Гений
Шрифт:
И она отвечает. Много месяцев спустя от нее приходит письмо. Очень короткое. Доктор Уорт зовет Виктора в свой кабинет и протягивает ему конверт.
«Дорогой Виктор», – тихонько бормочет Виктор.
– Прочти его вслух, пожалуйста. Погромче.
– Дорогой Виктор! – читает Виктор. – Я так рада была получить от тебя весточку. Я часто о тебе вспоминаю. В доме я больше не живу, поэтому твое письмо не сразу до меня добралось. Мне его переслали. Теперь у меня новый дом. Адрес я написала наверху страницы. И еще у меня новая работа. Я работаю у доктора Фетчетта. Ты его помнишь? Он шлет тебе наилучшие пожелания. Он тоже часто о тебе вспоминает. С любовью, Нэнси.
В круглых скобочках подпись: «Миссис Грин».
Доктор Уорт очень доволен.
– Какое милое письмо. Теперь у нас есть ее правильный адрес, и ты сможешь писать ей сколько захочешь. Ну, что мы напишем?
На этот раз он разрешает Виктору лизнуть марку. Вкус у нее какой-то чудной.
Глава двадцать первая
Наш рейс в Бостон задержали на несколько часов, и в Кембридж мы попали только к одиннадцати вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, в которой всегда останавливался Тони Векслер, когда приезжал, чтобы исправить все то, что я натворил. Я заплатил за обе комнаты. В портфеле у меня были распечатанная на обычном листке бумаги фотография Виктора и CD-ROM с отсканированным снимком. С того момента, как мы нашли снимок, я все больше молчал, и вид у меня, наверное, был не самый веселый. Во всяком случае, в лифте Саманта обняла меня за плечи.
– Наверное, у меня сахар в крови понизился, – сказал я.
– Давай поужинаем.
Я посмотрел на нее.
Саманта пожала плечами:
– Ничего, для такого случая я сделаю исключение.
Я слабо улыбнулся.
– Пожалуй, я лучше в номер еду закажу.
– Позвони мне, если передумаешь.
В номере я разделся до трусов и заказал по телефону сэндвич с тунцом, но съесть его не смог. Я выставил поднос за дверь и лег на кровать. Глядя на темный экран телевизора, я все ждал, что сейчас он загорится и появится лицо Виктора. Нет, в духов я не очень верю, но я и правда считал, что он хотя бы как-то попробует со мной связаться. Ну ладно, ну пусть не в телевизоре появится. Пусть хотя бы в стену постучит морзянкой или лампой помигает. Я ждал и ждал, а он так и не пришел. Глаза у меня стали сами собой закрываться, и я уже почти заснул, когда раздался тихий стук в дверь.
Я встал, надел штаны и рубашку и выглянул в щелочку. Саманта извинилась за то, что побеспокоила меня.
– Ничего-ничего, я просто немного вздремнул. Входи.
Я отступил на шаг, пропуская ее в номер. Но она так и застыла на пороге. Посмотрела на меня, потом на нетронутый сэндвич.
– Есть не хотелось, – сказал я.
Она кивнула, глядя в пол. Тут я сообразил, что не застегнул рубашку. Пришлось запахнуться.
– Прошу.
Поколебавшись, она все-таки вошла и устроилась в кресле, глядя на зеленый купол Элиот-Хаус. [43] Я встал рядом, и некоторое время мы молча любовались тем, как луна подмигивает нам из-за бегущих по небу облаков.
43
Элиот-Хаус – одно из семи первых зданий Гарварда (и один из двенадцати нынешних), в котором проживали и проживают самые богатые студенты университета.
– Ты видела, какие у него руки? – спросил я.
Она не ответила.
– Как у цыпленка. Видела?
– Видела.
– Трудно представить, что он кого-нибудь мог этими лапками задушить.
– Это ж дети.
Я промолчал.
– Тяжело тебе, наверное, – сказала она.
Я кивнул.
Мы еще полюбовались на небо.
– Спасибо, – сказала она.
Я вопросительно посмотрел на нее.
– Ну, там, в самолете.
– Не за что.
– Ты небось боялся, что я тебя стукну.
– Ничего, пережил бы как-нибудь.
Мы еще помолчали.
– Прости, что я так себя с тобой вела.
– Ничего, все нормально.
Она приподняла бровь.
– Ну может, не все, но почти все, – сказал я.
Саманта улыбнулась.
– Успокойся, все хорошо.
– Терпеть не могу так себя вести. Раньше я всегда умела держать себя в руках. – Она запнулась. – Знаешь, я по тебе скучала, когда уезжала на праздники.
– И я по тебе.
Мы помолчали.
– Подожди еще немного. Ничего, что я это говорю? – спросила она.
– Ничего.
– Нет, не ничего. Нельзя вот так подвешивать человека в воздухе.
– Ничего страшного, Саманта.
– Зови меня Сэм, ладно?
– Хорошо.
– Папа всегда называл меня Сэмми.
– Я тоже могу тебя так звать, если хочешь.
– Давай просто Сэм.
Она ушла, и я снова завалился в кровать. Включил новости. Замелькали лица Буша, Чейни и Райс. Вспомнилась новогодняя вечеринка у Мэрилин. Стало тошно, и я переключился на платный канал.
Зазвонил телефон на столе. Я выключил звук.
– А я думал, ты спать пошла.
– Не разбудила? Скажи, что не разбудила, а то я расстроюсь.
– Я не спал.
Она помолчала.
– Можно, я к тебе обратно приду?
Теперь она была совсем другой. Саманта смотрела мне в глаза, и только тут я понял, что в первый раз она этого не делала. И двигалась теперь раскованней. Может, из-за огромной гостиничной кровати? Или просто мы уже успели друг друга немного узнать и представляли себе, чего хотим? А может, в этот раз она была другой, потому что хотела почувствовать что-то, а не забыться.
Засыпая, Саманта сказала:
– Извини, что ты из-за меня заплатил за обе комнаты.
Я проснулся в четыре утра, словно по звонку. Сэм спала, свесив руку с кровати и зажав одеяло между ног. Я тихонько сел и стал смотреть, как изменяется ее тень. Потом принял душ, оделся и пошел бродить по набережной реки Чарльз.
Между грязными льдинами зимой видна черная грязная вода. По Мемориал-драйв проехало, хрустя шинами по снегу, такси. Я остановился у причала, застегнул куртку и немного потаращился на мигающую вывеску. Вот всегда я любил Бостон. Мне нравится и его высокомерие, и его склонность к анархии. Эта смесь пуританства и декаданса и есть основа успешного воспитания американской элиты.
Я прошелся по Плимтон-стрит, дошел до горбатого театра комедии, потом повернул к рыбному рынку и оказался рядом с «Флаем», мужским клубом для старшекурсников. Внутри играла музыка. Я не общался ни с кем из своих однокашников и взносов за членство в клубах тоже, конечно, не платил. И все-таки решил постучать. Мне долго не открывали, и я уже собрался уходить, когда дверь внезапно распахнулась. На пороге стоял высокий молодой человек, симпатичный, растрепанный и светловолосый. Он казался совсем ребенком. Да он и был ребенком. Мальчик оглядел меня с ног до головы.