Гений
Шрифт:
Слезы выступили у нее на глазах, она тихо заплакала, спрятав лицо в платок. Юджин озадаченно смотрел на нее. Что он делает? На что идет? Неужели он такой дурной человек, каким его изображают? Может быть, он в самом деле обезумел? Или вовсе лишен сердца? Горе миссис Дэйл и Анджелы, угрозы рассказать о его поведении Колфаксу и Уинфилду — все это на мгновение отрезвило его. Словно яркая вспышка молнии вдруг озарила окружавший его мрак. На секунду в нем заговорило сочувствие: он понял, сколько горя он собирается причинить и как это безрассудно. Но это было лишь на миг, потом все прошло. Снова перед ним всплыл образ Сюзанны, ее точно высеченное из мрамора лицо, ее красота, ее глаза, губы, волосы, ее стремительные, словно натянутая тетива, полные жизни движения, ее улыбка. Отказаться от нее! Отказаться от Сюзанны, от мечты об отдельной студии, от постоянного радостного общения с ней! Разве Сюзанна этого от него хочет? Разве это говорила она ему в последний раз по телефону! Нет! Нет! Бросить ее сейчас, когда она всем своим существом рвется к нему? Нет, нет и нет! Никогда! Он еще поборется! Пусть даже его ждет гибель в борьбе. Ни за что! Ни за что!
Мысли его путались.
— Я не могу этого сделать, — сказал он, снова вскакивая, так как после своей предыдущей тирады он опять тяжело опустился на стул. — Я не могу этого сделать. Вы просите невозможного. Этого никогда не будет. Видит бог, я одержим любовью и не могу жить без Сюзанны. Идите и делайте все, что вам угодно, но она должна принадлежать мне, и она будет принадлежать мне. Она моя! Моя! Моя!
Его тонкие, худые руки сжались в кулаки, он скрипнул зубами.
— Моя, моя, моя! — бормотал он, словно злодей из дешевой мелодрамы.
Миссис Дэйл покачала головой.
— Да поможет господь нам обоим! — сказала она. — Никогда, никогда не будет она вашей! Вы недостойны ее! Вы ненормальны! Я буду бороться с вами всеми доступными мне средствами. Я ни перед чем не остановлюсь. Я богата и сумею постоять за себя. Она не достанется вам! Посмотрим, кто из нас одержит верх! — Она встала и пошла к двери. Юджин последовал за ней.
— Делайте, что хотите, — спокойно ответил он, — но помните, что вы проиграете. Сюзанна придет ко мне. Я это знаю. Я это чувствую. Я, возможно, потеряю многое другое, но она будет моей. Я добьюсь ее! Она моя!
— О! — устало вздохнула миссис Дэйл, наполовину убежденная его словами. — Это ваше последнее слово?
— Да.
— Тогда я ухожу.
— Прощайте, — сказал он торжественно.
— Прощайте, — ответила она.
Она вышла бледная как полотно, с широко раскрытыми глазами. Юджин бросился к телефону, но, вспомнив, что Сюзанна просила его не звонить и во всем на нее положиться, повесил трубку.
Глава XV
Пыл и пафос, которыми были проникнуты слова миссис Дэйл, должны были бы послужить Юджину предостережением. У него мелькнула на мгновение мысль догнать ее и попытаться еще как-то на нее воздействовать, сказать, что он приложит все усилия к тому, чтобы добиться развода и жениться на Сюзанне, но он вспомнил, что Сюзанна особенно настаивала на своем нежелании вступать в брак. Он не мог бы точно сказать, когда, где и при каких обстоятельствах она высказала это своеобразное желание, которое было, впрочем, вполне осуществимо при условии, что они будут вести себя тактично. Ничего ужасного нет в том, размышлял он, что два человека хотят сойтись подобным образом. Что тут особенного? Одному богу известно, сколько в мире таких незаконных, не совсем, может быть, обычных связей, и незачем обществу приходить в волнение из-за одного лишнего случая, особенно если люди действуют осмотрительно и дипломатично. Ни он, ни Сюзанна не собираются трубить на весь мир о своей связи. Вполне естественно, что он, выдающийся художник, правда, забросивший на время свою кисть, но тем не менее законченный и признанный художник, — хочет иметь отдельную студию. Там он и Сюзанна могут встречаться. Никто не увидит в этом ничего предосудительного. Только зачем Сюзанна все рассказала матери? Прекрасно можно было обойтись без этого. Странные у нее принципы — говорить правду при любых обстоятельствах. А между тем она в сущности не всегда говорит правду. Она обманывала мать хотя бы уже тем, что так долго держала ее в полном неведении. Или это злая шутка судьбы, которая хочет над ним насмеяться? Не может быть. И все же настойчивость Сюзанны казалась ему теперь роковой ошибкой. Он сидел, погруженный в глубокое раздумье. Неужели он так страшно заблуждается? Неужели он когда-нибудь пожалеет? Вся его жизнь ставится сейчас на карту. Может быть, повернуть назад?
Нет! Нет! Нет! Никогда! Не бывать этому! Он должен идти напролом! Иногда выхода у него нет!
Юджин долго сидел и думал.
Следующий шаг, который предприняла миссис Дэйл, не доставил ей таких неприятностей, как первый, хотя пользы и он не принес. Она вызвала своего домашнего врача, доктора Летсона Вули, пользовавшегося неограниченным доверием своих пациентов. Будучи сам человеком строгих правил, непоколебимым в вопросах чести и морали, он проявлял достаточную широту взглядов и терпимость, когда речь шла о ближнем.
— Ну, миссис Дэйл, чем могу вам быть полезен сегодня? — спросил он, входя в библиотеку, расположенную на первом этаже, и сердечно, хотя и с несколько усталым видом, пожимая ей руку.
— Ах, доктор Вули, у меня такие неприятности! — сразу же начала миссис Дэйл. — У нас собственно никто не болен. Но уж лучше бы болезнь. Дело гораздо серьезнее. Я вызвала вас, потому что рассчитываю на вашу помощь и сочувствие. Речь идет о моей дочери Сюзанне.
— Так, так, — пробормотал доктор. Голос его звучал хрипловато, потому что его голосовые связки были стары. Глаза зорко смотрели из-под мохнатых седых бровей — это был взгляд человека, умеющего многое видеть и таить про себя. — Что же с ней случилось? Что она сделала такого, чего не следовало бы делать?
— Ах, доктор, — воскликнула миссис Дэйл, чуть не плача, так как переживания последних дней совсем лишили ее самообладания, — я не знаю даже, что вам сказать. Не знаю, с чего начать. Сюзанна, моя дорогая, моя бесценная Сюзанна, которой я так бесконечно доверяла, на которую так полагалась…
— Ну, ну, что же дальше? — прервал ее излияния доктор Вули.
И миссис Дэйл рассказала ему всю историю и ответила на некоторые в упор поставленные вопросы.
— Говоря по правде, вы должны еще быть благодарны судьбе, — сказал он. — Сюзанна могла уступить этому человеку тайком от вас и потом сообщить вам об этом как о свершившемся факте, а может быть, и совсем не сообщить.
— Не сообщить? О доктор! Моя Сюзанна!
— Миссис Дэйл, прежде чем стать вашим врачом, я был домашним врачом вашей матери. Я немного разбираюсь в человеческой природе вообще и неплохо изучил членов вашей семьи в частности. Ваш муж, если вам угодно будет вспомнить, был человек весьма решительный. Сюзанна, возможно, унаследовала его характер. Она очень молода, — прошу не забывать этого, — она сильная, здоровая девушка. Сколько лет этому Витле?
— Лет тридцать восемь, тридцать девять, доктор.
— Гм! Я так и думал. Опасный возраст. Надо только удивляться, что вы сами так благополучно миновали этот период. Ведь и вам под сорок, не правда ли?
— Да, доктор, но вы единственный человек, которому это известно.
— Знаю, знаю. Возраст опасный. Вы говорите, что он стоит во главе «Юнайтед мэгэзинс»? Я, кажется, слыхал про него. Я знаком с мистером Колфаксом. И вы находите, что этот человек способен так увлечься?
— Мне и в голову не приходило — до этой истории.
— Что ж, тут нет ничего невозможного. Тридцать восемь — тридцать девять, с одной стороны, и восемнадцать — девятнадцать, с другой, — никуда не годится. А где Сюзанна?
— Вероятно, наверху, у себя в комнате.
— Может быть, мне поговорить с ней, хотя вряд ли это поможет.
Миссис Дэйл вышла и не возвращалась добрых три четверти часа. Сюзанна была раздражена, она упрямилась и на все уговоры матери отвечала отказом. Зачем вмешивать в это дело посторонних людей, а тем более доктора Вули, которого Сюзанна хорошо знала и очень любила? Когда мать сказала ей, что доктор Вули хочет ее видеть, она сразу заподозрила, что это имеет какое-то отношение к Юджину, и спросила, зачем она понадобилась доктору. В конце концов она согласилась спуститься, хотя сделала это с единственной целью доказать матери всю бессмысленность и глупость этой суматохи.