Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Джордж Маргарет

– Ну тогда ладно, – сказал он. – Я могу отвести вас к королю.

Маргарита сразу направилась за ним, но я остался на месте и решил, в свою очередь, поинтересоваться:

– А вы кто такой?

Верзила обернулся. Я думал, он рассердится, но его, похоже, обрадовал мой вопрос.

– Меня зовут Чарлз Брэндон, – ответил он так, словно мне следовало знать его имя. – К вашим услугам, мой принц.

Он улыбнулся и поклонился. Этот здоровяк вдвое старше меня признал, что я вправе приказывать ему. Для моей невинной души

это была не просто затертая придворная фраза, а обет, подразумевающий особую связь между нами. Я протянул ему руку, и он с готовностью пожал ее.

Это рукопожатие соединило нас до конца наших дней.

Брэндон проталкивался сквозь плотную людскую стену. Все увлеченно смотрели на что-то, скрытое от наших взоров. Вскоре и мы увидели предмет всеобщего внимания. В воздухе болтались четыре мастифа. Их попросту повесили, как преступников! Скуля и задыхаясь, они дергались и извивались, неистово и тщетно пытаясь содрать лапами удавки. Спустя мгновение собаки затихли, высунув языки, и их тела безжизненно обмякли. Они медленно покачивались, и никто не попытался обрезать веревки.

Позже я понял, почему устроили собачью казнь. Появился король в серой мантии, отделанной старым мехом. Он вышел на помост, поднял руки, призывая к тишине, и медленно заговорил. Его тонкий пронзительный голос разнесся над умолкнувшей толпой:

– Теперь вы воочию убедились, что вероломные псы не смеют восставать против государя.

С каждым словом в морозный застывший воздух вырывалось облачко пара. Отец отступил на шаг и бросил небрежный взгляд на собак, собираясь удалиться. В этот момент кто-то подошел к нему с тихим сообщением.

– Ах! Прибыли мои дети. Мы должны приветствовать их.

Внимая повелительному жесту короля, люди послушно повернулись к главным воротам.

Мы с Маргаритой и Брэндоном замерли на месте. Когда народ расступился, мы увидели, что на помосте лежит мертвый лев, окровавленный и искалеченный.

– Что случилось? – воскликнула Маргарита. – Почему убит лев? И за что повесили собак?

Она выглядела просто заинтригованной, а не испуганной. А сам я испытал сильное отвращение.

– Его величество натравил собак на льва. Он хотел показать, как королевские хищники уничтожают любых врагов. А вместо этого псы одержали верх. Поэтому король повелел наказать их как изменников. Это была единственная возможность извлечь пользу из задуманного урока.

Брэндон тщательно подбирал слова, но тон его подсказал мне, что он не одобряет действий моего отца. Мгновенно я проникся к Чарлзу еще большей симпатией.

– Но король… – осторожно начал я.

– Крайне обеспокоен незыблемостью трона, – беспечно бросил Брэндон. – Он получил известие об очередной смуте. Опять восстали корнуолльцы. – Парень оглянулся, дабы убедиться, что нас не подслушивают. – Уже в третий раз…

И тут он замолк – должно быть, почувствовал исходящее от Маргариты

волнение, готовое выплеснуться в потоке вопросов.

Но она уже отвернулась и смотрела, как толпа шумными возгласами встречает появление Артура. Створы распахнулись, и наш брат въехал в ворота, вцепившись руками в луку седла. Он скривился, увидев вокруг восторженные лица. В одно мгновение приветственные крики достигли апогея. Король выступил вперед и обнял Артура, едва не стащив его с лошади. После короткого объятия Генрих обратился к подданным:

– Теперь для меня действительно наступил праздник! Приехал мой сын! Мой наследник, – закончил он многозначительно.

Отец даже не заметил нас с Маргаритой. Через несколько минут мы присоединились к остальным детям и выслушали яростную отповедь нашей вечно кудахтающей няни Энн Льюк.

Шагая по двору, я украдкой поглядывал, как волокут куда-то тушу растерзанного царя зверей.

Нам показали наши покои, и прибывшие с нами слуги тут же принялись сновать взад-вперед, распаковывая вещи и расставляя привезенную мебель. Празднества должны были начаться сегодня вечером с пиршества в Большом зале.

Потом няня Льюк сообщила, что мы с Марией туда не пойдем.

Понятно, почему сестра должна остаться в детской – ей ведь всего два года! Но мне-то уже семь лет. Почему же я не могу присоединиться к взрослым? Целый год я надеялся, что буду участвовать в грядущих рождественских пирах. Неужели, справив минувшим летом день рождения, я еще не достиг разумного возраста?

Разочарование было столь сокрушительным, что я зарыдал и начал разбрасывать по полу свою одежду. Впервые я открыто показал свой характерец, и все застыли, уставившись на меня. Ну и отлично! Наконец они поймут, что я заслуживаю внимания!

– Лорд Генрих! Прекратите! – воскликнула Энн Льюк, подскочив ко мне. – Ваши выходки просто неподобающи!

Она пригнулась, уворачиваясь от летящего наугад башмака, и попыталась схватить меня за руки, но я вырвался от нее.

– Такое поведение недостойно принца!

Последняя фраза возымела желаемый эффект. Я остановился, хотя по-прежнему задыхался от злости.

– Я желаю пойти на этот пир, – переведя дух, спокойно заявил я. – Мне уже сравнялось семь, и, по-моему, жестоко со стороны короля лишать меня удовольствия и в нынешнем году.

– Принцы, достаточно взрослые для участия в королевских праздниках, не разбрасывают свои вещи и не визжат, как обезьянки.

Обрадовавшись, что я успокоился, Энн неуклюже поднялась с колен.

Тогда я понял, что надо делать.

– Пожалуйста, няня Льюк, – ласково сказал я. – Мне так сильно хочется пойти на пир. Я ведь столько ждал! В прошлом году его величество обещал… А теперь опять хочет оставить меня в детской.

Это была выдумка чистой воды, но я надеялся, что она поможет.