Гений страсти, или Сезон брачной охоты

Гринева Екатерина

– У вас проблемы с матерью?

– Что вы! Какие там проблемы… Все нормально, – ощетинилась я. – Мне пора… К сожалению.

Я встала со стула и отодвинула его от стола.

– Вы даже не попросили счет.

– Ах да! – вспыхнула я. – Простите… сейчас я заплачу.

– Да бросьте. Терпеть не могу феминисток. Заплачу сам, не волнуйтесь.

– А я вам позже отдам деньги…

– Без комментариев!

Я кивнула Шаповалову:

– Было приятно познакомиться. Надеюсь, мы сработаемся.

Черта с два мы сработаемся, устало подумала я про себя. Таких мужиков я вижу насквозь: самонадеянных, привыкших к тому, что весь мир вертится вокруг них. Ты будешь по сто раз заставлять меня переделывать рекламу, указывать

на малейшие мои промахи и недочеты, показывать, кто есть кто. И когда я принесу тебе сто первый вариант, ты лениво процедишь сквозь зубы что-то типа: «Неплохо! Но можно было и лучше». Такие заказчики – сплошная головная боль и нервотрепка. Я буду кричать на своих сотрудников, что, в принципе, я позволяю себя крайне редко, и то лишь когда меня уже окончательно достанут и я бываю вынуждена на кого-то выплеснуть свои эмоции… «Я была бы очень рада отказаться от этого заказа, потому что я… боюсь тебя. И не могу объяснить даже самой себе почему…» – подумала я.

– Подождите. Выйдем вместе.

– Извините, я тороплюсь.

Я кивнула, не глядя на него, и быстрыми шагами вышла из зала. Да, я сбегала – позорно, трусливо, – и ничего не могла с этим поделать.

На улице за ночь намело снегу, я перепрыгнула через небольшой сугроб. В машине я сразу включила печку и, посмотрев на себя в верхнее зеркальце, рванула рычаг зажигания на себя…

Мотор заурчал и стих. Я вновь рванула рычаг. Та же самая картина. Боже мой! Ко всем недавним неприятностям мне не хватало только сломанной машины! Я была готова поверить в старую истину, что беда никогда не ходит одна, только в компании с другими неприятностями. В нетерпении я стукнула кулаком по рулю, потом приказала себе успокоиться и сделать еще одну попытку. Еще одна попытка ни к чему не привела.

И вдруг я заплакала, тоненько всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Я была рада, что сейчас меня никто не видит: не видит, как «железная леди» рекламного бизнеса Влада Вешнякова сидит в своей машине и хлюпает носом, как последний лузер, который все время промазывает. На душе у меня было муторно и погано. Пропал ролик, в который было вгрохано столько нервов, сил и глупых слюняво-розовых надежд, вроде Гран-при «Каннских львов», красной дорожки и журналистов, щелкающих затворами фотоаппаратов. Но когда мы работали над ним, эти мечты не казались нам ни слюнявыми, ни розовыми. Напротив, мы были дружно уверены – все должно произойти только так! И никак иначе… Да еще эта поездка к матери… Если я сегодня не приеду к ней, меня сожрут, без всякой надежды на помилование.

В окно машины постучали. Пригнувшись к стеклу, на меня смотрел Шаповалов. Я вспыхнула и быстро вытерла слезы. Нажала на кнопку, и стекло поехало вниз.

– В чем дело? – спросил он почти сердито. – Чего вы ревете?

– Я не реву.

– А чем вы только что занимались?

– Это… мое дело.

– Мое тоже. Как заказчик, я отвечаю за нанятого мною работника. Да откройте же дверцу машины!

Я открыла, он сел рядом со мной, и я инстинктивно подалась от него в сторону.

– У меня… не заводится машина.

– Не проблема. Давайте я посмотрю.

– Спасибо.

– Пока не за что.

Шаповалов вышел из машины. За ним вылезла и я.

Поковырявшись минут пять под капотом, он обернулся ко мне:

– Поломка довольно серьезная.

– Ну вот! Еще и это!

– Вам куда надо? К матери?

– Ну да!

– Поехали на моей машине, я вас отвезу.

– Мне еще надо в аптеку и в магазин.

– Какие проблемы…

В машине Шаповалова пахло дорогими сигарами и кофе. Он включил негромкую музыку и, обернувшись ко мне, подмигнул:

– Все в порядке. Только не паникуйте. – Он провел рукой по своим коротко стриженным волосам и упрямо мотнул головой: – Как говорится, поехали…

Лекарство мы купили только во второй по счету аптеке, потом

заехали в магазин. Шаповалов толкал тележку, а я бросала туда продукты. У кассы мы чуть не поругались: я категорически не хотела, чтобы он платил за меня, и получила презрительное, сквозь зубы «Феминистка!» и «Московские замашки!». Мы подъехали к дому моей матери, двенадцатиэтажному серо-белому зданию, и я, вылезая из машины с двумя сумками, сказала: «Огромное спасибо, не знаю, что бы я без вас делала». Шаповалов почесал в затылке и вдруг буркнул:

– Простым «спасибо» вы от меня не отделаетесь.

– А чего вы хотите? Денег? – замерла я. – Но вы же сами отказались…

– Послушайте, я в Москве чужой, куда тут можно пойти, не знаю. Кино и театры я не очень люблю. Выставки – тем более. Да и час уже поздний. Я думаю, все кассы уже закрылись. Пригласите меня к вашей матери на ужин. А?

Сумки чуть не выпали из моих рук.

– К матери… на ужин? – заикаясь, переспросила я.

– Это что – нереально? Из области фантастики? Я, кажется, не предложил вам ничего сверхъестественного.

Если бы ты знал мою мать, ты бы так не говорил, с тоской подумала я. Моя мать – не просто эгоистка, а эгоистка в «кубе», человек, привыкший мерить все одной-единственной меркой: нужно ли это ей или нет? Моя мать – чудовище, исковеркавшее мою жизнь. С восемнадцати лет она внушала мне, что все зло – от мужчин, надо держаться от них подальше и никогда не позволять им пользоваться тобой. И я бежала от мужчин, вела себя с ними сухо и натянуто и мной никогда никто не пользовался. И только потом я поняла, что в этом нет ничего хорошего и это неправильно: люди должны друг другом «пользоваться». Но мне уже было трудно переломить себя, да и домашняя обстановка не располагала к… романам. Я всегда думала о заработках, о том, где достать деньги, пока мать носилась со своей ненаглядной Машей, моей сестрой, тупицей и хамкой, смотрела целыми днями телевизор и упрекала меня в «непросвещенности». А когда мне звонили мужчины, я выдерживала настоящий допрос с пристрастием: мать, не стесняясь, орала, что на меня вряд ли кто позарится и я должна думать о ней и о сестре. А мужики мною попользуются – и бросят. Они все такие…

Моя мать уже сто лет нигде не работала, только «просвещалась» и пила дорогой итальянский кофе и все время требовала: то новую куртку, то каракулевый полушубок. А вслед за ней канючила и Машка. Когда-то Машка была замужем за художником Максимом Генераловым, который сумел за сравнительно короткое время раскрутиться и стать жутко модным. Генералов заработал популярность своими громкими художественными «акциями». Он то наваливал кучу дерьма на полу в церкви, в результате чего разражался дикий скандал и его сажали на несколько дней в обезьянник – тогда поднималась шумиха и был даже организован сбор подписей в «защиту художественного творчества» «актуального» Генералова. То он изображал «человека-лягушку», квакая и подпрыгивая на четвереньках… Машка терпела все его выходки, ей нравилось вращаться в кругу богемы и жить с «модным прогрессивным» Генераловым. Они жили в его мастерской, безостановочно пили и устраивали веселые оргии. Машка думала, что такая жизнь продлится целую вечность – настолько же веселая, легкая и необременительная, как и в начале их брака. Но Максим бросил ее и сошелся с одной хохлушкой, приехавшей из Житомира и подрабатывавшей натурщицей. Машка пришла жить к матери, где уже жила я. Она то жаловалась на жизнь и бросившего ее Генералова, то срывала на нас свою злость и раздражение. Перепады Машиного настроения были очень утомительными и тяжелыми. В последние годы она возобновила отношения с Генераловым, и они изредка виделись то на вернисажах, то в чьих-то квартирах, на праздниках у их общих знакомых, оставшихся с тех давних пор. Машка гордилась, что она была женой «самого Генералова», и вставляла реплики на эту тему к месту и не к месту.