Генератор чудес
Шрифт:
– Хорошо-с, - прогудел тот, нервно надевая снова очки.
– Я только сформулирую основное. Такая лампа работать не может. А если и будет работать, то лишь при слабом режиме и с ничтожнейшим КПД. Профан, который ее конструировал, допустил элементарную ошибку. Ну вот смотрите. Согласитесь, что при таком расположении электродов, как здесь, - длинные, как сосиски, пальцы обеих рук профессора причудливо сплелись над схемой, изображая электроды, - неизбежно возникновение так называемой паразитной емкости!
– Несомненно, профессор. Вы абсолютно правы!
– с утрированным восторгом поддакнул Николай.
– Ну, вот видите!
– Так... А знаете, профессор, есть такое растение - белена. Очень вредное явление природы; вызывает отравление, галлюцинации, умопомрачение, даже смерть. Или, скажем, плесень. Или ядовитая змея, - чего вреднее! А вот люди изучили, овладели этими вредными явлениями и превратили их в источники могучих средств для лечения болезней. А трение! Ведь борьба с ним "представляет основную задачу" на протяжении всей истории техники. Но не будь трения, мы не имели бы транспорта, да и ножками не смогли бы передвигаться по земле...
Нарком сидел, откинувшись в своем кресле, и с видимым интересом следил за сражением. Профессор Акулов чувствовал, что его бьют, что нарком поощряет это избиение, и земля под ним дрожала. Он мучительно искал способа выйти из игры, в которой собирался сделать всего один, не совсем чистый, но выгодный ход, казавшийся таким простым и безопасным...
– Природа не знает ни вредных, ни полезных явлений, - продолжал Николай.
– Вредным мы считаем все то, что мы еще не освоили, не поставили себе на службу, - не так ли, профессор?
– Хорошо, - с трудом делая скучающий вид, возразил, наконец, Акулов, но паразитная емкость потому и названа паразитной, что она существует за счет нормальной работы контура. Не так ли, дорогой мой?
– А я и не называю ее паразитной. У меня она учтена, рассчитана и поставлена на службу процессу генерации, как величина, кратная емкости идеального контура. Больше того, моя лампа только потому и может работать, что...
– Ваша лампа?..
– Да, моя. Я и есть тот самый профан, который ее сконструировал.
– Простите...
– профессор деланно засмеялся, внутренне холодея, теперь он понял, что спасения нет...
– Я не знал...
– Неважно.
– Николай уже видел, что пора кончать.
– Скажите, профессор, вы, очевидно, не познакомились с техническим расчетом этой лампы? Вот он. Тут все объяснено. Как видите - математика. На пальцах это трудно изобразить...
– Нет... мне нe показывали...
Нарком вышел из-за стола.
– Как же так, товарищ Акулов, - сказал он, - нехорошо получается... увидели где-то на столе чертежик, с кондачка осудили, не поговорили с автором, даже не ознакомились с материалом, устроили на заводе консультацию, сбили их с толку; теперь они, конечно, прекратят эту работу, опротестуют заказ... А ведь тут принципиально новое техническое решение, как я понимаю.
– Думаю, все же ошибочное. Полагаться на мнение одного автора, мне кажется...
– Я уже получил авторское свидетельство, - совсем тихо, будничным тоном вставил Николай.
Акулов повернулся к нему и застыл. Это был "нокаут". Нарком добродушно рассмеялся.
– Вот видите, - сказал он.
– В таких условиях мнение одного оппонента стоит гораздо меньше, чем мнение автора. Давайте лучше действовать по системе товарища Тунгусова:
Николаю очень не хотелось подавать руку Акулову, но тот сам направился к нему, попрощавшись с наркомом. Николай мгновенно нашел выход, двинулся навстречу, и с жаром потряс его руку.
– Разрешите, кстати, поблагодарить вас, профессор... Акулов мрачно усмехнулся.
– Не думаю, чтобы я доставил вам...
– начал он.
– Нет, я о другом... Я недавно прочитал вашу книгу о будущем современной электроники. Увлекательно написано, такие смелые мысли...
– Ну, что там... особенного...
– гудел уже у двери Акулов.
– Нет, замечательно!.. Особенно мне понравились идеи Гарднера... Виланда... Потрясающе!..
Акулов, пятясь, скрылся в щели двери, открытой им не больше, чем на четверть. Дверь захлопнулась.
И тут нарком начал хохотать. Он раскачивался, вытирал плат-ком слёзы, сморкался, снова хохотал...
– Ну, потеха!.. Так отделать человека... Плесень!.. Белена-а!.. Змея-а! Умопомрачение!..
– заливался он вспоминая.
– Да и я подбавил - "вредное явление"!.. Ай, напугали бедного... Посмотрите... там.... в кресле - не сыро?.. Ничего... Будет шелковый. Смех наркома, хотя и заразил Николая, но злость еще сидела в нем.
– Не думаю, - сказал он.
– Такого могила исправит... Это он пришел к вам бросить тень на лампы?
– Ну, конечно! "Между прочим". Я сразу учуял... Да! Чего это вы взялись хвалить его произведение ни с того ни с сего? Тоже небось, пилюля какая-нибудь?
– Это я решил ему з-закатить еще с другой стороны...
– Николай выразительно сжал в кулак левую руку. Он п-понял!.. Ведь что сделал, собака: ни одной собственной мысли, все надрал из иностранной литературы. А подал, как свое, без ссылок на авторов. Плагиат.
– Да... фигура, - нарком покачал головой.
– Ладно, будем иметь в виду... Теперь расскажите, как идут дела у вас...
* * *
Вскоре после встречи с Тунгусовым на ридановском горизонте появился новый персонаж. Увлеченный знакомством с Николаем, профессор забыл об обещании Витковского направить к нему какого-то исключительного конструктора. И вот однажды вечером Наташа сообщила, что профессора хочет видеть инженер Виклинг.
В кабинет вошел высокий, несколько неуклюжий человек лет тридцати пяти. Он был хорошо, со вкусом одет, но ни костюм, ни темно-русые волосы, тщательно зачесанные назад, не могли скрыть удивительной небрежности, с какой природа отнеслась к этому своему произведению. Все в нем было утрировано, топорно - и крупные черты лица с большим ртом, и широкие, раздельно сидящие зубы, и длинные, разлапистые руки, и ноги в огромных ботинках. От всей его крепкой фигуры веяло чем-то первобытным, диким, и в то же время, располагающим. В темных внимательных глазах отражались черты сложной, богатой натуры. Инженер говорил по-русски довольно свободно, но с сильным немецким акцентом.