Генрих IV
Шрифт:
Вместе с тем обращение парламента к королю ясно показало реакцию французов на действия папы, неприятие иноземного вмешательства в национальную политику Франции. Однако если отлучение Генриха Наваррского от церкви и не имело того эффекта, на какой рассчитывала Лига, оно все же послужило препятствием, замедлившим процесс национального примирения. На публикацию папской буллы об отлучении его от церкви и лишении прав, особенно права на наследование французского престола, Беарнец, поразительно легко относившийся к многочисленным превратностям судьбы, неожиданно даже для себя самого прореагировал болезненно. Позднее он рассказывал, что за одну ночь в его усах и бороде проступила седина — а ведь тогда ему не было еще и тридцати двух лет.
Авантюра королевы Марго
Трудным выдался для Генриха Наваррского 1585 год. Ко всем прочим треволнениям добавилась беда, которую, как говорится, не ждали. Взбунтовалась его благоверная, окончательно запутавшаяся в жизненных перипетиях. Она вдруг поняла, что никому не нужна и ни для кого
Едва прибыв в Ажан, Маргарита велела передать ей ключи от города, заперлась в нем и, запросив помощи у короля Филиппа II, объявила своему супругу войну, которую вела в интересах Лиги. При этом она, демонстрируя свое показное благочестие муниципальным властям города, рассказывала им о том, какая страшная угроза для нее исходит от коварной графини де Гиш, то есть Коризанды, и короля Наваррского. Дабы обезопасить себя, она набрала из числа добровольцев две роты личной охраны под командованием капитана д’Обиака. Генрих Гиз лично обратился к Филиппу II с просьбой оказать Маргарите материальную помощь в размере 40 тысяч экю для обеспечения ее «армии», формировавшейся ради борьбы с еретиками. Марго направила войско на осаду Тоннена, а потом попыталась овладеть городом Вильнев-д’Ажан. Пока ее супруг готовился оказать сопротивление войскам Лиги, авантюра Маргариты Наваррской приняла печальный оборот: ее воинство потерпело поражение сперва под Тонненом, а потом и под Вильневом, что поубавило у нее спеси. Когда ей стало нечем платить войску, отказывавшемуся защищать Ажан, осажденный маршалом Матиньоном, ей не оставалось ничего иного, кроме как бежать с несколькими преданными ей людьми. Она пересекла часть Центрального массива и достигла долины реки Алье, при переправе через которую едва не утонула.
И все же, несмотря ни на что, она оставалась королевой Наваррской и сестрой Генриха III, а город Ажан и крепость Карлат являлись частью ее апанажа и обязаны были повиноваться ей. Комендант крепости, узнав о постигшем ее разгромном поражении, двинулся навстречу ей с несколькими сотнями всадников. Итак, Марго обосновалась в старинной крепости Карлат, которая, как писал современник, больше походила на притон разбойников, нежели на замок королевы. Жители Ажана, облегченно вздохнувшие, избавившись от ее присутствия, отправили к ней ее мебель, слуг и немного денег. Герцог Гиз вновь обратился за помощью к Филиппу II, уверяя его, что королева Наваррская не сумела удержать Ажан из-за отсутствия средств, но что она готова набрать добровольцев и продолжить борьбу с еретиками. Тем временем сама Маргарита, дабы обзавестись наличными деньгами, заложила свои драгоценности и пыталась даже заняться виноторговлей, для чего запросила у супруга разрешение на беспошлинный вывоз пятисот бочек вина, но, как и следовало ожидать, получила отказ в довольно резкой и язвительной форме. А тут еще обнаружилась крайне неприятная для нее истина: оказывается, в крепости держат ее не столько под защитой, сколько под стражей, как разменную монету в политической игре. Не зная, что предпринять, Марго решила бежать, прибегнув для этого к помощи капитана д’Обиака, который был влюблен в нее. Несчастный глупец, впервые увидев ее, будто бы воскликнул: «Я хотел бы спать с ней, даже если бы потом меня вздернули!» Пройдет не так много времени, и роковое желание исполнится в точности…
Итак, Марго бежала из заточения с очередным своим любовником, примостившись на крупе его коня. Они нашли прибежище в замке Ибуа, принадлежавшем королеве-матери, и там за ними захлопнулась ловушка. Маркиз де Канийяк, посланный Генрихом III, во главе вооруженного отряда шел по пятам за беглецами, дабы неукоснительно исполнить приказ господина. Маргарита попыталась было спрятать любовника, но его без труда нашли и, в точном соответствии с данным им обетом, вздернули. Самой ей пришлось присутствовать при казни этого безумца, который перед смертью, вместо того чтобы подумать о спасении души, в любовном исступлении целовал муфту из синего велюра, подаренную ему дамой сердца, напоследок выкрикнув: «Не за провинность свою лишаюсь жизни, а по королевскому произволу!»
Королева Наваррская пребывала в отчаянии, разом потеряв любовника и свободу. Более того, зная характер Генриха III, она могла опасаться и за собственную жизнь. Итог прожитых ею лет был печален. Королева-мать использовала ее, жертвовала ею в политических интересах, отдавала, возвращала и снова отдавала королю Наваррскому. Теперь она ничего не представляла из себя и ни на что более не годилась. Ажанская авантюра, продолженная приключением в замке Карлат, лишила ее не только политического, но в какой-то мере и человеческого достоинства. Отныне эта королевская дочь и сестра короля для всех становилась обузой, и если бы она исчезла, то с облегчением вздохнули бы и брат Генрих III, и ее мать, и супруг Генрих Наваррский. И тогда она, точно утопающая за соломинку, ухватилась за последнюю надежду любой дочери — обратилась за помощью к своей матери, но Екатерина Медичи не дала разжалобить себя. Так с осени 1585 года почти на 20 лет местом обитания для Маргариты Наваррской стал замок Юссон, мрачная цитадель, в коей держать ее было поручено маркизу де Канийяку. Однако для жизнелюбивой Марго все оказалось не столь страшно: ее юссонская эпопея, начавшись как кровавая драма, вскоре превратилась в забавную комедию. Через месяц пленница совратила своего тюремщика, и пошла веселая жизнь — праздники, концерты, любовные утехи, пиршества. Она навсегда ушла из жизни своего супруга, который называл ее не иначе как «покойной королевой» и обратился к ней лишь тогда, когда потребовалось расторгнуть брак с ней.
Война трех Генрихов
И все-таки обращение парламента не получило должного отклика в обстановке разгоревшихся конфессиональных и политических страстей. Началась восьмая гражданская война — «война трех Генрихов». Номинальной целью этой войны было приведение в исполнение положений Немурского договора, предусматривавших возвращение протестантами крепостей, временно предоставленных в их распоряжение. В действительности же ставка была гораздо больше: речь шла о том, кому быть хозяином в распавшейся на части Франции. В преддверии боевых действий Генрих Наваррский сделал эффектный рыцарственный жест, великолепный пропагандистский ход, вызвав Генриха Гиза на поединок, который должен был заменить кровопролитную войну и спасти тысячи жизней. Гиз отказался, сославшись на то, что речь идет не о сведении личных счетов.
Генрих III, хотя и являлся королем, оказался в худшем положении, почти не имея средств для ведения войны. Напротив, Гиз, душа Лиги, находился на содержании у Филиппа II — самого богатого государя Европы. Чтобы не отстать от него, Генрих Наваррский заручился поддержкой королевы Елизаветы Английской и протестантских князей Германии. Последние не только давали ему субсидии, но и поставляли наемников для пополнения войск. Коризанда находила нужные слова, чтобы подбодрить возлюбленного и подвигнуть его на ратные дела: «Не позволяйте вырвать хлеб из своей руки, не допускайте, чтобы младший делил успех со старшим», что следовало понимать как призыв не позволить принцу Конде первому перейти в наступление. Понимала ли она, что успех Генриха Наваррского на поприще, к которому она подталкивала его, приблизит час их разлуки? Беарнцу пришло время на деле применить с малолетства усвоенную максиму: «Победить или умереть».
Прежде чем приступить к военным действиям, Генрих III отстранил от должности губернатора Лангедока Монморанси, заподозрив его в симпатиях к Генриху Наваррскому, против которого Лига и начала войну. Если бы лигёры разом обрушили на Беарнца все имевшиеся в их распоряжении войска, то ему просто-напросто нечего было бы противопоставить им — на тот момент в его распоряжении имелась «армия» из 350 кавалеристов и около двух тысяч аркебузиров. Однако они не сумели вовремя преодолеть разобщенность, упустив верную победу. Маршал Матиньон с одним лишь авангардом, насчитывавшим от трех до четырех тысяч человек, беспрепятственно перешел Гаронну и направился к Нераку. Генриху Наваррскому было передано «последнее строгое предупреждение» — требование перейти в католицизм, не имевшее, как и все предыдущие, успеха. Не касаясь конфессионального вопроса, Генрих заявил, что «не желает ничего, кроме гражданского мира и облегчения положения подданных короля». Он соглашался отдать крепости, предоставленные в распоряжение протестантов, если Лига откажется от своих крепостей. Это предложение осталось без ответа, и король Наваррский, предварительно заявив, что враги короля Франции являются и его врагами, перешел к оборонительной тактике.
Тем временем основные военные действия разворачивались не в Гиени, а севернее, где успех сопутствовал лигёрам. Герцог Меркёр во главе бретонского отряда занял Пуату. В Сентонже Конде, Ларошфуко и виконт де Роган оказывали лигёрам упорное сопротивление. Конде сумел даже вытеснить Меркёра за Луару. Развитие этого успеха позволило бы перенести военные действия на территорию католических провинций по Луаре и соединиться с ожидавшейся армией германских наемников. С этой целью Конде решил взять Анжер, однако его жители, не желавшие сдаваться гугенотам, оказали активное сопротивление, а пришедший на помощь им губернатор Анжу Генрих Жуаёз принудил нападавших к отступлению, перешедшему в бегство. Сам Конде, распустив свое войско, с трудом добрался до побережья Нормандии, а оттуда — до английского острова Гернси. Его репутации полководца был нанесен непоправимый урон. В ставке Генриха Наваррского, ревниво следившего за успехами кузена, неудача, постигшая Конде, не только никого не огорчила, но и послужила поводом для неуместных в данной ситуации шуток. Беарнец не скрывал, что борется не только за «спасение» Франции, но и за личное верховенство, поэтому любая неудача как его противников, так и соратников по борьбе рассматривалась им как его персональный успех.