Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса
Шрифт:
– Способный танцор! – ворчливо повторил я. – Мне придется выкинуть балы из головы… если, конечно, Артур не позволит священникам отплясывать в сутанах. Вы полагаете, что его святейшество соблаговолит дать нам такое разрешение?
Безнадежно… Значит, уповать я могу лишь на побег к морю.
Внезапно королева склонилась и легко коснулась моей щеки.
– Милый Генри, – сказала она, – мне тоже многое не нравится. Очень не нравится.
Значит, она поняла, она догадалась. Ведь моя мать была старшей дочерью короля. Но дочь не имеет законного права наследовать корону. Матушка тоже не могла проявить свои способности.
Я кивнул. И покорно спустился за ней в Большой зал.
Там было жарко и многолюдно, повсюду пестрели шелковые, бархатные и парчовые наряды, обильно украшенные драгоценностями. Убожество моей одежды в очередной раз больно укололо мое самолюбие. К свадьбе и Рождеству мне пошили всего три костюма, прямо скажем не слишком шикарных, и я таскал их и в пир, и в мир.
Артур и Екатерина восседали на возвышении в конце зала. Разряженный, будто идол, брат выглядел хрупким, очаровательным ребенком, которого посадили в огромное золоченое кресло. Его нервный блуждающий взгляд то и дело останавливался на супруге. Сразу по окончании рождественских праздников новобрачным предстояло покинуть Лондон и отправиться в холодный старый замок на валлийской границе. Там они будут готовиться к роли короля и королевы. Эта идея всецело принадлежала отцу; он верил в выносливость Артура, в его закалку.
Но Артур, несомненно, не хотел закалять свой характер. Хотя готов был к испытаниям, поскольку сознавал свой долг. Его Артур всегда честно исполнял. Он словно чувствовал, что приличествует королю или даже является сущностью королевского бытия.
Наши менестрели уже заняли отведенные им на каменной галерее места. Их собралось пятнадцать человек – вдвое больше обычного. Капельмейстер объявил, что нас почтили своим присутствием венецианский лютнист и шалмеист [11] из Фландрии. Поднялся одобрительный гул голосов. Далее он добавил, что перед нами выступят музыканты, один из которых весьма сведущ во французских придворных танцах, и другой обучался при испанском дворе.
11
Шалмеист – музыкант, играющий на шалмее, предшественнике гобоя.
Начали с английских танцев. Дамы и кавалеры в большинстве своем охотно выходили в круг, отлично зная эти мелодии. Всем были известны павана, бранль и аллеманда.
Артура балы не интересовали. С величественным видом он сидел сиднем в своем огромном кресле, намеренно не замечая беспокойства Екатерины, отбивающей ритм носками туфелек. Она явно хотела поплясать – я замечал это в каждой ее черточке, в каждом движении.
Внезапно я решился исполнить как свое, так и ее желание. Мы оба были пленниками своего положения: она стала супругой не желавшего танцевать увальня, меня ждала стезя священника. По прихоти судьбы последующие годы нам, вероятно, придется провести без танцев. Да, но пока еще оставалось немного времени…
Я прошел по залу, приблизился к Екатерине и, склонившись перед возвышением, пригласил ее на бургундский танец. Она нерешительно кивнула, я предложил ей руку, и мы вместе вышли на середину зала.
Голова у меня закружилась. На
Мой взгляд задержался на Екатерине. Она подарила мне столь счастливую улыбку, словно я спас ее. И к благодарности за спасение примешивалось еще что-то… похоже, она сочла меня привлекательным, достойным внимания кавалером. Я почувствовал ее симпатию ко мне, ее расположение, которое согрело меня, как лучи летнего солнца.
Она потрясающе танцевала, причем знала много затейливых движений, не известных нам в Англии. И я изо всех сил старался соответствовать ей. Ее проворство, грация, чувство ритма приятно поразили меня. Постепенно все танцоры расступились и начали с интересом наблюдать за нами, пока мы исполняли гальярду, королевский гавот, а потом и катр-бранль, и тот испанский танец Альгамбры, что она показала мне. Когда музыканты умолкли, Екатерина остановилась, переводя дух, лицо ее пылало. Мгновение зрители неловко молчали, а потом разразились восторженными похвалами в наш адрес.
Сидя один на возвышении, побледневший Артур смотрел в зал, как обиженный ребенок.
6
Спустя четыре месяца Артур умер от чахотки в холодном, продуваемом сквозняками валлийском замке, и Екатерина овдовела.
А я вдруг стал наследником – единственной защитой от забвения и надеждой на продолжение молодой династии Тюдоров.
Эта новость уже распространилась по двору, но я еще ничего не знал и сидел один в своих покоях. Отцовский паж принес мне короткое послание от короля с просьбой без промедления явиться к нему.
– Без промедления? – удивился я.
Отец никогда не посылал за мной, и уж тем более в середине дня, когда мне полагалось корпеть над уроками.
– Да, ваше высочество, – ответил парень.
В его голосе прозвучала напряженная нотка, и это заметил даже я, десятилетний мальчик. Я всмотрелся в лицо посланника. Он пялился на меня во все глаза.
На пути к королевским апартаментам меня сопровождали пристальные взгляды придворных. И вдруг я понял, что произошло нечто ужасное. Неужели меня решили отослать в какой-нибудь дальний монастырь якобы для обучения?
Наконец я открыл массивную деревянную дверь отцовского кабинета. Внутри, как обычно, царил унылый полумрак. Король, с его извращенным пониманием бережливости, вечно скупился на топливо, если только не ожидал высокопоставленного гостя. В его покоях неизменно стоял такой холод, что слуги держали там за ширмами скоропортящиеся припасы. Особенно хорошо, как мне рассказывали, сохранялось масло.
В тусклом освещении я с трудом разглядел темную фигуру, стоящую ко мне спиной. Король… Он обернулся и увидел меня.
– Генрих!
Он направился ко мне, раскинув руки. Его пальцы слегка посинели от холода, как я заметил. Лицо отца осунулось, словно незримое бремя растянуло его кожу.
– Артур умер. Ваш брат умер. – Он будто бросал мне обвинения, кривя тонкие губы.
– Когда? – задал я единственный вопрос, пришедший в голову.
– Три дня назад. Курьер только что прибыл из Ладлоу. Артура замучила простуда. Чахотка. Не знаю толком.
Он удрученно покачал головой и растерянно развел руками.