Гензель - 3
Шрифт:
Я не хотела думать об этом прямо сейчас. Я не хотела быть в этой машине, так что я смотрела в окно, и когда он повернул на подъездную дорожку казино и отеля, я закрыла глаза.
— Я сожалею, что это так плохо сработало, — я почувствовала себя тупой. Глупой.
Когда он замедлился, чтобы выпустить меня перед главным входом, я открыла глаза и посмотрела на него. На его лице была маска безразличия.
Как только «Ровер» остановился, я открыла дверь.
— Пожалуйста, отправь мои вещи, — не поднимая глаз, сказала я ему.
Быстро закрыв дверь, я пошла.
— Остановите его, — крикнула я.
Посыльный уставился на меня.
— Его! «Ровер»!
Я смотрю, прикованная к месту, как человек в униформе работника казино вытягивает руку и почти встает перед машиной Гензеля. Внедорожник останавливается, и я снова бегу.
К тому времени, когда я достигаю автомобиля, окно уже опущено, и его глаза направлены в то место, где стою я.
Мое сердце едва бьется. Я знаю, что парень посыльный позади меня, делаю шаг назад.
— Если ты не лжешь, если тебе правда принадлежит это место, я хочу поехать. Ты можешь взять меня, или я поеду сама. Но мне нужно покончить с этим, — я тру рукой свое вспыхнувшее лицо. — Мне нужно разобраться с этим беспорядком из моего прошлого, — говорю я, поднимая на него глаза.
Его взгляд задерживается на мне, и я пытаюсь прочитать его. Неудачно. Потому что в нем ничего нет. Потому что ему плевать.
Когда он наклоняется через пустое пассажирское сиденье и открывает дверь, я так удивлена, что безмолвно стою мгновение.
Затем он поднимает брови.
Вот и все приглашение, что я получаю.
Колеса начинают катиться, прежде чем я закрываю дверь.
Глава 4
Лукас
Тринадцать лет назад
Я ненавижу ванные комнаты.
Она — Мать — знает это, поэтому она нежится в гребаной огромной ванной и заставляет меня торчать с ней.
Вдоль одной из зеркальных стен стоит огромный, замшевый диван, поэтому я лежу, пока она болтает сама с собой.
Некоторые дни плохие, некоторые еще хуже... Сегодня одна из таких ночей. Я пьян. Надрался красным вином. Мне нравится много пить, а Мать продолжает раздавать «Ксанакс», будто это конфетка. Не совсем похоже на нормальную мать, так ведь?
Эта женщина идиотная ненормалка.
Я имею в виду, ненормальная идиотка.
Я размышляю об этом, о побеге, но на улице снегопад. Много-много снега, а у меня нет обуви. У нее маленькие ноги. У меня большие. Ничего не выйдет.
Я вытягиваю ноги на подлокотник и пялюсь в потолок. Такой белый. Такой высокий. Замечательный.
До меня доносятся ее плескания, и я закрываю глаза. Звук воды... такой приятный. Мне не нравятся зеркала. Не нравится плитка. Из-за нее. Ты знаешь кого.
Голос Матери доносится из ванной. Мое тело дергается, и я понимаю, что играл со своим членом. Упс.
Когда я сплю в ее постели, на мне нет одежды. Нет одежды. Много дней и недель и, возможно, месяцев и никакой одежды. Старая долбаная леди хочет мой член. Я клянусь, что это так.
Она
Иногда, день или ночь... я всегда пьян. Иногда, она лежит позади меня и хватает за запястья.
Позади завесы из вина и «Ксанакса», я могу чувствовать биение пульса. От страха. Я надеюсь, она не будет делать этого сегодня.
Я должен был сбежать, как только прибыл сюда.
Время от времени, когда она спит, я пялюсь на ее сиськи и дрочу.
Я беру в ладонь свои яички, перекатываю их и наблюдаю за потолком. Она что-то говорит. Что-то про воду. О Матери гусыне и детях. Сказки детям. Пьяным детям.
Я смеюсь.
— Ты выпил слишком много вина, — доносится со стороны ванной.
Я снова смеюсь.
— Слишком много, — правильно же? Мне четырнадцать. — Незаконно, — ухмыляюсь я. — Мне нравится «Ксанакс».
Что мне не нравится — так это сны. Я на какое-то время теряюсь, пытаясь выбросить их из головы.
— Гензель? — она стоит надо мной, абсолютно голая. Такая вся женщина. Красные губы двигаются.
— Уммм хммм?
— Что ты думаешь? Хотел бы ты иметь братьев или сестер?
— Приемные братья — отстой, — говорю я, приподнимаясь. Я откидываюсь назад на локоть. Он болит. Запястья болят.
Почему это больно даже при том, что я пьяный?
Не должно ли это... защитить меня?
Она нависает надо мной. Ее грудь оказывается перед моим лицом.
— Кого бы ты хотел вначале, брата или сестру?
Я закатываю глаза. Она хватает меня за запястье. Оно выздоровело... но есть шрам. Я хочу, чтобы она не прикасалась ко мне.
— Что? — я открываю глаза, и она улыбается.
— Я думаю, что для начала нам нужна девочка или молодой парень, как ты. Я хотела бы, чтобы этот дом был как Ботинок [3] . С оравой детей, что же мне с ними делать, — она улыбается и накручивает на палец прядь волос. — Думаешь, я буду хорошей матерью?
3
«There was an Old Woman Who Lived in a Shoe» — популярная английская детская потешка. Согласно «Индексу народных песен Роуда» (англ. Roud Folk Song Index) имеет номер 19132.
В ботинке на опушке
жила-была старушка
С оравою детей,
что ж делать с ними ей? —
Похлёбкой без хлеба
дала пообедать,
Ремня всем ввалила,
и спать уложила.
Нет.
Я не могу сказать этого, или она... я собираюсь сохранять спокойствие. Я коротко киваю.
— Тройняшки, — предлагаю я.
— Думаешь, я должна взять тройняшек? — смеется она. Она наклоняется ниже, ее груди практически касаются моих губ, она гладит меня по волосам. Они влажные от пара.
Я отстраняюсь от нее. Я позволяю ей делать то, что она хочет, но... без прикосновений. Я моргаю пару раз, пытаясь обдумать все.
— Я слишком стара, чтобы стать биологической матерью, но приемной... это может быть так же хорошо. Да?