Гензель - 4
Шрифт:
Я могу сказать и больше о том, что нас окружает, но когда я стою здесь с ним, кажется, что мозг перестал соображать, там нет ни одной чертовой мысли. В данный момент, я хочу увидеть только мою камеру пыток, где меня истязали. А потом быстро выбраться отсюда, но я не могу передать это словами.
Конечно, он не может знать, о чем я думаю. Не понимает, чего я хочу в данную секунду, но пока мы идем по коридору, чувствую, что он не отводит от меня обеспокоенного взгляда.
— С того момента, как приобрел дом, я приводил сюда еще двух человек.
Мои ноги будто врастают в землю, я замираю.
— Правда?
Он
— Женщин.
Мое сердце трепещет в горле.
— И как их зовут?
— Мишель Литлберд и Хайди Смит. Мы знали их как Белоснежку и Рапунцель.
Я напряженно выдыхаю. Не Шелли.
— Когда?
Он крепче стискивает мою руку, и мы продолжаем идти.
— Мишель изъявила желание прийти сюда, как только я купил этот дом. Она работает в заповеднике к северу отсюда. Хайди захотела навестить дом в прошлом году. Она приехала с мужем.
— Боже. — Это все так ужасно, отвратительно даже вспоминать о нашем пленении, когда я думаю о других. Я пытаюсь вернуться в тот день, когда мы были спасены, чтобы сравнить, кто был в более угнетенном состоянии. Но если быть предельно честной, то я не помню,
Бедро Люка легко задевает мое, и тепло его тела передается мне. Но к сожалению, оно быстро исчезает. Единственная часть меня, которая наполнена теплом — рука в ладони Люка.
Мы проходим мимо окон. Я узнаю их. Сейчас занавески изменились, они тонкие и невесомые, словно самая нежнейший паутинка, материал напоминает органзу, сквозь них я могу разглядеть горные вершины за окном через стекло, но вы не можете изменить всего: длину, ширину и высоту стен. Я помню все, вплоть до мельчайших деталей. Я оглядываюсь в поисках факелов, но нахожу лишь настенные светильники, и опять начинаю делать свои дыхательные упражнения чтобы успокоиться.
Он скорее всего заметил. Потому что я прячу от него взгляд, но его рука крепко стискивает мою.
Я пытаюсь вспомнить как выглядели двери. Мы еще не подошли к ним, но думаю скоро уже будем около них. Я думаю, что они высокие, достигают потолка.
— Они тоже хотели посмотреть на свои комнаты, — продолжает говорить Люк.
Он пытается поддерживать диалог. Чтобы облегчить мое состояние, вселить в меня больше комфорта. Я чувствую, как напряжены его плечи. Чувствую, как это все нелепо, зачем я зашла, зачем приехала? Сейчас мы здесь, в том месте где нас пытали, унижали, и мы больше не мужчина и женщина, мы пленники этого места, пленники умершей психопатки. Мы оба... ее жертвы.
Как бы я хотела, чтобы он не затевал этого разговора. Как бы хотела сейчас отмотать немного назад и признаться ему в своих чувствах. Перед тем как войти в этот злосчастный коридор, я чувствовала в себе смелость. Я хотела рискнуть. А сейчас... нет. Сейчас я могу только считать вдохи и выдохи, и с ужасом ждать, когда приблизимся к дверям. Большим, высоким деревянным дверям с медными кнопочками. Небольшая кнопочная панель должна быть рядом, справа от двери. Я помню эти кнопочные панельки.
Боже.
Когда я возвращаюсь в реальность, Гензель продолжает что-то говорить, но моя голова перегружена мыслями. Рука стала ледяной, ноги — холоднее арктического льда. С каждым шагом колени слабеют, мы прошли две двери, осталось еще три.
Я не могу сделать ни шагу.
Он скользит по мне взглядом.
Слезы наполняют
— Гензель? — неправильное имя. Тот же взгляд. Даже когда он стискивает мою руку, не могу думать здраво. — Прости, прости, — кричу я диким воплем. — Я просто... — я смотрю в противоположную сторону, когда мое горло будто стягивает удавкой. — Это сложнее чем я думала. — Слезы скользят по моему лицу, катятся по щекам.
У меня есть время подумать, я точно понимаю, что растеряна. Остальные тоже осматривали комнаты. Почему я просто не могу сделать как они, просто пойти и посмотреть на нее...
Я чувствую руки на своем лице. Его глаза смотрят в мои. Он крепко обнимает меня, и я понимаю, что мы бежим к выходу. Я думаю, как глупо выгляжу, убегая отсюда, и удивляюсь своей слабостью. Чувствую, как сердце бешено стучит в груди. Колени подгибаются, и я оседаю на пол.
Подойдя к входной двери, мое стучащее сердце немного успокаивается. Когда мы почти подходим к ней, я открываю глаза.
Он выглядит злым. Обеспокоенным.
Я не могу понять почему, не могу тонко чувствовать его. Он выгладит таким же обеспокоенным, как и я.
— Люк, я порядке.
Его глаза находят мои.
— Ты можешь опустить меня. Мне просто необходима... секундочка, сейчас все будет хорошо.
Сильнее стиснув мою руку, он качает головой.
— Тебе нужно уйти, прямо сейчас.
— Я не могу, — я хватаю его бицепс, пытаясь показать свою решительность. — Я должна увидеть мою комнату. Это просто... сейчас же там все по-другому? — я должна увидеть что-нибудь в этом доме, чего не видела ранее, что не могла бы узнать так просто. Я отлично помню декоративные образы короны, которые лепкой нанесены на стены, эти большие окна, кнопочные панельки рядом с дверями. Я даже помню, как ощущается здесь воздух. Именно это и тянет меня назад в прошлое. И от его присутствия мне не становится легче, он мне не помогает. Может, одной мне было бы легче.
— Мне так жаль, — раздается его шепот.
— Из-за образа лепной короны на стенах? — я слабо улыбаюсь, шутя не к месту. — Пожалуйста, не нужно так волноваться. — Я серьезным взглядом смотрю на него и удобно устраиваюсь в его руках. — Мне правда необходимо увидеть свою комнату, мы можем сделать это прямо сейчас.
Покачав головой, он ставит меня на ноги и разворачивает. Мы мчимся вперед, я пытаюсь подстроиться к его широким шагам. Он быстро огибает книжный шкаф, кофейный столик, который своей полированной поверхностью усиливает солнечные блики в комнате, растения, на чьих листах отражаются яркие солнечные лучи. Мы подходим к левой части комнаты, она намного шире, чем та, которая ведет в зал, я чувствую нежный аромат лимона.
Думаю, это кухня. Я помню передачу, которую показывали после нашего спасения.
Еще пару шагов, и я точно понимаю, что нахожусь на кухне. Я вскользь провожу ногтями по его шее, потому что он двигается настолько быстро, что я почти не успеваю за ним. Интерьер комнаты выполнен в черных и белых тонах, замечаю развешенные на стенах черно-белые фотографии. На одной из них образ рук. От этого фото в груди разливается тепло.
— Куда мы идем, — бормочу я.
Я смотрю на него, но он не оборачивается.