Generation «П»
Шрифт:
Морковин не договорил. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Азадовский. Следом за ним вошли двое охранников со «скорпионами» на ремнях. Лицо Азадовского было белым от ярости, а пальцы быстро сжимались и разжимались с такой силой, что Татарский вспомнил когти орла с поздравительной открытки. Таким Татарский никогда его не видел.
– Кто Лебедя последний раз сводил? – закричал Азадовский от дверей.
– Как обычно, – испуганно ответил Морковин, – Семен. А что случилось?
Азадовский повернулся к парню с пони-тэйлом.
– Ты? – спросил он. – Это ты сделал?
– Что? – спросил Семен.
– Ты Лебедю сигареты заменил? С «Кэмела» на «Житан»?
– Я, – сказал Семен, – а что такое? Я просто подумал, что так будет актуальнее. Мы же его собирались с Аленом Делоном монтировать.
– Увести, – скомандовал Азадовский.
– Подождите, подождите, – испуганно выставил перед собой руки Семен, – я объясню…
Но охранники уже волокли его в коридор. Азадовский повернулся к Морковину и несколько секунд сверлил его глазами.
– Я ничего не знал, – сказал Морковин, – клянусь.
– А кто про это знать должен? Я? А ты знаешь, откуда мне сейчас звонили? Из «Джей-Ар Рейнольде тобакко», которые нам «Кэмел» у Лебедя на два года вперед проплатили. И знаешь, что они сказали? Что они нас через своего конгрессмена на пятьдесят мегагерц опускают. И опустят еще на пятьдесят, если Лебедь в следующем эфире опять с «Житаном» будет. Я не знаю, сколько этот Семен наварил на черном пи-аре, но потеряем мы много, очень. Мы что, блядь, в двадцать первый век на ста мегагерцах въехать хотим? Когда следующий эфир с Лебедем?
– Завтра. Интервью о русской идее. Уже все досчитано.
– Ты материал смотрел?
Морковин схватился за голову.
– Смотрел, – ответил он. – Ах ты… Точно. У него там «Житан». Я заметил, но решил, что это сверху утверждено. Ты же знаешь, я эти вопросы не решаю. Я и подумать не мог.
– Где у него сигареты? На столе?
– Если бы. Он пачкой все интервью машет.
– Пересчитать успеем?
– Целиком – нет.
– А текстуры поменять на пачке? – Тоже нет. У «Житана» габариты другие. А пачка все время перед камерой.
– Что будем делать?
Азадовский остановил взгляд на Татарском, словно только что его заметив. Татарский прокашлялся.
– А может быть, – сказал он робко, – добавить пэтч с пачкой «Кэмела» на столе? Это ведь просто.
– И что же, он будет одной пачкой в воздухе махать, а другая перед ним лежать будет? Бред.
– А руку, – продолжал Татарский, повинуясь внезапной волне вдохновения, – в гипс закатать. Так, чтобы пачка ушла.
– В гипс? – задумчиво переспросил Азадовский. – А что скажем?
– Покушение, – сказал Морковин.
– Чего, в руку попали?
– Нет, – сказал Татарский. – Пытались взорвать в машине.
– А что ж он, про покушение в интервью ничего не скажет? – спросил Морковин.
Азадовский секунду думал.
– Это как раз нормально. Непоколебимый такой чувачок… – Он потряс кулаком в воздухе. – Даже не обмолвился. Солдат. Про покушение дадим в новостях. А в пэтч на столе вставляем не пачку «Кэмела», а целый блок. Пусть эти гады подавятся.
– Что в новостях будем давать? – По минимуму. Чеченский след, исламский фактор, ведется расследование и так далее. На чем Лебедь по легенде ездит? На старом «мерседесе»? Сейчас посылай съемочную группу за город, возьми наряд ментов, найдите старый «мерседес», взорвите и снимите. К десяти должно быть в эфире. Скажете, что генерал сразу уехал по делам и работает по графику. Да, и чтобы на месте преступления феску нашли, типа как у Радуева будет. Мысль ясна?
– Гениально, – сказал Морковин. – Нет, правда гениально.
Азадовский криво улыбнулся – эта улыбка была больше похожа на нервную судорогу.
– А где мы старый «мерседес» найдем? – спросил Морковин. – У нас же все новые.
– Кто-то у нас на таком ездит, – сказал Азадовский, – я на парковке видел.
Морковин поднял глаза на Татарского.
– Ды… Ды… – пробормотал Татарский, но Морковин отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он, – даже не думай. Давай ключи.
Татарский вынул из кармана ключи от машины и покорно положил их в ладонь Морковина.
– Там чехлы новые, – сказал он жалобно, – может, я сниму?
– Да ты че, охуел? – взорвался Азадовский. – Если нас еще на пятьдесят мегагерц опустят, нам что, опять правительство распускать и Думу разгонять? Какие чехлы? О чем ты думаешь?
У него в кармане запищал телефон.
– Але, – сказал он, поднося трубку к уху. – Как? Я скажу, что с ним делать. Сейчас за город съемочная группа поедет – взорванную машину снимать. Возьмете этого козла, посадите на место шофера и взорвете. Чтоб кровь была и лоскуты, их заснимете. Другим урок будет насчет черного пи-ара… Как? Ты ему скажи, что важнее того, что с ним сейчас будет, ничего в мире нет. Чтобы он не отвлекался на мелочи. И не считал, что сказать мне что-то может, чего я сам не знаю.
Сложив телефон, Азадовский кинул его в карман, несколько раз глубоко вздохнул и взялся за сердце.
– Болит, – пожаловался он. – Вы что, гады, хотите, чтобы у меня инфаркт был в тридцать лет? По-моему, в этом комитете один я не ворую. Всем живо за работу. А я пойду в Штаты звонить. Может, отмажемся.
Когда Азадовский вышел, Морковин значительно поглядел Татарскому в глаза, вытащил из кармана маленькую жестяную коробочку и высыпал на стол горку белого порошка.
– Давай, – сказал он, – присоединяйся.
Когда процедура была закончена, Морковин намусолил палец, собрал оставшиеся на столе белые крупинки и слизнул их.
– А ты спрашивал – да как это, да на что все опирается, да кем все управляется, – сказал он. – Я ж говорю, тут только о том и думаешь, чтобы жопу свою уберечь и дело сделать. На другие мысли времени не остается. Кстати, ты вот что: деньги в карман переложи, а конвертики эти, в которых они пришли, спусти прямо сейчас в унитаз. На всякий случай. Туалет по коридору налево…