Генератор чудес
Шрифт:
Ридан прежде всего направляется к столу, рассматривает лежащую там географическую карту, что-то определяет с помощью транспортира. Затем, внимательно смотря на компас, осторожно поворачивает штурвал.
Если бы кто-нибудь проследил дальнейший путь «водопроводной трубы» вверх, оказалось бы, что шток заканчивается высоко над крышей дома, и там, на конце его приспособлено нечто, очень напоминающее параболический отражатель старого тунгусовского генератора.
В дальнем углу стоит мягкое кожаное кресло. Никогда раньше его тут не было, оно стояло обычно в кабинете. Ридан выдвигает его из угла и ставит вплотную к «ГЧ».
Так сидит профессор совершенно неподвижно десять, двадцать минут, иногда еще дольше. Похоже, что он спит. Наконец, наступает момент, когда рука его опускается безжизненно вниз и пальцы соскальзывают с выключателя, рычажок отскакивает наверх.
Ридан поднимается, довольно потирая руки. Это повторяется теперь каждый день.
Сегодня сеанс что-то затянулся. Ридан сидит перед «ГЧ» уже больше часа. Вначале он был спокоен, как всегда, но когда пальцы его выпустили рычажок, он не встал с кресла, а снова схватился за выключатель. Это движение повторилось еще и еще раз.
Теперь уже профессор ведет себя совсем необычно. Он весь подался вперед, тело его конвульсивно напрягается, вздрагивает, как будто во сне человек силится вскочить, броситься вперед. Дыхание учащается, лицо искажается гримасой, как от яркого света.
Глухой мучительный стон вдруг вырывается из его груди, рука поднимается вверх и падает на голову. Рычажок свободен. Медленно открываются веки, в глазах ужас, отчаяние… Ридан тяжело поднимается с кресла, шатаясь устремляется прочь из лаборатории и несколько минут мечется в волнении по кабинету из угла в угол, шепча в отчаянии:
— Что делать? Что делать?..
Понемногу он овладевает собой. На смену растерянности являются точные, быстрые, ридановские движения. На столе в пачке бумаг он отыскивает письмо, полученное вчера, пробегает его, находит нужное место. Потом берет трубку телефона.
— Авиабаза неотложной помощи? Говорит профессор Ридан… Да, да. Товарищ, нужно немедленно отправить самолет на Урал, в Свердловскую область. Есть машины?.. Хорошо. Сколько мест?.. Мало. Тогда нужно два самолета. И на поплавках! Посадочной площадки там нет. Садиться придется на реку Уфу, около Караиделя. Нет, врача не нужно, я полечу сам. Приготовьте ящик со льдом… Да, да, больной весь будет погружен в лед… Хорошо, минут через двадцать буду у вас.
Ридан кладет трубку и сейчас же снова поднимает ее.
— Междугородная? Соедините меня немедленно со Свердловском вне всякой очереди… Это говорит врач, профессор Ридан. Речь идет о спасении человеческой жизни. Номера не знаю, мне нужна радиостанция Свердловского лесного треста. Пожалуйста, мой телефон…
Через пять секунд профессор врывается в комнату Тунгусова. Ныркин, вздрогнув от неожиданности, оборачивается и сбрасывает наушники.
— Вот что, Анатолий Васильевич, — произносит Ридан тоном, каким еще никогда не говорил с Ныркиным. — Случилось большое несчастье… у них там… на Уфе.
Ридан присел к столу и написал текст.
— Вот. Кроме того, узнайте там позывные пункта — я думаю, что у них связь на коротких волнах, — и постарайтесь сами связаться и передать эту радиограмму по назначению.
Ныркин не успевает произнести ни звука. Едва Ридан кончил, раздается продолжительный телефонный звонок.
— Ну вот, уже, — говорит профессор, протягивая руку Ныркину. — Действуйте!
Снова он мчится к себе в кабинет, снова звонит по телефону.
— Славка, выводи скорей машину, едем…
— Гроза, Константин Александрович? — пытается догадаться шофер.
— Гроза, Славка, страшная гроза! Такой еще не было у нас. Ну, скорей, я уже выхожу.
Легкое пальто, географическая карта — это все, что Ридан захватывает с собой. Фигура тети Паши, решительная, настойчивая, вырастает перед ним.
— Константин Александрович, ты чего же это?
На секунду Ридан теряется: что сказать ей?
— Завтра утром наши приедут, тетя Паша, — говорит он мрачно. — Только… с Аней несчастье какое-то. Вот поеду к ним, выясню.
Через двадцать минут на ярко освещенном прожекторами аэродроме авиационной базы две стальные амфибии широко расставив короткие ноги, скользнули по бетонной дорожке и одна за другой взмыли в темную синеву звездного неба.
Ридан сидит один в кабине у окна и всем существом своим стремится вперед, на восток. Медленно, ах, как медленно идет самолет! Если смотреть вверх, в небо, становится невыносимо: кажется, что самолет стоит на месте. Только огни населенных мест, проплывающие внизу, говорят о скорости, с какой приближается Уфа.
Уфа! Что там сейчас? Настойчиво, против воли, воображение рисует картины, от которых мучительно трепещет сердце. Ридан физически старается подавить воображение, сжимаясь и вздрагивая всем телом. Это мало помогает. Тогда он мобилизует сомненье. Верно ли, так ли все это? Почему он так беспрекословно поверил этому дьявольскому генератору? Мало ли какие неизвестные еще атмосферные или космические причины могли инсценировать «некробиотическую вспышку». И затем вообще прервать излучение! Возможно, даже в самом аппарате, в усилителе, случилось что-нибудь непредвиденное, ведь так мало еще изучено все это…
Нет, нет! Были мысли, которые не могли принадлежать ему, профессору Ридану, даже во сне, если он просто заснул во время сеанса. И пусть генератор в этой роли несовершенен, пусть он — только первое, кустарное приближение какого-то будущего совершенства, — разве не его, Ридана, идеи, которым он отдал всю свою веру, знания, фантазию ученого, воплощены в этом аппарате и… подтверждены теперь так трагически?! Утешаться сомнениями может только тот, кто мало знает. Ах, Анка, Анка!
«Грош цена, — мысленно кричит Ридан, впиваясь пальцами в поручни сиденья, — грош цена всем моим идеям и знаниям, если вопреки им снова, второй раз в жизни, я теряю самое дорогое, что имею!»