Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде
Шрифт:
Ленин в феврале 1917-го воспринял известие о революции в Петрограде, о свержении царя как неожиданное, и только прочтя в газетах, что весть эта — чистая правда, сразу же засобирался в Россию.
Замечу: в былые времена простая констатация этого факта была бы непозволительной, даже опасной, и ушлые историки и ранней и поздней советской эпохи обязательно оговаривались, что Ленин, большевики активно готовили февральскую революцию, без устали приближали ее, бурно накапливали силы, и потому известие: “В Петрограде началось!” было как бы сигналом и венцом их, и только их революционных стараний…
Вообще говоря, беспроигрышное в те годы усердие приписывать все и вся исключительно большевистской партии позднее сыграло с ней, с “Правдой”, а в конечном счете и со страной злую шутку. Когда в 1985-м и далее в смуте горбачевской перестройки обрушилась кавалерийская атака на советскую историю, остро наточенные шпаги заранее обученных гусаров,
Хитрость тут состояла в том, что приступлено было вначале к углублению все проникающей критики “тирании” Сталина, распочатой ХХ съездом КПСС еще в1956-м, вскоре доведенной до междоусобной разборки Хрущева с своими противниками — прежде ближайшими соратниками вождя, “жадной толпой стоявшими” у покинутого Хозяином трона. Затем пошли в ход панегирики — оптом, навалом, но и с разбором — противникам сталинского пагубного курса: Федору Раскольникову, посмевшему бросить перчатку всесильному Кобе — мстительному восточному Зелим-хану; Николаю Бухарину, который еще в 28-м, в известных, опубликованных в “Правде” (ее редакцию Николай Иванович тогда возглавлял)“Заметках экономиста” вбросил в широкие массы лозунг альтернативного сталинскому авантюризму пути…
Отмечаю только двоих, хотя их именами “восстановление исторической справедливости” отнюдь не ограничилось. Вспомнили — и по заслугам! — Мартемьяна Рютина, который, насколько можно судить, действительно пытался бороться — и не один! — против узурпации власти Сталиным — за подлинно коммунистическую партию, за партийную демократию. То и дело всплывали на поверхность журнально-газетной мути (а темп водовороту задавал “Огонек”) и другие имена — вплоть до обыденно презираемых прежде Зиновьева и Каменева: по видимости — как наиболее известных жертв политических репрессий, по сути, тогда еще тщательно сокрываемой, — как противников октябрьского (1917 года) большевистского переворота, объявленного новыми-старыми историками самой большой исторической ошибкой, заведшего Россию в тупик. Прокладывались подходные мосточки и к тому, чтобы “сиять заставить заново” имя Льва Троцкого. По крайней мере, мне, тогда ведущему “Страницы истории” в “Правде”, доводилось слышать от разных ученых, что подлинную альтернативу Сталину представлял не тихий, никчемный Бухарин, а “перманентный” заклятый личный враг Иосифа Виссарионовича, бывший, по мнению иных знатоков, пружиной Октябрьской революции, верховодом в гражданской войне, принесшей новой власти победу над долго не понимавшим своего счастья, неразумным народом…Но тут уж грудью встали тысячи, сотни тысяч, если не миллионы не выбирающих выражений ортодоксов — бойцов сталинской выучки, многие из которых выросли на беспощадной войне с троцкизмом.
Случались и эпизоды трагикомические.
Надо заметить, наиболее высоко вознеслась в ту перестроечную пору трагическая звезда Николая Бухарина. Свою роль тут бесспорно, сыграла имевшая широкое хождение среди интеллигенции книга о Бухарине американского советолога Стивена Коэна. Способный и эрудированный автор, располагая зарубежными, главным образом эмигрантскими источниками информации и захваченными в годы гитлеровского нашествия на Советский Союз архивами комитетов ВКП(б) , вполне научно, без привычных для большинства кремленологов грубых выпадов против Советской власти, доказывал реальное существование бухаринской альтернативы развития обреченной на революцию страны. Сам Коэнмесяцами гостил в Союзе, стал своим в широких научных кругах, работал в архивах перестроечной уже полу-Советской России. А уж Бухарина не вспоминали, не цитировали только совсем нелюбопытные…Журнал “Огонек” поджег фитиль интереса; журнал “Знамя” в нескольких номерах печатал книгу Анны Лариной-Бухариной, которой было не больше лет, чем няне пушкинской Татьяны, по причудливому совпадению, тоже Лариной, когда она увлеклась видным кремлевским соратником коварного вождя (помните: из Онегина: “А было мне тринадцать лет. Мой Ваня моложе был меня, мой свет”…)
Устраивались совершенно свободно, но еще с привкусом полузапретности научные конференции к 100-летию со дня рождения Бухарина — одна из них, наиболее солидная, прошла в Институте марксизма-ленинизма, десятилетиями костившем и развенчивавшем зловредного деятеля, неосторожно названного Лениным “любимцем партии”. В “Правде” тоже не отставали от “набежавшей
Пожалуй, только громадный объем бухаринских “Заметок экономиста” не позволил(а хотелось, честно говоря!) перепечатать их в газете, где они впервые были явлены в свет и вызвали раздражение Сталина. Перестроечные вожди искали подкрепу своим экономическим шараханиям в заметенном политическими бурями арсенале прошлого…
Были и другие солидные публикации в “Правде”, подготовленные настоящим знатоком истории, профессором Владимиром Павловичем Наумовым и его коллегами, за большинство их и теперь, должно быть, не стыдно ученым авторам и их подмастерьям — журналистам, тоже увлеченным энтузиазмом первооткрывателей зарытых в спецхране политических “кладов”. В своих добросовестных заметках “… Громаду лет прорвав” я писал, например, о настораживающе стремительном повороте от замалчивания бухаринского наследия, сплошь заклеенного враждебными ярлыками с черепом и костями, к столь же безудержному, без археологической щепетильности восхвалению “изгоя” нашей истории. Интуитивно, без всяких претензий на пророчество, говорилось в заметках и о возможной откатной волне, что и случилось очень скоро…
Как раз тогда вновь стал знаменит феноменальный штангист Юрий Власов, но уже не как олимпийский чемпион Рима, набравший в троеборье сумму более полутонны, а как политик, честно признавший, что его не радует, когда все дружно, с песнями, шли правильным путем в одном направлении и вдруг столь же правильно и дружно зашагали в другом, прямо противоположном. И тоже — с песней.
Но это будет чуть позже, а сразу после реабилитации Бухарина царила эйфория: как же, возвращаем из политического забвения одно из ярчайших имен революционеров ленинской когорты, торжествует историческая правда! (Тогда многие еще не были знакомы с книгой А. Кестлера “Блестящая тьма”, а те, кто знал ее, в большинстве своем отмахивались от ее горьких истин). Анну Ларину — высохшую до желтизны старую даму, мало чем напоминавшую предмет любовных устремлений пылкого Николая Ивановича — с почтеньем сажали в президиумы, как историческую реликвию, принуждали выступать с ученых и мемуарных трибун. Она, к ее чести, говорила немногословно, ссылаясь на публикацию своей книги в журнале “Знамя”. Вытащили из тени и ее болезненного на вид сына Юрия Ларина (он, по-моему, и вовсе молчал), и дочку Алексея Ивановича Рыкова, сменившего на посту председателя Совнаркома умершего Ленина. И еще множество всякого не страдающего, в отличие от родственников, излишней скромностью народа, который, как выяснилось, был поголовно на дружеской ноге с Бухариным или его семьей. Известный писатель-сатирик, оказывается, уже заканчивал книгу воспоминаний о Николае Ивановиче, предусмотрительный ученый завершал заблаговременно начатую подготовку сборника чуть ли не полного собрания сочинений опального автора…
Вот на одном из таких “мероприятий”, которым, по традиции, возникшей, кажется, со времен всегда полуразрешенных-полузапретных концертов Владимира Высоцкого, предоставляли актовые залы научных институтов, и произошел курьезный случай. Дали слово почтенного возраста и не очень солидного вида мужчине с большим значком на лацкане пиджака, до того почти бесстрастно внимавшему из президиума речам ораторов. Прилепившись к трибуне всем телом, воспрянувший духом ветеран впервых двух-трех фразах воздал должное человеку, столетие которого наконец-то достойно отмечается в нашей стране, успешно сбрасывающей с себя путы сталинского тоталитарного режима. А дальше…Дальше оратор открыто признал себя троцкистом и выразил надежду, нет, не надежду — уверенность: грядет время, когда так же достойно будут отмечать годовщину Льва Троцкого, значение которого для победы революции столько уж лет замалчивается и принижается.
По рядам в зале, а особенно — в президиуме прошло волнение, возник ропот: Троцкий не был официально реабилитирован, и упоминать его имя в числе незаслуженно пострадавших от сталинских репрессий не входило в сценарий “мероприятия”. Однако оратор не ограничился пожеланием воздания должных почестей “демону революции” (по выражению генерала Волкогонова); он пустился в пространные рассуждения о полемике Троцкого с Бухариным в 20-е годы, причем по его словам выходило, что Бухарин в той полемике был явно не прав, что именно Николай Иванович, выступив на стороне Сталина, помог последнему узурпировать власть и навязать партии и стране беспощадный террор…