Геноцид
Шрифт:
Но это было бы равносильно его собственному отречению. Нет, пока он повременит.
К этому времени у него созрела новая идея — Орвилла можно сделать своим законным наследником: он станет его, Андерсона, сыном — его старшим сыном. Орвилла надо женить.
Но он не спешил и с этим. Существенным препятствием было то, что Блоссом еще, в сущности, дитя. Всего несколько месяцев назад он видел, как она играла с другими детьми в шарики на полу в общей комнате. Отдать ее замуж? Надо посоветоваться с Элис и узнать, что она думает по этому поводу. Женщина в этих вещах лучше разберется. Из всех оставшихся в живых они двое были самыми старшими. Это обстоятельство, а также смерть жены Андерсона, волей-неволей сблизили их.
В ожидании Элис он растирал свою ногу. В том месте, где был укус, она онемела, а все остальное болело ужасно.
В тот вечер Орвилл и Бадди насчитали двадцать три человека (Андерсону стало хуже, и он был не в силах заняться подсчетом). Нейл на сей раз дошел до двадцати четырех.
— Не надо его торопить, — пошутил Бадди. — Дайте ему время, и он нас догонит.
Элис понимала, что Андерсон умирает. Она понимала это отнюдь не потому, что была медсестрой и видела типичные симптомы начинающейся гангрены. Она заметила, что он собрался в последний путь, задолго до того, как его укусила крыса, даже раньше, чем начались его ежедневные обмороки. Когда старый человек готовится к смерти, это написано на нем неоновыми буквами. Однако, именно потому, что она была медсестрой, и потому, что против собственной воли привязалась к старику, она старалась сделать хоть что-нибудь, чтобы продлить ему жизнь.
По этой причине она убедила его отложить разговор с Орвиллом и Блоссом о его намерениях относительно их судьбы. День за днем она продолжала тянуть и тащить его по жизни, увлекая этой перспективой, как приманкой, дававшей надежду. Во всяком случае, казалось, что в этом была какая-то надежда.
Поначалу, когда надежда действительно оставалась, она пробовала отсасывать заразу из ноги, как это делают при змеиных укусах. В результате ее только тошнило, и два дня она не могла есть. Теперь уже половина ноги потемнела и стала мертвенно-синей. Еще немного, и по всему организму распространится гнилостная инфекция, а там и некроз. А может быть, все это уже и началось.
— Почему вы больше не отсасываете эту дрянь? — спросил Нейл. Ему хотелось посмотреть на это еще раз.
— Это уже бессмысленно. Он умирает.
— Могли бы попытаться. Больше-то вы все равно ничего не сделаете. — Нейл наклонился и стал изучать лицо спящего отца. — Вам не кажется, что он легче дышит?
— Когда как. Дыхание то затрудненное, а то вообще едва слышное. Обычные симптомы.
— У него ступни холодные, — критическим тоном произнес Нейл.
— А чего вы ожидаете? — потеряв терпение, огрызнулась Элис. — Ваш отец при смерти. Неужели вам это непонятно? В таком состоянии может помочь только ампутация, но он настолько плох, что это его не спасет — он ее просто не выдержит. Он стар, он совершенно износился. Он хочет умереть.
— А я то тут при чем? — заорал Нейл.
От шума Андерсон проснулся, и Нейл тут же ушел. За последние дни отец так переменился, что в его присутствии Нейл чувствовал себя неловко. Как будто рядом с незнакомым человеком.
— Кто родился, мальчик или девочка? — голос Андерсона был еле слышен.
— Пока никто, мистер Андерсон. Может, родится через часик. А может, и раньше. Все уже готово. Она сама из обрывков веревок сплела нитки для перевязки пуповины. Бадди слазал наверх и принес ведро снега. Он говорит, что наверху уже весна — все сверкает, как обычно в марте. Мы прокипятили нож и умудрились выстирать пару тряпок на пеленки. Конечно, такие роды — это не то, что в клинике, но все будет в порядке, не сомневаюсь.
— Надо бы нам помолиться.
— Это вам надо помолиться, мистер Андерсон. Вы же знаете, мне это безразлично.
Андерсон улыбнулся и, странное дело, на лице его не появилось обычное неприятное выражение. Приближение смерти, кажется, смягчило старика, он даже стал симпатичным, чего никогда прежде о нем сказать было нельзя.
— Вы совсем как моя жена, совсем как Леди. Она теперь, наверное, в аду за все свои грехи, дерзости и насмешки, но я сомневаюсь, чтобы в аду было намного хуже, чем здесь. И все-таки я не могу поверить, что она там.
— Не судите да не судимы будете, мистер Андерсон.
— Да. Вот и Леди всегда на это место ссылалась. Это была ее любимая цитата. Бадди прервал их:
— Элис, началось.
— Бегите, бегите, не теряйте время со мной, — бормотал Андерсон, хотя она и так уже скрылась, унося с собой фонарь. Темнота окутала его, как плед, как шерстяное одеяло. «Мальчик, — подумал Андерсон. — Я могу умирать спокойно. Я счастлив». Это действительно был мальчик.
Андерсон силился что-то сказать. Нейл никак не мог разобрать, что. Он склонился к отцу совсем низко, почти приложив ухо к его губам. Он не мог поверить в то, что его отец умирает. Его отец! Он не хотел думать об этом.
Старик что-то бормотал.
— Ну, попробуй, скажи погромче, — крикнул ему Нейл прямо в здоровое ухо, а затем, обращаясь к тем, кто стоял вокруг: — Где фонарь? Где Элис? Она должна быть сейчас здесь. Чего ради вы все тут торчите?
— Элис там, с малышом, — прошептала Блоссом. — Она сказала, что сию минуту придет.
Андерсон заговорил снова, на этот раз погромче, но, кроме Нейла, никто его слышать не мог.
— Бадди, — повторил он несколько раз и больше не сказал ни слова.
— Что он сказал? — спросила Блоссом.
— Он сказал, что хочет поговорить со мной наедине. Остальные могут идти, оставьте нас. Папа должен кое-что сказать мне с глазу на глаз.
Раздалось шарканье, послышались вздохи — люди, еще не успевшие заснуть (с тех пор, как они проснулись, прошло уже много времени), отправились поискать в клубне другое место, чтобы отец и сын могли остаться вдвоем. Нейл напрягал слух, стараясь расслышать самые тихие шорохи, которые сказали бы ему, что кто-то еще здесь, поблизости. В этой бездонной темноте никогда не могло быть твердой уверенности, что вы действительно одни.
— Бадди здесь нет, — проговорил он наконец, убедившись, что рядом никого. — Он с Мериэнн и ребенком. И Элис тоже. У младенца что-то не в порядке, дышит не так, как надо, — у Нейла пересохло в горле, и когда он попробовал набрать слюны и сглотнуть, стало больно.
«Старухе-то стоило бы сейчас не уходить отсюда», — злобно подумал он. У всех только и разговоров, что о ребенке, да о ребенке. Ему осточертел этот ребенок. Все против него. О его ребенке пеклись бы так?
Удивительно, что ложь Греты произвела на Нейла неизгладимое впечатление. Он поверил ей столь же однозначно и безоговорочно, сколь истово Мериэнн верила в непорочное зачатие. У Нейла была способность отметать неудобные, ненужные факты и доводы рассудка, как паутину с дороги. Он уже решил, что назовет своего ребенка Нейлом-младшим. Уж он-то покажет этому сопляку Бадди, хоть тот и был старше!