Генрих IV
Шрифт:
Синьора Матильда. Конечно!
Доктор. Когда он был совершенно здоров, – вот что я хотел сказать! Он просил вас заказать их?
Синьора Матильда. Нет.
Доктор. Это сделали и многие другие участники кавалькады, просто на память.
Белькреди. Я тоже заказал свой портрет, в костюме Карла Анжуйского.
Синьора Матильда. Как только были готовы костюмы.
Белькреди. Потому что, видите ли, было предположение собрать их все на память, как в картинной галерее, в салоне виллы, куда должна была приехать кавалькада. Но потом каждый захотел взять свой портрет.
Синьора Матильда. А мой портрет, как я
Доктор. Не знаете, не он ли просил об этом?
Синьора Матильда. Не знаю. Возможно… А может быть, сестра хотела доставить ему удовольствие…
Доктор. Я не о том! Мысль устроить кавалькаду явилась у него?
Белькреди (поспешно).Нет, нет! У меня! У меня!
Доктор. Разрешите…
Синьора Матильда. Не слушайте его! Эта мысль пришла в голову бедному Беласси.
Белькреди. Совсем не Беласси!
Синьора Матильда (доктору).Графу Беласси, который умер, бедняга, через два или три месяца после этого.
Белькреди. Но если Беласси не было, когда…
Ди Нолли (опасаясь нового столкновения).Простите, доктор, не все ли равно, у кого явилась эта мысль?
Доктор. Нет… все-таки мне помогло бы…
Белькреди. Мысль эта явилась у меня! Поверьте, мне тут нечем хвастаться, принимая во внимание печальные последствия этой затеи. Это было, доктор, – я прекрасно помню – в один из первых вечеров ноября, в клубе. Я перелистывал немецкий иллюстрированный журнал (понятно, я рассматривал только картинки, потому что я не читаю по-немецки). На одной из них был изображен император в каком-то университетском городе, где он был студентом.
Доктор. В Бонне, в Бонне!
Белькреди. Допустим, что в Бонне! Он ехал верхом, одетый в один из удивительных традиционных костюмов стариннейших студенческих обществ Германии. За ним следовал целый кортеж других студентов из дворян, тоже верхом и в костюмах. При виде этой картинки у меня явилась мысль. Потому что, надо вам сказать, в клубе собирались устроить большой маскарад по случаю карнавала. Я предложил эту историческую кавалькаду – лучше сказать, не историческую, а вавилонскую. Каждый из нас должен был выбрать персонажа того или другого века и изображать его: короля, или императора, или князя, рядом со своей дамой, королевой или императрицей, верхом на коне. Лошади, понятно, тоже должны были быть наряжены в стиле эпохи. И предложение было принято.
Синьора Матильда. Я получила приглашение от Беласси.
Белькреди. Если он сказал вам, что мысль принадлежала ему, он просто незаконно присвоил ее. Я говорю вам, что он даже не был в клубе в тот вечер, когда я внес предложение. И он (намекает на Генриха Четвертого)тоже не был.
Доктор. Тогда-то он и выбрал образ Генриха Четвертого?
Синьора Матильда. Потому что и я должна была выбрать себе какое-нибудь имя; даже не подумав, я заявила, что хочу быть маркизой Матильдой Тосканской.
Доктор. Но… я не понимаю, какая связь…
Синьора Матильда. Ах! Сначала и я не поняла, когда он сказал мне, что в таком случае он будет у моих ног, как Генрих Четвертый в Каноссе. Название «Каносса» было мне знакомо; но, по правде сказать, я не очень хорошо помнила всю эту историю; а когда перечла ее, готовясь к своей роли, мне показалось очень забавным, что я – вернейшая и усерднейшая союзница папы Григория Седьмого в ожесточенной борьбе с германским императором. Тогда я хорошо поняла, почему он, когда я уже выбрала роль его непримиримого врага, захотел, как Генрих Четвертый, быть со мной в паре в этой кавалькаде.
Доктор. А! Вероятно, потому, что…
Белькреди. Поймите, доктор, что он тогда настойчиво за ней ухаживал, а она (указывая на маркизу),естественно…
Синьора Матильда (подчеркивая с жаром).«Естественно»! Именно «естественно»! И тогда более чем когда-либо «естественно»!
Белькреди. Вот видите! (Показывая на нее.)Она его не выносила!
Синьора Матильда. Это неправда! Он никогда не был мне неприятен! Напротив! Но всякий раз, как кто-нибудь начинает серьезно ухаживать…
Белькреди (заканчивая)…вам хочется посмеяться над его глупостью!
Синьора Матильда. Нет, дорогой мой! В данном случае – нисколько! Потому что он никогда не был так глуп, как вы.
Белькреди. Я никогда не требовал к себе серьезного отношения.
Синьора Матильда. Я это хорошо знаю! Но с ним нельзя было шутить. (Другим тоном, доктору.)Дорогой доктор! Одно из несчастий для нас, женщин, когда вдруг за нами начинают неотступно следить чьи-то глаза и упорно обещают прочное чувство! (Разражается пронзительным смехом.)Ничего нет смешнее этого! Если бы мужчины видели себя с этой «прочностью» во взгляде… Мне всегда становилось смешно! А в то время – особенно. Теперь я могу сознаться: ведь с тех пор прошло больше двадцати лет. Если я тогда смеялась, то больше от страха. Возможно, что обещанию этих глаз надо было поверить. Хотя это было бы крайне опасно.
Доктор (с живым интересом, сосредоточенно).Вот-вот, именно это мне было бы интересно узнать. Очень опасно?
Синьора Матильда (легкомысленным тоном).Потому что он не был таким, как другие! Надо сказать, что и я… Ну да… тоже… тоже немного… по правде сказать, достаточно… (ищет более мягкого выражения)нетерпимо, да, нетерпимо отношусь ко всему умеренному и вялому! Но я была тогда слишком молода, понимаете? И женщина! Я закусила удила. Надо было иметь мужество, которого у меня недоставало. Я посмеялась над ним! С сожалением, с настоящим раздражением против себя самой, больше всего потому, что видела, как мой смех сливался со смехом остальных – всех тех глупцов, которые смеялись над ним.
Белькреди. Так же, как и надо мной.
Синьора Матильда. Ваша приниженность и кривляние всегда были смешны, дорогой мой, а он – никогда не был смешон. В этом большая разница! И потом, вам всегда смеются в лицо!
Белькреди. Я нахожу, что лучше в лицо, чем за спиной.
Доктор. К делу, вернемся к делу. Значит, он был уже несколько возбужден, насколько мне удалось понять?
Белькреди. Да, но так странно, доктор!
Доктор. А именно?
Белькреди. Как бы это сказать? Кто-то холодно возбужден.