Геносказка
Шрифт:
Впрочем, внутри оказалось не так плохо, как представлялось Гензелю поначалу. Его воображение успело нарисовать куда более скверные картины. В трактире оказалось жарко, липко и шумно — как и должно быть во всяком городском трактире, — но не чрезмерно.
Количество пьяных тел под столами было на удивление небольшим для этой части города, так что Гензель даже исполнился к «Трем трилобитам» невольным уважением.
Посетители заведения, общим числом не менее двух дюжин, чувствовали себя превосходно. Возле двери в луже собственной мочи лежал мул, чье тело густо, как бородавками, было усеяно десятками маленьких подобий собственной
— Хорошее местечко, чтобы провести вечер, — обронил Гензель, пока они шли к стойке, перешагивая через распластанные конечности и щупальца. — Но я не вижу ни одного разумного дерева.
Гретель незаметно ткнула его острым локтем в бок.
— За ширмами есть боковые кабинеты. Думаю, он в одном из них.
— Разумно, — согласился Гензель. — Меньше внимания да и удобнее.
Хозяин таверны, кряжистый толстяк, чье тело походило на бесформенный кусок плохо прожаренного мяса, взглянул на них без всякого интереса.
— Дофамин, налбуфин, митрагинин? Может, выдержанного раствора серотонина, по медяку за кружку?
— Человека. Его зовут Бруттино.
Хозяин таверны едва заметно вздрогнул. И поспешил отвернуться, сказав негромко:
— В самом углу слева. За той ширмой. Но лучше бы вам, господа, быть уверенными в том, что вас ждут.
— Нас ждут, — кивнул Гензель. — И ждут с огромным нетерпением.
— Тем лучше для вас.
Гензелю ужасно не хотелось откидывать в сторону указанную ширму. Из кабинета, который располагался в углу зала, истекала какая-то неестественная для «Трех трилобитов» тишина. Даже зловещая. Там никто не стучал костями по столешнице, не смеялся, не пел хмельным голосом. Впервые на памяти Гензеля тишина вызывала у него более скверное ощущение, чем любые, самые неприятные звуки.
Он отвел ширму в сторону, сделав это в меру неловко для слепого.
И тут же пожалел, что и в самом деле не слеп.
Кабинет оказался достаточно просторен для большого стола и четырех восседавших за ним молчаливых фигур. На шелест ткани обернулись все четверо, так, словно в полной тишине мгновенно сработали четыре капкана. И одних только их взглядов было достаточно, чтобы Гензель отчаянно пожалел об оставленном дома мушкете. Хоть и понимал, что мушкет здесь был бы не опаснее зубочистки.
Бруттино, Перо, Синяя Мальва и Антропос.
Сам Бруттино восседал во главе стола на правах вожака. Его тело, как и прежде, было похоже на выточенное из гнилой, пролежавшей много лет в болоте коряги. Кое-где его покрывали свежие царапины вроде тех, что оставляет на жесткой коре неглубоко вонзившееся лезвие рубанка. Судя по всему, обслуга театра не сдалась бывшим куклам без боя.
Как бы то ни было, Бруттино не выглядел раненым или уставшим. Длинный нос, заточенный как жало огромного насекомого, глядел в кружку с какой-то прозрачной жижей. Глаза, впрочем, не казались пьяными. Они тут же уставились на входящих тусклым янтарем. От этого янтаря тянуло чем-то нехорошим, гибельным. Холодным, но вместе с тем внимательным. Гензель ощутил, как его тело под толстой кошачьей шерстью покрывается мелкой капелью ледяного пота.
По правую руку от него сидел господин Перо, печальный убийца. Даже в грязном трактире он не сменил своего нелепого белоснежного балахона с пышным воротником, однако тот был на удивление чист — ни одного пятнышка, даже винного. Господин Перо даже вне сцены выглядел так, будто весь окружающий мир представляет собой не более чем дешевую пьесу в дрянных декорациях. Пьесу, в которой ему невольно приходится играть. Вошедших он встретил грустной улыбкой, но эта улыбка совершенно не затронула мутных, подведенных тушью глаз. Она была искусственной и отстраненной, совершенно ни к кому не обращенной.
Третьим, судя по всему, был тот, кого в театре прозвали Антропосом. Возможно, кличка эта была дана в насмешку, поскольку в его облике если и просматривалось что-то человеческое, оно было безмерно загрязнено и изувечено длинной цепью генетических мутаций. Его тело походило на собачью тушу, пытающуюся сидеть за столом по-человечески. Но и собачьей в полной мере она не была. Какой-то противоестественный гибрид, столь же гипертрофированный, сколь и уродливый. Тело было покрыто клочьями то ли шерсти, то ли человеческого волоса. Кости — искривлены и видоизменены. Лапы оканчивались непонятными придатками — то ли пальцами, то ли собачьими когтями.
Но это существо, ставшее жертвой слепого хромосомного наследования, не выглядело безответной жертвой. Под шкурой виднелись тугие жгуты мышц, неестественно большие и наделенные, несомненно, огромной силой. Голова Антропоса оканчивалась пастью, из которой в разные стороны торчали в беспорядке человеческие и собачьи зубы. А над пастью помещались близко посаженные глаза, от взгляда которых пробирало до костей, столько в нем было едва сдерживаемой животной ярости.
Именно Антропос среагировал первым.
Вскочил одним пружинистым толчком, отшвырнув в сторону столовые приборы, едва не перевернув стол, и тут же оказался возле Гензеля. Поросшие шерстью полулапы-полуруки схватили Гензеля за плечи и шею, да так, что жалобным хрустом отозвался позвоночник. Перед лицом Гензеля распахнулась пасть, полная кривых, тронутых гнилью зубов. И запах, ударивший из нее, был подобен запаху из разворошенной могилы.
— Куда лезешь, дефект яйцеклетки?
Если бы зубы щелкнули немногим ближе, они содрали бы Гензелю накладную кошачью морду вместе с приличным куском лица.
— Королевская особа? Без приглашения пожаловал? Мешок генетического дерьма!..
Гензель задыхался в его объятиях. Он попытался напрячь собственные мышцы, но быстро понял, что это противостояние закончится очень скоро и не в его пользу. Антропос был сильнее, настолько, что казалось, будто его конечности управляются гидравликой, а не мышечными волокнами. Гензель ощутил, что не может разомкнуть его лап, а в глазах стремительно разливается темнота.
Рука сама собой скользнула в потайной карман на шкуре, нащупав нож. Несмотря на короткое лезвие, этот нож мог принести немало пользы. Например скользнуть, шипя по-змеиному, поперек морды Антропоса, заставив его багровый язык шлепнуться на пол. Или вскрыть горло, превратив собакообразного мула в катающееся в луже собственной крови существо. Но если он ударит, все закончится сразу и тут. План Гретель закончится, не начавшись. Если только не…