки, он чуть разогнул усики на взрывателях и положил по гранате в каждый карман. Татарский сделал вид, что смотрит в другую сторону.
Через полчаса в нескольких метрах от вагончика остановился фольклорный «Мерседес-600» с зачерненными стеклами, и Татарский припал к просвету между занавесками. Из машины вылезли два человека – первым был взъерошенный Ханин, а второго Татарский не знал.
По всем вау-идентификаторам это был представитель так называемого среднего класса – типичный бык, красномордый пехотинец откуда-нибудь из комиссионного в Южном порту. На нем был черный кожаный пиджак, тяжелая золотая цепь и спортивные штаны. Но, судя по машине, он олицетворял тот редкий случай, когда солдату удается дослужиться до генерала. Перебросившись с Ханиным парой слов, он пошел к двери. Ханин остался на месте.
Дверь открылась. Незнакомец грузно вошел в вагончик, поглядел сначала на Гусейна, потом на Татарского, а потом на прикованного к лавке. На его лице изобразилось изумление. Секунду он стоял неподвижно, словно не веря своим глазам, а потом шагнул к прикованному, схватил его за волосы и два раза сильно ударил лицом о колено. Тот попытался защититься свободной рукой, но не успел.
– Так вот ты где, сука! – надсаживаясь, выкрикнул вошедший, и его лицо побагровело еще сильнее. – А мы тебя две недели по всему городу ищем. Что, спрятаться захотел? Бинтуешься, коммерсант ебаный?
Татарский с Гусейном переглянулись.
– Эй, ты не очень, – неуверенно сказал Гусейн. – Он, конечно, коммерсант, базара нет, но это все-таки мой коммерсант.
– Чего? – спросил неизвестный, отпуская окровавленную голову. – Твой? Он моим коммерсантом был, когда ты еще коз в горах пас. – Я в горах не коз пас, а козлов, – спокойно ответил Гусейн. – А если ты быковать приехал, так я тебе кольцо в нос продену, реально говорю.