Геологи шутят... И не шутят
Шрифт:
(Источник: Миша 27.06.2000 anekdot.ru)
Глава 3
В поле
Геология для нас — особый образ жизни. Бывая в самых разных местах, я за много Лет не встретил среди геологов ни одного дурного человека. Среди геологов много слабых и даже плохих специалистов, но нет плохих людей. Потому что в геологию приходят многие, а остаются в ней только те, кто легко и надежно дружит, кто быстр на подъем, кто нетребователен к
38
ГЖМ-2. С. 61
Я все время ощущаю себя полпредом тех, кто меня знал в школе, в Горном, в армии, особенно в геологии. Тех, с кем и вместе сидели у костерка, ругали власть и говорили: какой бардак, доколе все это будет твориться!..
С. М. Миронов, геолог, Председатель Совета Федерации «Правда. ru». — 14.05.2003. Из интервью Марине Полубарьевой.
Следующие три эпизода заимствованы из воспоминаний Виктора Андреевича Ярмолюка(1915–2007), первооткрывателя нескольких месторождений, руководителя геологоразведочных работ в СССР и за рубежом, к. г.-м. н., лауреата Ленинской премии, заместителя министра геологии СССР в 1970-1980-х гг. Они опубликованы в книгах 2 и 4 серии «Геология — жизнь моя».
В конце 1930-х гг. на Дальнем Востоке В. А. Ярмолюк и В. 3. Скороход <Василий Захарович, известный геолог, в будущем профессор>были в далеком маршруте. К ночи под дождем и ветром они подошли к железнодорожной насыпи, на которой стоял барак и попросились обогреться.
«Кто вы? — спросил высокий детина с черной бородой.
— Геологи.
— Водка есть?
— Откуда? Только камни.
— С золотом?
— Нет, с фауной.
— Ага, это хорошо. А с чем твоя хфауна?
— Если пустишь, то покажу.
— Ну что ж, заходи».
В бараке жили зэки, которые за хорошую работу были расконвоированы. Они столпились вокруг геологов и стали с любопытством рассматривать камни с отпечатками фауны.
«Чертов палец длиной около 15 см очаровал их и своим названием и видом. Каждый хотел подержать его в руке. Вырывали друг у друга. Находили, что он похож на мужской член и гоготали от удачного, как им казалось, сравнения.
— Только немножко тонковат для наших баб — произнес кто-то.
— Зато твердый, — добавил другой. И громкий хохот снова потряс воздух.
Наша фауна и пояснения к ней, которые давал Скороход, настроили обитателей барака дружелюбно к нам. <…>
Для ночлега нам уступили два самых лучших места на нарах у входной двери.<…>
Скороход опасался за сохранность полевой сумки, в которой находились секретные топографические
— Здесь у меня секретные документы и деньги. Прошу, сохрани!
— А сколько денег? — спросил пахан.
— Сотни две с половиной.
— Давай сосчитаем.
— Зачем? Я тебе верю. Я вижу, как здесь все тебе подчиняются. Чувствую, что на тебя можно положиться.
— Спасибо, геолог, — с чувством сказал пахан. — За доверие спасибо. Можешь спать спокойно. Никто ни тебя, ни документов пальцем не тронет.<…>
Рано утром зэки еще спали, но Василий уже сидел с паханом возле бревна и беседовал. Он произнес:
— Вот, смотри, Витюха, какие замечательные люди бывают в лагерях. Для них доброе слово порой дороже жизни. Мы с тобой спали, а Петр Васильевич не спал, стерег наши документы.
— Да ты хоть проверь, на месте ли они, — сконфуженно сказал Петр Васильевич. — Может, я что взял.
— Я так тебе верю. Я же вижу, что ты за человек. Ты — настоящий».
[ГЖМ-2. С. 61]
На третий день, как мы вышли из Кавалькана, нас на оленях разыскал нарочный от нового председателя нацсовета Романова и передал записку: «Товарищ Ярмолюк, исци самолет. Романов».
— Какой самолет? — спросил я у почтаря.
— Незнай, — ответил он. — Совсем незнай. Какой-то баба летал.
— Какая баба? Куда летела? Что ей здесь делать?
— Романов сох капсе (ничего не говорил). Романов писал. Мин бильбапын (я ничего не знаю).
Лишь месяц спустя, прибыв в Нелькан, мы узнали, что речь шла о самолете Гризодубовой, Осипенко и Расковой, которые потерпели аварию на Амгуни. А искали их в первые дни по всему Дальнему Востоку.
[ГЖМ-2. С. 83]
Работа была закончена. Задание выполнено. Полностью. У меня был неиспользованный НЗ спирта. Целый литр. Начали пиршество в самой большой урасе, у председателя нацсовета Романова. Набилось человек 20, а то и больше. Спирт я передал Романову. Тот бережно взял бутыль. Вытащил пробку. Понюхал. На лице засияло блаженство. Сказал жене принести полчайника холодной воды. Размешал ее со спиртом. И стал разливать по кружкам. Досталось всем. И мужчинам, и женщинам, и детям (нюхали). Романов произнес нечто вроде тоста, достоинством которого была предельная краткость. Всего одна фраза из трех слов: «Приеззай есьце, Виктор!» <…>
Вокруг костра начался национальный танец «Ёхарь» с пением. Я встал в круг, громко нараспев повторял слова запевалы, одновременно высоко подбрасывая ноги, двигаясь по кругу. Песня была проста. Запевала произносил одно какое-нибудь слово. Это было название то зверя, то птицы, а чаще всего какой-нибудь местной реки. Например, он кричал: «Оннё!», и все дружно, хором повторяли «Оннё!». Затем следовало другое слово «Тамут!» И хор кричал: «Тамут!» И так пока горел костер. После хоровода опять пили бражку и… снова хороводили.