Генрих IV

Балакин Василий Дмитриевич

После кончины отца Жанна д’Альбре стала королевой Наваррской, а ее сын Генрих, которому не исполнилось еще и двух лет, получил титул принца Наваррского. Разумеется, эти титулы признавались только во Франции, тогда как испанцы называли новоявленных королеву и принца не иначе как герцогиня Вандомская и принц Беарнский. Смена титулов и социального положения требовала нанести официальный визит королевскому двору Франции, и Жанна с Антуаном засобирались в путь. Однако сначала они предстали перед сословным собранием Беарна. После непродолжительных дебатов ассамблея признала их права, но на различных условиях. Беарнцы проводили четкое различие между Жанной, ставшей правительницей в силу наследственного родового права, и ее супругом-чужаком. Если Жанну признали как суверенную виконтессу и королеву Наваррскую, то Антуана — лишь королем-супругом (консортом). Французский король сразу же сообразил, в какой щекотливой ситуации оказался его кузен Антуан, и попытался сыграть на его уязвленном самолюбии, предложив ему обменять Беарн на домены в центре Франции, которыми он владел бы как бесспорный господин. Однако переговоры ни к чему не привели, и Генрих II попытался сил ой захватить Беарн, для овладения которым, как он полагал, настал удобный момент. С этой целью к крепости Наварранкс было направлено

войско, возвратившееся ни с чем. Потерпев столь досадную неудачу, французский король тем не менее предпочел восстановить добрые отношения с Антуаном, предоставив ему должности, которые прежде занимал его тесть, — губернатора и адмирала Гиени, правда, в обмен на его губернаторство в Пикардии. Теперь Антуан частенько бывал при французском дворе, дабы пользоваться вновь обретенной милостью Генриха II в интересах обеспечения будущего своего сына, подраставшего в замке Коарраз на попечении супругов Миоссан.

Когда сыну исполнилось три года, Антуан решил, что пришло время представить его французскому двору. В ноябре кортеж Антуана и Жанны отправился в путь, проезжая по принадлежавшим им землям и встречая повсюду торжественный прием. Особенно пышно был обставлен въезд в Лимож. Жанна как виконтесса Лиможская восседала под балдахином, установленным у ворот, где ей преподнесли ключи от города. Ей презентовали также статуэтку Минервы, тем самым чествуя наделенную великой мудростью виконтессу. Однако их уже с нетерпением ждали в Париже, и все трое, Жанна, Антуан и юный Генрих, 12 февраля 1557 года появились в Лувре, где их принимали Генрих II и Екатерина Медичи.

При дворе уже знали о резвом нраве и сообразительности наваррского принца, и всем не терпелось воочию увидеть его. Генрих II ласково принял мальчика, даже посадив, дабы оказать честь его родителям, на свои колени. Затем, исключительно шутки ради и чтобы испытать малыша, без какого-либо дальнего прицела, он спросил его, не хочет ли он быть его сыном. Маленький беарнец уже понимал по-французски, но еще не говорил на этом языке, поэтому ответил на своем диалекте, едва понятном большинству присутствовавших, что у него уже есть отец, и указал на Антуана Бурбона. В его голосе звучали возмущение и удивление непонятливостью французского монарха. Однако Генрих II не отступался, на сей раз обратившись к малышу с предложением: «Раз вы не хотите быть моим сыном, то не желаете ли стать моим зятем?» На это ребенок, не задумываясь, ответил утвердительно. Об этом случае из жизни Генриха IV рассказал уже известный нам Франсуа Фавен, и опять в его рассказе литературного вымысла больше, чем правды. Ещё можно допустить, что трехлетний ребенок адекватно реагировал на первый вопрос французского монарха, но предложение стать зятем должно было поставить его в тупик — что такое зять и почему он должен хотеть стать им?

Сочиняя этот эпизод, Фавен решал сверхзадачу — литературно, драматично, почти по-шекспировски, рассказать о первой встрече будущих супругов, Генриха Наваррского и королевы Марго, тогда еще девочки четырех лет от роду. Представление вассала сеньору неожиданно переросло в смотрины жениха и невесты. Для Жанны и Антуана это было, несомненно, весьма лестное предложение (вспомним, как мечтала Маргарита Ангулемская выдать свою дочь за дофина), но и для Генриха II брак дочери с наследником Наварры и Беарна имел важную политическую цель — не допустить брачного альянса наваррского принца с испанской инфантой. Как в свое время Франциск I увлек в фарватер французской политики Генриха д’Альбре, выдав за него свою сестру Маргариту, так теперь Генрих II задумал брачными узами привязать к Франции сына Жанны д’Альбре, личную судьбу которой также устроил в свое время. Нет оснований полагать, что все было решено именно тогда, в ходе достопамятной встречи 12 февраля 1557 года, однако история получила продолжение, да и Антуан Бурбон в дальнейшем не упускал случая похвастаться, что король Франции сам предложил выдать свою дочь за его сына. Так уже в возрасте трех лет Генриху Наваррскому судьбой было предопределено стать супругом женщины своевольной и неверной, которой он будет отвечать тем же, пускаясь в бесчисленные любовные похождения.

После этого первого опыта пребывания при дворе маленького беарнца снова отвезли в Коарраз на попечение супругов Миоссан. Там он продолжал вести жизнь, подобную той, какую вели крестьянские дети, с одной лишь разницей: возможно, сам еще того не осознавая, он был номинальным правителем Наваррского королевства, суверены которого отсутствовали в своих владениях. Уверяют даже, что в пять с половиной лет он впервые подписал официальный документ. Побывав при роскошном французском дворе, блеск которого его не ослепил, он опять босой и с непокрытой головой носился с мальчишками Коарраза, не страшась ни дождя, ни ветра, ни снега. Набегавшись, он садился за стол, с аппетитом поглощая хлеб, холодное мясо и соленый беарнский сыр. Это спартанское воспитание укрепило его физически и закалило его здоровье, чего так недоставало принцам Валуа, растущим в душных покоях Лувра. С детских лет он отличался выносливостью и презрением к изысканным яствам и элегантным нарядам. Тогда же он приобрел опыт общения с простым народом, который всегда относился к нему лучше, чем знать. Мало кому из венценосцев довелось в детстве делить повседневную жизнь с землепашцами и пастухами. Эти годы, проведенные в сельской глуши, стали самыми счастливыми в бурной жизни Генриха IV. Оказавшись на вершине власти, он смог по достоинству оценить товарищество детских лет: только в Коарразе дружба была беззаботной и бескорыстной.

7 февраля 1559 года у Генриха родилась сестра — пятый и последний ребенок Жанны д’Альбре. Девочку назвали Екатериной в честь королевы Франции. Это был второй ребенок супружеской четы Жанны и Антуана Бурбона, которому суждено было достичь поры зрелости и стать мадам Екатериной, единственной сестрой Генриха Наваррского.

Гугеноты

Счастливая пора в жизни Генриха Наваррского совпала с началом, пожалуй, самого трагического периода в истории Франции. Правда, ничто не предвещало грядущих бед — напротив, как хорошо всё начиналось! Наконец-то закончилась череда войн, получивших по главному объекту вожделения противоборствующих держав название Итальянских. 3 апреля 1559 года в Като-Камбрези на севере Франции был подписан мирный договор между королями Генрихом II Французским и Филиппом II Испанским. Династию Валуа этот мир (как, впрочем, и вся война) не увенчал лаврами, однако Генриху удалось сохранить лицо, трактуя условия соглашения с давним противником как разумный компромисс: пусть Франции пришлось отказаться от завоеваний в Артуа, Фландрии и, что особенно досадно, в Италии, она получала важные города-крепости на своих восточных рубежах — Мец, Туль и Верден. В ознаменование мира монархи сговорились о заключении династических браков: сестра Генриха II Маргарита выходила замуж за герцога Савойского Карла Эммануила, а его дочь Елизавета — за самого короля Испании Филиппа II. В честь этих трех радостных событий французский король устроил по старинной рыцарской традиции турнир, в котором сам принял участие и который закончился для него трагически: 10 июля 1559 года в поединке с графом Монтгомери он получил рану, в первый момент показавшуюся не опасной, но оказавшуюся смертельной. Копье Монтгомери сломалось, и щепка, пройдя сквозь щель забрала шлема Генриха, впилась ему в глаз настолько глубоко, что поразила мозг. Лучшие придворные врачи оказались бессильны, и спустя несколько дней король, оставаясь в полном сознании, скончался.

Для Франции это была катастрофа: страна лишилась здорового и дееспособного короля в то самое время, когда в любой момент могли разразиться Религиозные войны, предотвратить которые должен был и, возможно, сумел бы Генрих II. Эта катастрофа поставила королеву-мать Екатерину Медичи в трудное положение: корона Франции переходила к пятнадцатилетнему мальчику Франциску II, не отличавшемуся крепким здоровьем. Его братья Карл, будущий король Карл IX, Генрих, будущий Генрих III, и Франсуа, будущий герцог Алансонский, были детьми, соответственно, девяти, восьми и пяти лет. Гражданскому миру и государственному единству реально угрожала постоянно нараставшая вражда между католиками и протестантами-гугенотами (huguenots, французская версия немецкого слова Eidgenossen, коим и по сей день именуются жители Швейцарии — именно там зародилось учение Жана Кальвина, уроженца Франции, вынужденного отправиться туда в изгнание), распространению влияния которых немало способствовали процветавшие в Римской церкви злоупотребления. Уже никого не удивляло, хотя и вызывало решительное неприятие, когда отпрыски знатных родов, сами еще дети, становились аббатами, епископами и архиепископами, получая богатые доходы с церковных владений. Число кальвинистов-гугенотов множилось не в последнюю очередь и потому, что французы с недоверием и опаской смотрели на новых «хозяев жизни» — Гизов, чужаков-лотарингцев, родственников юной супруги еще более юного короля Франциска II, претендовавших на роль фактических правителей страны.

Новое вероучение, ересь с точки зрения официальной церкви, особенно активно распространялось на западе и юго-западе Франции, где традиционно сильны были сепаратистские настроения: ничто так не помогает подчеркнуть свою особость, как принятие новой веры. Франциск I, при котором началось реформационное движение, поначалу терпимо относился к нему, усматривая в нем оппозицию ненавистным ему Парижскому парламенту и Сорбонне, однако когда оно выплеснулось на улицы городов, угрожая общественному и государственному порядку, он, христианнейший король, принялся ревностно искоренять ересь. Суды в ускоренном судопроизводстве отправляли на костер все новых еретиков, порождая мучеников за веру. Адепты нового вероучения находились во всех слоях общества, поскольку везде были недовольные существующим порядком вещей. Бродячие торговцы и разносчики товаров были превосходными агентами гугенотской пропаганды. Правда, Париж на протяжении всех Религиозных войн сохранял стойкую приверженность католицизму. Знать, включая и большинство сельского дворянства, до поры до времени также оставалась в массе своей оплотом старой веры и опорой монархии. Всё изменилось после трагической гибели Генриха II. Слабость центральной королевской власти провоцировала на разного рода интриги. Титулованная знать, все еще феодальная по своему духу, приведенная к повиновению твердой рукой Людовика XI, вновь подняла голову. При этом она руководствовалась отнюдь не соображениями общественного блага или защиты веры, а личной выгодой.

При дворе сформировались три противостоявшие друг другу группировки. Прежде всего, клан Гизов и их сторонников, включавший в себя герцога Франсуа Гиза по прозвищу Меченый (по ране на лице, полученной во время войны против императора Карла V), пользовавшегося большим авторитетом, и его брата кардинала Лотарингского, амбициозного прелата и тонкого политика. С самого начала эти «господа лотарингцы», как их называли, правильно оценили ситуацию: сообразив, что католики составляют подавляющее большинство, особенно в Париже, они высокопарно объявили себя защитниками церкви и короны. Протестанты нашли своих представителей в лице клана Бурбонов, первых принцев крови: Антуана Бурбона, герцога Вандома и короля Наваррского, главы дома Бурбон-Вандомов, и его младшего брата Луи (Людовика), принца Конде. Однако эти двое лишь номинально считались защитниками дела протестантизма. К Реформации они примкнули из соображений личной выгоды и ненависти к их соперникам Гизам. Они даже не решались действовать открыто, довольствуясь оказанием протестантам косвенной поддержки. Зато гугеноты могли положиться на третью группировку или, как тогда говорили, «партию», которую представляли братья Шатийоны: кардинал Оде, адмирал Гаспар де Колиньи и генерал от инфантерии Франсуа д’Андело. Все они занимали достаточно видные посты и к тому же были племянниками Анна де Монморанси, коннетабля и первого барона Франции.

Амбуазский заговор

Все усилия королевы-матери, направленные на примирение соперников или, по крайней мере, на поддержание приемлемого равновесия между тремя группировками, оказались тщетными. В своем стремлении к власти Гизы поначалу опередили конкурентов. Им оказалось нетрудно, заручившись доверием Екатерины Медичи, оттеснить протестантскую партию от кормила власти. Коннетабль Монморанси был отправлен в Шантильи. Антуану Бурбону доверили миссию сопровождать Елизавету Французскую, с которой по доверенности заключил брак Филипп II, до испанской границы, чтобы торжественно передать ее супругу. Антуан с признательностью принял на себя выполнение этой почетной миссии, возможно, втайне надеясь на личную встречу с испанским королем, в ходе которой можно было бы прямо заявить ему свои притязания на Верхнюю Наварру с Памплоной. По прибытии в Беарн он постарался во всем блеске показать принцессе Валуа, ставшей королевой Испании, свои суверенные владения. 21 декабря в По Елизавета общалась со своим юным кузеном Генрихом, «настоящим беарнцем». К великому разочарованию Антуана, Филипп II не прибыл лично встречать супругу, прислав вместо себя делегацию спесивых грандов. Да и как он мог удостоить личной встречи того, за кем не хотел признавать королевского титула, именуя его лишь «герцогом Вандомским»?