Гений разведки
Шрифт:
Оказалось, что проведать героя прибыл сам командующий первой танковой армией Катуков, со вчерашнего дня — генерал-полковник танковых войск, с огромной свитой, правда, оставшейся в коридоре.
— Обмыть бы надо… — не очень почтительно намекнул Володька, рассматривая его новенькие погоны.
— Успеем. Отпразднуем ещё. Вместе. Когда Берлин возьмём, — обычно строгий Михаил Ефимович улыбнулся краешком губ и обвёл взглядом просторную палату с высоким, чисто выбеленным, потолком, как бы наслаждаясь качеством недавно законченного военными строителями ремонта. — А сейчас… Будь
— Землячка… Шурочка…
— Давай дальше. Эту красавицу тоже представлять не надо! Её, родимую, весь Первый Украинский фронт знает. Да и остальные — тоже.
— Спасибо! — краснея то ли от удовольствия, то ли от нежданно нахлынувшего на неё смущения, как всегда открыто и широко улыбнулась Самусенко.
— Подполковник военно-воздушных сил товарищ Сергеев. Лётчик-истребитель. Был ранен после того, как выпрыгнул с парашютом из горящего самолёта, находившегося прямо над фронтом нашей армии. Теперь вот идёт на поправку. Скоро встанет в строп.
— Очень приятно, — пытаясь приподняться, промямлил с соседней койки "летун" — один из осколков попал ему в лицо и повредил какую-то мышцу, так что даже короткие слова давались раненому с огромным трудом.
Но он, судя по всему, не собирался унывать по такому "незначительному" поводу.
— Да вы лежите, лежите, товарищ пилот, — свежеиспечённый генерал-полковник положил руку на плечо авиатора и, уставившись в его зелёные, прям-таки огромные изумрудные глаза, над которыми нависали длинные, "коровьи" ресницы, неожиданно выпалил: — Прохор?
— Я, Мишка, я! Ой, можно мне тебя так называть… по старой дружбе?
— Конечно, дорогой ты мой, — командарм заботливо поправил одеяло, которым был накрыт подполковник, и растроганно объяснил для всех остальных: — Это мой земляк по Московскому уезду, только я из Большого Уварово, а он из соседних Холмов… [80] Было время, мы даже в одну школу бегали. Да… Кстати… Ты чего это в общевойсковом, а не в профильном госпитале Военно-воздушных сил, а?
— Так твои же санитары меня подобрали. И доставили, куда ближе было…
80
Сейчас оба населённых пункта входят в городской округ Озёры столицы РФ Москвы.
— Понял.
— Вот залечу переломы — и сразу к своим.
— Лежи — мы ничего против не имеем! Места всем хватит… А ты, Владимир Николаевич, не зевай — веди дальше своё представление — в прямом, не в театральном значении этого слова, — решил вернуть разговор в прежнее русло Катуков.
— Громак Иван Григорьевич, механик-водитель, — подчинился просьбе-приказу Подгорбунский.
— Ах, вот ты, значит, каков, герой-комсомолец… Можешь пришивать новые сержантские погоны.
— Служу…
— Отставить! Старшесержантские, я правильно выразился? Ты ведь в разведке — главный грамотей, говорят. С правописанием, так сказать, дружишь, всякой литературой увлекаешься?
— Кто вам такое сказал?
— Молва, сынок. Народная… Иными словами: твоя слава впереди тебя бежит, боец!
— Но…
— И место для медали готовь — вчера мы подали наверх списки представленных к очередным правительственным наградам; ты, естественно, тоже оказался в том числе!
— Слу…
— И опять отставить!.. Ничего не скажешь — славного хлопца ты в танковой школе отыскал, Владимир Николаевич. Так сказать, себе под стать!
— Я не поэт, но я скажу стихами… — сухо прокомментировал рифмованную похвалу командарма Подгорбунский, намереваясь закончить избитую фразу, но Александр Ефимович, прекрасно знавший её продолжение, не дал этого сделать.
— Только без матерщины.
— Есть! — заёрзал в койке Володька. — Ваня ещё под Смоленском отличился — двух фрицев голыми руками завалил. Причём непростых, из той дивизии, воины которой казнили Зою Космодемьянскую.
— Постой… Уж не тот ли ты Иван Громак, которому великий советский поэт Александр Трифонович Твардовский посвятил стихи? — мгновенно оживил ся военкор, предчувствуя профессиональную удачу. Ох, и славный же выйдет сюжет, если вдруг всё подтвердится!
— Никак нет. Однофамилец, наверное, — опустил его на землю скромняга-комсомолец, до сих пор, как нам известно, даже не подозревавший о том, что попал в славную когорту знаменитых литературных персонажей — и теперь будет жить вечно (по крайней мере, на страницах книг).
— А ты сам хоть что-то читаешь?
— Ещё бы… Первый книгочей на деревне… То есть в разведке, — с гордостью в голосе сообщил собравшимся Подгорбунский и скорчил умное лицо — мол, уж я-то точно знаю.
— И Твардовского?
— Ну да… Тоже…
— Как тебе его творчество? — хитро прищурившись, поинтересовался Катуков.
— Очень даже положительно. "Василий Тёркин" — лучшее из того, что мне приходилось читать об этой войне. По крайней мере, — в стихах!
— Что-нибудь по памяти воспроизвести можешь? — продолжал любопытствовать командарм.
— Конечно…
Тёркин — кто же он такой? Скажем откровенно: Просто парень сам собой Он обыкновенный. Впрочем, парень хоть куда. Парень в этом роде В каждой роте есть всегда, Да и в каждом взводе… —лихо продекламировал Иван.
— Молодец! — похвалил его Михаил Ефимович. — Пока в нашей армии есть такие парни, она непобедима!
— Согласен! — бодро согласился с ним однофамилец самого известного советского полководца.
— Ладно… Вернёмся к нашим баранам, — собираясь уходить, начал подводить черту Катуков. — Больше ты, Володя, в разведку ни ногой!
— Это почему же?
— Я тебе новое местечко службы подыскал. Командиром танковой роты 8-го отдельного мотоциклетного батальона. Пойдёшь?