Генрих Гейне

Дейч Александр Иосифович

После Аахена - Кельн, город, где высится громада недостроенного готического собора. Здесь вновь поднимаются со дна сердца романтические реминисценции, и Гейне удачно пользуется ими для патетики.

В Кельне вид недостроенного собора дает толчок к нападкам на поповскую реакцию. Гейне пророчествует, что придет тот день, когда Кельнский собор будет использован не для нужд одурачивания народных масс, а для других более реальных целей:

Собор не достроят, нам этот крик Ворон и сов не страшен. Они привыкли всегда сидеть Во мраке церковных башен. Да, будут даже времена. Когда его не достроив, Как в конские стойла, введут коней В

мир внутренних покоев.

Гейне пользуется в «Германии» старым романтическим приемом сновидений, уводящих от действительности. Он иронизирует над немцами, которые уходят в мир фантазий от насущных требований дня:

И спится нам, и снится нам Легко в постелях пуховых: Немецкий дух забывает в них О всех земных оковах. Французам и русским земля дана, Британцам море покорно, Но в царстве воздушном мечтаний мы Господствуем бесспорно. Здесь наша гегемония. Здесь Германцы не дробятся, Пускай другие племена На плоской земле селятся.

В сновидениях Гейне посещает легендарную гору Кифгейзер, в подземельях которой живет Ротбарт - царь Барбаросса, символ исконной монархической власти в Германии.

Здесь у Гейне течение романтического стиля иронически персифлируется (самопародируется). Из разговора своего с царем Барбароссой Гейне делает актуальный памфлет. Когда Гейне рассказывает Ротбарту о новоизобретенной машинке, гильотине, Ротбарт приходит в ярость и упрекает поэта в измене государству и оскорблении короны.

Гейне - уже не прежний поборник «разумной монархии», «эмансипации королей». Ему уже не кажется, что королевская власть хороша, если она будет освобождена от жадного и корыстолюбивого дворянства и поповской клики. Раньше Гейне боролся не против трона и алтаря, а против той нечисти, которая завелась в их щелях. Теперь мировоззрение поэта коренным образом изменилось. В ответе, данном Ротбарту, Гейне явно выявляет новую концепцию необходимости освобождения народов от королей, а не королей от дурных советников:

Останься дома ты лучше всего, В своем Кифгейзере старом. Я вижу, размыслив, не надо нам Царя никакого и даром.

Гейне прекрасно сознает, что с собой несет деспотическая власть немецкого монарха. Он иронически говорит Ротбарту:

«Когда гильотина не по тебе, Останься при средстве старом. Петля - горожанам и мужикам Мечи же - дворянам и барам Но чередуй порой - повесь Дворянчика немного, Простых мужиков обезглавь - ведь мы все Творенья господа-бога. Верен нам уголовный суд, Основанный Карлом Пятым, На цехи, гильдии, чины Народ пусть будет разъятым. Святую империю римскую вновь, Всю до конца, верни нам - Верни нам ветошь гнилую назад С дурачеством старинным».

Продолжая описывать путешествие по Германии, Гейне рассказывает о проезде через крепость Минден, Бюкебург, родину его деда, и Ганновер. Наконец в иронически-лирическом тоне Гейне изображает встречу с матерью, описывает впечатление от Гамбурга, полусгоревшего от огромного пожара.

Проходят по улицам Гамбурга видения юношеских дней. В тумане Гейне встречает своего старого цензора, хромого Адониса, «который горшки ночные продавал и чашки из фарфора»; банкир Гумпель, высмеянный Гейне Гумпелино, уже умер. Много перемен в Гамбурге. Гейне с горькой иронией расхваливает своего издателя Юлия Кампе:

Мой Кампе, как амфитрион. Смеялся благосклонно. Блаженство взор его струил, Как полная света Мадонна. Я пил и ел с охотой большой, А в сердце слагалось решенье: Во-истину, Кампе - великий муж, Издателей украшенье. С другим бы издателем давно Я сдохнул, голодая, - А этот мне и попить дает; Не брошу его никогда я. Всевышний творец, хвала тебе, Сок гроздия создавший И Юлиуса Кампе мне В издатели щедрые давший.

Юлий Кампе, издатель в Гамбурге.

На деле «издателей украшенье» умело эксплуатировал Гейне. Он подписал с ним генеральный договор на все его произведения, купив их очень дешево. В приведенных строках отразилась горечь Гейне по поводу этой невыгодной для него сделки.

Трудно исчерпать в отдельных цитатах многообразие тем поэмы Гейне. «Германия» заканчивается фантастической беседой поэта с Гамоннией, богиней-покровительницей Гамбурга. Приподнимая крышку волшебного котла, наполненного чудесной гущей, богиня призывает Гейне заглянуть в котел, чтобы увидеть грядущие судьбы Германии:

Что я увидел - не расскажу, Уста моя клятва связала. Мне лишь позволено сказать, - Господи, как воняло!
– Я помню с отвращеньем еще Об этом проклятом, гнусном Прологе запахов - где юфть слилась С тухлым качаном капустным. Ужасны запахи были, господь, Что вслед за первым встали, Как-будто тридцать шесть клоак Все разом выгребали. Я знаю, памяти светлой Сен-Жюст Сказал в комитете спасенья, Что розовым маслом тяжелый недуг Не приведешь к исцеленью. Но этот немецкий грядущий дух По мерзости был больше, Чем мог вообразить мой нос, - И я не выдержал дольше…

Омерзительной, невыносимой клоакой представлялась Гейне Германия, управляемая тридцатью шестью деспотами.

И ему виделось будущее туманным и загадочным, потому что он знал, что у наирадикальнейших соотечественников - нет решимости расправиться с германской монархической государственностью. 

Гейне заканчивает поэму хвалой силе сатиры, страшного оружия в руках поэта. Гейне, обращаясь к королю, говорит:

Поэтов живых обижать не смей, У нас есть оружие и пламя, Ужаснее молнии Зевса оно, Хотя сочиненной нами. Всех старых и новых богов оскорбляй, - Олимпа седого клевретов, Глумись «ад Иеговой самим, Но только не тронь поэта!

Это - гимн поэзии, как организующей силе в Деле социального переустройства общества. Он обращается к новому подрастающему поколению:

Порода старая ханжей Уходит, слава богу, Она страдает недугом лжи И гибнет понемногу. Иное теперь поколенье растет, Греха и притворства не зная, С умом свободным, свободной душой, Ему все скажу до конца я. Уж вновь зацветает, знакома ей, И гордость и благость поэта, - Она горячим сердцем его И солнечным чувством согрета.