Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 6-7
Шрифт:
В тот же вечер короткой запиской он сообщил Плавицкому о приезде пани Эмилии, полагая, что Марыня будет ему благодарна за это посредничество, и дал знать на квартиру Хвастовских, чтобы приготовили чай. А сам нанял извозчика, доставить их с вокзала домой, и наутро уже в пять часов явился на вокзал.
Было свежо, и Поланецкий, чтобы согреться, быстрым шагом прохаживался по перрону в ожидании поезда. Дали, станционные постройки, вагоны на запасных путях окутывал туман — понизу густой, выше он редел и розовел, что предвещало погожий день. На перроне, кроме железнодорожных служащих и чиновников, в этот
— Доброе утро! — сказал он. — Оно и правда обещает быть добрым к нам. Если, конечно, наши путешественницы приедут.
— Значит, это еще не наверняка? — спросила Марыня.
— Нет, отчего же? Разве что-нибудь непредвиденное случится. Вчера вечером я получил телеграмму и послал записку пану Плавицкому, думая обрадовать вас новостью.
— Спасибо. Такая приятная неожиданность!..
— То, что вы так рано встали, — лучшее тому свидетельство.
— Еще старая моя привычка.
— Но мы слишком уж рано пришли. Поезд прибывает только через полчаса. Мой совет — лучше погуляйте, не стойте на месте: утро прохладное; хотя день обещает быть хорошим.
— Да, туман рассеивается, — сказала Марыня, поднимая кверху голубые глаза, которые в утреннем свете показались Поланецкому фиолетовыми.
— Не хотите ли пройтись по перрону?
— Спасибо. Я лучше в зале посижу.
И, кивнув, ушла. Ему было немного досадно, что она не захотела остаться, но он подумал, что это, может быть, не принято. А мысль, как должен сблизить их приезд пани Эмилии и сколько встреч сулит, еще больше его ободрила. И удивительный подъем и одушевление овладели им, нарастая с каждой минутой. Представляя себе фиолетовые очи Марыни, ее порозовевшие от утренней прохлады щеки и проходя мимо окон зала, где она сидела, он с веселым задором повторял про себя: «Что сидишь там, прячешься от меня, все равно тебя найду!»
И с небывалой силой ощутил, как мог бы полюбить ее, будь она к нему хоть чуточку снисходительней.
Между тем раздался звонок, и через несколько минут в тумане, который все еще стлался по земле, хотя вверху уже голубело небо, неясно проступили очертания поезда, все более четкие по мере приближения. Замедляя ход, паровоз в клубах дыма подкатил к перрону и остановился, с оглушительным шипением выпуская под передние колеса пар.
Поланецкий устремился к спальному вагону, и первое лицо, мелькнувшее в окне, было Литкино, которое просияло при виде его, словно осветясь солнцем. Девочка радостно замахала ему руками, и спустя мгновенье Поланецкий был в вагоне.
— Котеночек мой дорогой! — вскричал он, сжимая Литкины руки в своих. — Выспалась? Здорова?
— Здорова! Вот мы и вернулись наконец! И будем теперь вместе! Доброе утро, пан Стах!
Рядом с девочкой стояла пани Эмилия; «пан Стах» и ей с чувством поцеловал руку.
— Доброе утро, дорогая пани! Извозчик ждет, — торопливо, как всегда при встрече, стал он объяснять. — Вы можете сразу же ехать, багаж
Марыня стояла подле вагона, и обе, радостно улыбаясь, бросились пожимать друг дружке руки. Литка помедлила словно в нерешительности, но потом с обычной безоглядной искренностью кинулась ей на шею.
— Марыня, поедем к нам пить чай, — сказала пани Эмилия. — Нас ждут дома, а ты, поди, и не завтракала? Поедем, а?
— Вы же устали: всю ночь в дороге.
— Мы от самой границы спали как убитые, только-только успели одеться и умыться. Все равно будем чай пить, так что ты нам ничуть не помешаешь.
— В таком случае с удовольствием.
— Мамочка а пан Стах? — спросила Литка, дергая мать за платье.
— Ну конечно, и пан Стах Он обо всем позаботился, все для нас приготовил, значит, и он должен поехать.
— Должен! Должен! — воскликнула, оборачиваясь к нему, Литка.
— Не должен, а хочет, — шутливо возразил он.
Вчетвером уселись они в пролетку. Поланецкий был в отменном настроении — еще бы! Напротив сидит Марыня, рядом — Литка. На душе у него стало светло, как в этот утренний час, и проснулась уверенность, что отныне все пойдет хорошо. Во всяком случае, он принадлежит к тесному кружку людей, связанных общими интересами и взаимной симпатией, и к нему же будет принадлежать Марыня. Вот и сейчас она близ него, а главное, их сближает общая приязнь к пани Эмилии и Литке.
Все четверо непринужденно болтали по дороге.
— Отчего вы, Эмилька, приехали раньше срока? — спросила Марыня.
— Литка все время просилась домой.
— Тебе не нравится за границей?
— Нет.
— По Варшаве соскучилась?
— Да.
— А по мне? Ну-ка, отвечай, не то плохо будет.
Обведя взглядом мать, Марыню, Поланецкого, Литка сказала наконец:
— И по вас, пан Стах, тоже соскучилась.
— Вот тебе за это, получай! — сказал Поланецкий и, схватив ее руку, хотел поцеловать, но она стала вырывать ее и в конце концов спрятала руки за спину. А он, поворотясь к Марыне, проговорил с улыбкой, показывая свои крепкие белые зубы: — Вот видите, вечно мы с ней воюем и, однако, любим друг друга.
— Так всегда обыкновенно и бывает, — отвечала Марыня.
— Эх, кабы всегда! — возразил он, глядя ей в глаза серьезно и прямо.
Марыня, покраснев слегка, приняла сосредоточенный вид и, не отвечая ничего, заговорила с пани Эмилией.
— А пан Васковский? — обратился Поланецкий к Литке. — В Италию уехал?
— Нет, он в Ченстохове сошел и приедет послезавтра.
— Здоров он?
— Здоров, — ответила девочка и, взглянув на своего друга, сказала: — Пан Стах похудел, правда, мама?
— Вы и в самом деле неважно выглядите, — заметила пани Эмилия.
Поланецкий осунулся немного — он плохо спал, и виновница его бессонницы сидела напротив в пролетке. Но он сослался на множество хлопот и дел. Тут они подъехали к дому.
Пани Эмилия пошла поздороваться с прислугой, Литка побежала следом, и Поланецкий с Марыней на короткое время остались одни в столовой.
— У вас, наверно, нет здесь никого ближе пани Эмилии? — спросил Поланецкий.
— Ни ближе, ни дороже.