Генератор чудес
Шрифт:
Он приближается к Гансу и, прищурив глаза, пристально смотрит на него.
– Вы знаете, что это за машина, Ганс? Тревожное недоумение отражается на лице юноши.
– Как? Разве это не... аппарат для передачи электроэнергии на расстояние без проводов?
– Это так, Ганс... Это так. Но представьте себе, что мы меняем нашу задачу. Мы отказываемся от промышленного использования машины... Ведь если по нашему "воздушному кабелю", по ионизированному лучу мы пошлем, например, переменный ток такой частоты и мощности, которые смертельны для всякого организма...
Глаза Ганса расширяются.
– Лучи смерти, - шепчет он.
– Лучи смерти, - подтверждает Мюленберг.
– Те самые, которые до последней минуты
Ганс вдруг хмурится.
– Значит, господин Гросс...
– Погодите, не торопитесь. Гросс... Хм!.. Это смешно, но Гросс "не допускает мысли" о таком использовании его идеи. Он просто не думает об этом. Чтобы понять, как это получается, нужно знать Гросса, его кристальную честность и беспредельную политическую наивность. Наконец, он не виноват, что его действительно гениальное открытие может найти и такое применение. Вот... Теперь вы понимаете, Ганс, что получится, если изобретение Гросса попадет к ним. Это развяжет им руки совершенно. Мы люди науки, люди культуры. Мы не должны этого допустить!
Ганс в волнении ходит из угла в угол, каждый раз заглядывая в окно на улицу. Он несколько иначе аргументировал бы свою позицию, но сейчас она совпадает с позицией Мюленберга.
И вот наступает момент, когда перед лицом неожиданного, ошеломляющего события решительно ломаются обычные формы взаимного поведения людей.
Растерянность исчезает с лица Ганса. Он вдруг под влиянием какой-то новой мысли делается спокойным и очень суровым. За эти несколько минут Ганс как бы становится намного старше, - может быть даже старше Мюленберга, - и обретает новые права.
– Как же так, - жестко произносит он, - десять лет вы работали над этим изобретением... и только сейчас поняли, что вы создали!..
Несколько минут назад, когда он был еще совсем молод, он не смел бы так говорить с инженером.
Мюленберг долго молчит, прежде чем ответить. Весь внутренне сжавшись, он подавляет в себе протест и... принимает упрек Ганса.
– Вы правы, Ганс, - говорит он, наконец, тяжело растягивая слова и как бы отвечая самому себе.
– Это нельзя оправдать... хотя и можно понять... при желании. Люди делают историю, но и история делает людей. И изменяет их. Правда, не всегда вовремя, как меня, например... И не всех, как, например, Гросса. Вам легче понимать настоящее потому, что вы молоды, вы свободны от прошлого... Когда мы начинали эту работу, никто не мог бы даже придумать то, что происходит у нас сейчас. Германия тогда не знала Шикльгрубера [Настоящая фамилия Гитлера]. Жизнь еще не была нормальной, но мы думали тогда, что буря, вызванная войной, скоро уляжется и жизнь снова войдет в колею. Не каждый из нас, - уже стариков, Ганс!
– может и сейчас понять, что ждать уже нечего... Я всегда знал, что таит в себе идея Гросса, но я ждал. Ждал, что колесо истории успеет завершить этот свой страшный оборот, прежде чем мы достигнем цели. И вот... Цель достигнута, а... поворота нет... и не будет, долго еще не будет...
Мюленберг молчит и думает Ганс продолжает шагать по диагонали - от крайнего окна к двери и обратно.
– Идет...
– говорит он наконец.
Оба высовываются из окна Гросс летит зигзагами, обгоняя и задевая прохожих; на лице его - торжество. Сворачивая с тротуара, чтобы перейти улицу, он делает победный жест Мюленбергу. Через минуту он влетает в лабораторию запыхавшись.
– Ну, друзья... можете поздравить с удачей!.. Фу, устал... Ваши опасения оказались напрасными, Мюленберг... Никаких страхов! Управление муниципального хозяйства чрезвычайно заинтересовалось нашей машиной... Если испытание удастся, они берут на себя всю патентную процедуру, с тем, что за ними будет сохранено преимущественное право эксплуатации. Знаете, какое условие я им поставил? Организовать испытание на их средства. Сегодня же. Они дают грузовую
– Погодите, погодите... С кем вы говорили?
– О, господин Вейнтрауб - симпатичнейший человек, инженер управления. Он уполномочен вести переговоры. Они узнали об этом из заметки в "Технической газете".
– Хорошо, но какие же все-таки условия? Как будет охранена тайна конструкции ионизатора и приемника?
– Они согласны на любые условия, какие мы предложим. Вплоть до организации производства и эксплуатации под контролем наших людей Вейнтрауб намекал на какие-то астрономические суммы нашего вознаграждения, справедливо указывая на мировое значение этого открытия. Все это подробно будет обсуждено, как только они убедятся, что передатчик действует на достаточном расстоянии. Один километр вообще их не удовлетворяет, но для того, чтобы они взяли на себя расходы и хлопоты по патентованию и дальнейшему совершенствованию машины, будет достаточно даже и этого.
– Значит, есть еще время...
– Мюленберг облегченно вздыхает.
– Я понимаю так: до тех пор, пока не добьемся увеличения дальности действия, мы можем никому наших секретов не раскрывать?
– Ну, конечно, Мюленберг! Все остается по-прежнему плюс средства! А вы учитываете, что это значит при нашем теперешнем финансовом положении? Ха-ха... Недурно, черт возьми... Ну, друзья мои, теперь давайте пировать. Я голоден, как лев. Где юбилейные яства? Где фрау Лизет, где кофе?.. Ганс, я бесконечно рад, что нам теперь нет необходимости расставаться с вами. А, признаться, мы были накануне этого... Лизет!
– крикнул он, распахивая дверь и сталкиваясь на пороге с раскрасневшейся от возбуждения хозяйкой, которая едва успела поднять голову от замочной скважины.
* * *
События стали развертываться ускоренным темпом.
В пять часов вечера два автомобиля отошли от дома, где помещалась лаборатория доктора Гросса. На переднем грузовике покрытые брезентом лежали части машины, расчлененной для удобства переноски, и приемные агрегаты. Четверо рабочих и Ганс, все в коричневых комбинезонах, сопровождали ценный груз.
За ним, в непосредственной близости, не торопясь, следовала легковая машина Вейнтрауба. Он сидел рядом с шофером, позади - Гросс и Мюленберг. Все трое оживленно беседовали. Господин Вейнтрауб был вежлив и предупредителен, и опасения Мюленберга понемногу начали рассеиваться, хотя он твердо решил быть осторожным и не терять бдительности ни на минуту.
Несколько раз Мюленберг пытался выяснить, куда именно они едут. Он хорошо знал окрестности Мюнхена. Вейнтрауб же знал их совсем плохо, и по его рассказам трудно было понять, где находится место для опытов, намеченное управлением.
Выбравшись за черту города, машины пошли по Вольфратсгаузенскому шоссе на юго-запад. Был жаркий день. Справа тянулись бесконечной лентой цветущие плодовые сады, слева, извиваясь, то и дело появлялся шумный, изумрудный Изар.
Уже около семи часов вечера машины круто свернули направо, на другое шоссе, и вскоре остановились у ворот какого-то бесконечного дощатого забора. Мюленберг сразу заметил вооруженную охрану у ворот, и сердце его замерло.
– Что это такое?
– спросил он.
– Артиллерийский полигон, - ответил Вейнтрауб, - он теперь не действует; кажется, его реконструируют. Поэтому военное ведомство любезно разрешило нам воспользоваться им для технических испытаний.
Он прошел в контору, предъявил какие-то документы, после чего ворота были открыты, и машина и люди проследовали за ограду.
Перед ними расстилалась огромная долина, постепенно повышающаяся к горизонту и там переходящая в длинную гряду холмов. Ровная поверхность долины, вся расчерченная тонкими линиями канав, была видна на десятки километров. Трудно было представить более удобное место как для артиллерийских упражнений, так и для испытания аппарата Гросса.