Шрифт:
Собрание обещало растянуться надолго, потому что когда шеф отдела начинает собрание с рассказа про недочеты прошлого года – это всегда заканчивается именно так. Первые пятьсот лет любимым занятием младших было спорить на самое удачливое предсказание: сколько продлиться совещание. Обязательным условием было изрекать предвидение в момент, когда шеф встает за столом, расправляет по очереди все три пары крыльев и опускает правую руку на папку со свитками.
Никто никогда не угадывал. Смешные.
Им разрешали присутствовать
А про то, что предсказать поведение шефа может только Главный, им еще не рассказывали. Впрочем, Главный никогда бы даже не решил заниматься такими делами. Смысл предсказывать то, что известно с изначальных времен.
Сегодня на собрании сидит весь отдел. Двадцать первого декабря собирается полностью консилиум, потому что оперативники сдали все отчеты неделю назад, и шеф успел их прочитать. По результатам особо отличившихся работников наградят правом присутствия на Дне Рождения. Особо нерадивых не упомянут, а остальному большинству обязательно скажут про самое хорошее в этом году.
Финальный конклав года по-другому и не проходит. Все, что может быть иначе происходит либо до заседания, наедине, у шефа в кабинете, либо сильно после, когда выгоревшего Хранителя приносит собрат, и все, кто в Доме, слетаются к Вратам и тихо склоняют головы над ангелом, который не выдержал боли и отдал свое сердце хранимому человеку без остатка. Таких людей потом хорошо видно с Небес: их путь словно подсвечивает окружающих, вдохновляет на подвиги, придает храбрости… в общем, их сразу видно. Даже людям.
А шеф сегодня совершенно необычно выглядит: в синем замшевом пиджаке, темных брюках, с аккуратной бородкой клинышком. За десять минут до начала он появляется в зале конклава, кивает сидящим ангелам, берет толстую папку у секретаря и начинает просматривать документы. В этом он весь: ни минуты без дела.
Секретарь у него такой же – за столько тысяч лет они сработались и понимают друг друга с полуслова. Золотоволосый, с прозрачными голубыми глазами и ломаным крылом. Говорят, с Эпохи войны за Небеса еще.
– Самое важное на сегодня покажи, – кивает головой шеф.
Секретарь подает из-под крыла первый свиток. Тонкая бумага разворачивается, шеф проводит пальцем, подписывая и возвращает. Ангел подавал следующий свиток, а сам внимательно наблюдал за шефом. Тот был необычно задумчив. И одежда еще эта… слишком человеческая. Что могло случиться?
– Вы сегодня необычно выглядите, – заметил он. Хорошая ремарка: вроде бы просто фраза, а если нужно поговорить – это станет отличным поводом.
– Захотелось попробовать нового, – согласился шеф, выводя на последнем свитке росчерк. – Это все Михаэль. Он столкнулся со мной вчера в коридоре, рассказывал про новые веяния и убеждал, что надо идти в ногу со временем. Я посмотрел на его «модные тенденции» и выбрал то, что мне больше всего понравилось.
– Достаточно необычно.
– Консервативно, конечно, – шеф оглядел рассевшийся конклав, задержал на самых молодых, которые часто перенимали стиль одежды своих подопечных.
– Посмотри на наш молодняк. Джинсы, кроссовки… Я по сравнению с ними консерватор.
– Ну… Молодежь у нас разная. Вон и в пиджаках сидят, и в камуфляже
– А вон тот с краю, с шортах и шлепанцах!
Секретарь привычно потянулся срезанным крылом: разговор про одежду молодых Хранителей шеф заводил с регулярность в пару сотен лет. Впрочем, шорты и шлепанцы – это совершенно точно перебор. И ладно бы они так выглядели, когда залетали с отчетами.
– Отметите отличившихся?
– Не сегодня, – шеф расправил третью пару крыльев, и секретарь послушно сел на место. Как всегда, справа. Под самое большое крыло. Тепло. Уютно. Надежно. Под крылом всех хорошо, не только людям, но и ангелам.
Особенно тем, которые уже не могут летать.
Переговаривающийся конклав немедленно стих.
– Следующий год будет особенным, – голос у шефа всегда спокойный. – По Замыслу все, что скрывается за внешними делами, покажет свое истинное лицо. Сомнениям подвергнутся самые не стойкие, супружеская любовь пройдет испытания и у многих дрогнет.
Слух у шефа отменный, и перешептывания: «Опять что ли мировая война в Замысле?» – он тоже слышит, но молчит и только улыбается. Молодым хранителям знать не обязательно: тщательнее будут за подопечными следить. А те, кто работает хотя бы пару тысяч лет, и так не боятся: они столько видели, столько слез утерли и любви отдали, что по-другому и работать не умеют. Этих уже не напугаешь.
После конклава секретарь достал из-под крыла еще один свиток:
– Вам прошение передали.
Шеф развернул свиток, прочитал и вздохнул.
– И все-таки удивляют меня наши Хранители. Караульные вахты я отменил, отчеты теперь требую раз в неделю, форму одежды ввел свободную. А они… вот что им не хватает?!
Секретарь усмехнулся:
– Кажется, я знаю, о ком вы.
– Да про эту его идею уже все Хранители знают! Он даже к Гавриилу подходил, рассказывал, сколько преимуществ дает эта его обратная геометрия крыла. А когда не нашел у него поддержки, к Михаилу подошел. Про полетные преимущества рассказывал и про быструю передислокацию Воинства.
Секретарь молча кивнул, и его светлые глаза на мгновение наполнились горним светом и полыхнули: битва в рядах архистратига была для него словно вчера. И дьявольский удар по крылу тоже был как вчера.
– Его хранимый – пилот, шеф. Он с ним часто в кабине сидит: профессия опасная – вот и наслушался. Задурили люди голову мальчику.
– Это меня и тревожит, – резко ответил шеф. – Сам помнишь, что все начинается с лишних мыслей и брожения в голове.
Секретарь кивнул: он помнил.