Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Джордж Маргарет

Следующий, Перкин Уорбек, оказался менее забавным. Его приветили шотландцы и обеспечили высокородной супругой. Отцу пришлось казнить его.

И тем не менее восстания не прекращались. В стране еще оставалась бездна заговорщиков и мятежников. Что бы отец ни делал, всегда находились недовольные, тайно стремившиеся свергнуть его с престола.

В конце концов их происки измучили и ожесточили его. Теперь мне многое стало понятным в поведении отца. Непрестанные козни лишили его молодости (как он однажды сказал: «С пяти лет я жил либо пленником, либо изгнанником»), и даже когда Генрих VII, по общему мнению, завоевал свое право на спокойное царствование,

его не оставили в покое. Многим хотелось сбросить его с трона, а лучше всего попросту похоронить.

Отец женился на дочери своих заклятых врагов. Он не испытывал уважения к Эдуарду IV, однако дал торжественный обет в соборе Ренна, что если его вторжение в Англию пройдет успешно, то он женится на Елизавете, дочери Эдуарда.

Почему? Исключительно потому, что она являлась наследницей дома Йорков, а он – дома Ланкастеров. Он никогда не видел будущую жену и ничего не знал о ее внешности и склонностях. Она могла оказаться горбатой, косоглазой или рябой. Однако женитьба на ней положила бы конец войнам. И только это волновало его.

Как я уже говорил, мой отец презирал Эдуарда IV. И неудивительно, ведь тот пытался убить его и вдобавок казнил Оуэна, приходившегося Генриху дедом. И все же он согласился взять в жены дочь врага… Отец понимал требования времени. Убийство некоторых людей подобно возделыванию сада: надо удалять сорняки и мелкие боковые побеги, иначе в дальнейшем они могут погубить большое дерево, что вы заботливо выращиваете.

Я положил этому конец. Теперь никому в Англии не грозит тайная смерть. Нет больше удушений подушками, отравлений или кинжальных ударов в полночной тьме. Полагаю одним из великих достижений моего правления то, что эти варварские преступления навсегда ушли в прошлое.

Но я начал рассказывать об отцовской женитьбе. Елизавету, дочь Эдуарда, вывезли из тайного убежища (где она с матерью скрывалась от яростного гнева Ричарда III) и доставили к отцу в качестве одного из военных трофеев.

Вот так Елизавета Йоркская обвенчалась с Генрихом из дома Ланкастеров. Придворные художники создали для них особый герб: красно-белую розу Тюдоров, в коей сочетались цвета обоих родов. Не прошло и года, как королева произвела на свет желанного наследника. Его назвали Артуром, дабы избежать «узаконенных» имен (Генрих у Ланкастеров, Эдуард и Ричард у Йорков) и оживить в памяти народа образ легендарного вождя бриттов. Столь славное имя не могло никого задеть и одновременно вселяло прекрасные надежды.

Потом родились и другие дети – Маргарита, названная в честь отцовской матери, затем я. (Родители сочли безопасным дать третьему ребенку родовое имя Генрих.) После меня появились Елизавета, Мария и Эдмунд. И еще одна принцесса… Я не могу вспомнить ее имя, да и успели ли окрестить младенца… Она прожила всего два дня.

Отец мой женился в двадцать девять лет. К его сорока годам в живых остались четверо детей – два принца и две принцессы, – и упрочение новой династии не вызывало сомнений.

Мне рассказывали, что Генриха VII считали красивым мужчиной. Народ любил его. В нем видели отважного искателя приключений, а в Англии всегда привечали благородных разбойников и героев. Его встретили восторженно. Но с годами восторги поутихли, подданные разочаровались в своем короле. Отец явно не оправдал ожиданий. Он не отличался ни грубоватым добродушием Эдуарда, ни суровой простотой воинствующего монарха. По образу мыслей и взглядам его с трудом можно было назвать англичанином, ведь большую часть своей жизни он провел за морем

либо в Уэльсе, что пагубно сказалось на его характере. Он с излишним недоверием относился к людям, они чувствовали это, и в конце концов он потерял их любовь.

Я описываю отца, подобно любому другому летописцу стараясь отметить, как он выглядел и как правил. Конечно, будучи ребенком, я многого не замечал и не понимал. Помню, король был высок и худощав. Однако видел я его редко, а уж о разговорах с глазу на глаз не могло идти и речи. Порой ему приходило в голову нанести своим четырем отпрыскам неожиданный и неофициальный визит, и тогда он вдруг появлялся в наших покоях. Мы с трудом терпели такие посещения. Он прохаживался по нашим залам, точно генерал, инспектирующий свои войска, проверяя наши успехи в латинском или арифметике.

Зачастую с ним приходила и его мать, Маргарита Бофор, хрупкая старая дама в неизменно траурном облачении. Никогда не забуду ее лицо, узкое, с резкими чертами. К восьми годам я сравнялся с ней ростом и мог смотреть ей прямо в глаза, горевшие черным огнем. Радости мне это не прибавляло. Она вечно задавала нам сложные вопросы и почти никогда не бывала довольна ответами, поскольку считала себя весьма ученой и даже время от времени покидала своего мужа, удаляясь в монастырь, где целыми днями читала умные книги.

Именно Маргарита выбирала для нас учителей и руководила нашим образованием. Разумеется, лучшие наставники занимались с Артуром (а те, что поплоше, обучали остальных детей), но некоторые из них иногда давали уроки и мне. Бернар Андре учил нас обоих истории, а Жиль д’Эве – французскому. Джон Скелтон, признанный поэт, начал заниматься с Артуром, но позже стал моим личным учителем.

Скелтон, несмотря на сан, слыл распутником, и мы сразу понравились друг другу. Он сочинял грубые сатиры и жил с любовницей; мне он показался чудесным. До знакомства с ним я считал, что все ученые должны быть похожими на мою бабушку Бофор. Книги в моем сознании связывались с траурными одеждами и монастырями. Скелтон эти представления разрушил. Когда королевская власть перешла ко мне, наука перестала нуждаться в монастырских библиотеках и скрипториях. (И не просто потому, что я разогнал всех этих святош!)

Естественно, мы изучали латынь, французский, итальянский, математику, историю и поэзию. Также меня усиленно пичкали цитатами из Библии и сведениями из теологии и истории церкви, поскольку готовили для духовного служения. Скажу, что знания никогда не пропадают даром. В дальнейшем я изрядно попользовался собственной религиозной осведомленностью, хотя область ее применения ужаснула бы мою благочестивую бабушку и выбранных ею наставников.

Наше детство проходило в постоянных переездах. Отец, вернее, английский монарх владел восемью дворцами, и каждый сезон его двор переезжал в один из них. Правда, мы, королевские отпрыски, редко жили в одном замке с правящей четой. Родители предпочитали держать нас в загородных резиденциях, где кругом леса и поля, да и воздух чище столичного. Дворец Элтам считался идеальным местечком. Небольшой по размерам, он возвышался среди лугов всего в трех милях от Гринвича и Темзы. Его выстроили из камня на обширном участке с ухоженным садом для моего любвеобильного деда, Эдуарда IV, и обнесли унылым круговым рвом. Элтам был слишком тесен для сонма придворных, зато места здесь с лихвой хватало для детей короля и немногочисленной челяди – поваров, слуг и стражи.