Герберт Уэллс
Шрифт:
4 декабря в «Руле» была опубликована статья «Простые мысли. О „знатных иностранцах“», подписанная псевдонимом Simplex. В статье отмечались оскорбительные пассажи Уэллса в адрес крестьянства, православного духовенства и русских вообще. «Горящие усадьбы, разоренные дома, замученные в застенках чрезвычайки люди, смертные приговоры ежедневно: как все это, в самом деле, скучно, нудно, неинтересно. Это все — эмигрантские басни. Но одна потрясающая драма случилась все-таки в России. Ее подробно, негодуя, рассказал-таки Уэллс. Хотите знать эту драму?» Таких драм автор описал даже две: история о том, как Чуковский повел Уэллса в специально подготовленную школу, и история о том, как Уэллса отправили из Москвы в Петроград не на том поезде. «Вот она, драма! Сколько часов потерял […], посаженный в тюрьму за „снимание пиджака“ перед Уэллсом, — история умалчивает…» «[…]» — это, естественно, Амфитеатров. На самом деле в тюрьму за выступление на банкете его не сажали. Амфитеатров был арестован 4 марта 1921 года по обвинению в соучастии в Кронштадтском восстании, освобожден 2
Набоков-старший на страницах «Нового времени» подверг «Россию во мгле» критике — жесткой, но вежливой, — а встретившись с отцом Джипа лично, безуспешно пытался объяснить тому, что «большевизм представляет собой лишь брутальную, законченную разновидность варварского гнета, — саму по себе такую же древнюю, как пески пустынь, — а вовсе не привлекательно новый эксперимент». Ах, да ведь именно «песков пустынь» испугался Уэллс! Ему казалось, что эти пески вот-вот пожрут все, а большевики их «не пущают»…
Сам Уэллс — будто знал, что русские эмигранты о нем напишут, — заявил, что их политический облик «вызывает презрение. Они бесконечно твердят о „зверствах большевиков“: крестьяне поджигают усадьбы, разбежавшаяся солдатня фа-бит и убивает в глухих переулках, и все это — дело рук большевистского правительства. Спросите их, какое же правительство они хотят вместо него, и в ответ они несут избитый вздор, обычно приспосабливаясь к предполагаемым политическим симпатиям своего собеседника. Они надоедают вам до тошноты, восхваляя очередного сверхчеловека, Деникина или Врангеля, который наведет, наконец, полный порядок, хотя одному Богу известно, как он это сделает. Эти эмигранты не заслуживают ничего лучшего, чем царь, и они не в состоянии даже решить, какого царя они хотят. Лучшая часть русской интеллигенции, еще оставшаяся в России, постепенно начинает — во имя России — пока неохотно, но честно сотрудничать с большевиками». Эйч Джи и рад был бы, если бы какая-то сила, более симпатичная, чем большевики, выступила «во имя России» (читай: во имя Европы против Азии) — да не видел он такой силы… Была ли она? Иностранцы понимали, что британские штыки и американские деньги могут возвести на престол Врангеля или кого-то еще, но не смогут его там удержать. Как Бунин себе это все представлял? Он возвращается в Россию, свободную от большевиков, и что? Те самые «хари» и «хамы», о которых он писал в «Окаянных днях», поцелуют ему руку и скажут: простите, барин, бес попутал? Ведь эти «хамы» и «хари», разграбившие его имение, были не большевики; они были — тот самый народ, в оскорблении которого он обвинял Уэллса…
И, наконец, советские. В апреле 1921-го Александр Константинович Воронский, редактор журнала «Красная новь», опубликовал в «Правде» статью о «России во мгле», сравнивая ее автора с Савлом, превращающимся в Павла: «Презрения к России как к нации у Уэльса нет. Отметить некультурность крестьян совсем еще не значит презирать нацию. У нынешних зарубежных патриотов, в частности у Ив. Бунина, обрушившегося на Уэльса с особой яростью, можно найти ряд рассказов, повестей, далеко оставляющих позади беглые замечания Уэльса о безграмотности и политической косности крестьянства. Тем более не следует полагать, что доподлинная Россия сводится к той княжеской, полукняжеской, помещичьей, интеллигентской эмиграции, о которой, действительно, Уэльс отозвался довольно непочтительно. Различие между злобствующей эмигрантской накипью и другими кадрами русской интеллигенции Уэльс понимает, по-видимому, довольно хорошо.
<…> Мы, коммунисты, можем быть довольны результатами поездки Уэльса в Советскую Россию. Советская Россия, несмотря на всю разруху, завоевала Уэльса. Это совсем недурной результат». Воронский будет исключен из партии в 1927-м, а в 1937-м его расстреляют. Просим прощения за слишком черный юмор, но как тут удержишься: «Это совсем недурной результат…»
Напоследок вернемся к Троцкому: «Уэллс, в качестве знатного иностранца и, при всем своем „социализме“, консервативнейшего англичанина империалистской складки, насквозь проникнут убеждением, что оказывает, в сущности, своим посещением великую честь этой варварской стране и ее вождю»; к беседе с Лениным «так великодушно снизошел просвещеннейший гость из Великобритании». А вот Бунин охарактеризовал Уэллса как «туриста, совершившего прогулку… в гости к одному из людоедских царьков». Они припечатали Уэллса почти одними и теми же словами (а, автор статьи в «Руле» называет Уэллса в точности как Троцкий — «знатным иностранцем»), с одной и той же обидой. Ведь они оба — русский помещик Бунин и советский еврей Троцкий — были людьми нашего вида. Мы можем как угодно поносить нашу страну (Россию, Англию, Гондурас), но дадим отпор чужаку, который попытается проделать то же.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ
Глава первая ЛЮДИ И ЛЮДЕНЫ
Сразу после России Уэллс собрался ехать в Америку — искать более привлекательный путь к социализму. Там, кстати, ждала его новая подруга (а как же Мура? Да вот как-то так…), с которой он познакомился летом 1920-го. Это Маргарет Сэнджер — человек, который отстаивал и в некоторой степени отстоял право женщины распоряжаться своей жизнью, как это делает мужчина. Ругатели Маргарет называют ее проповедницей и чуть ли не прародительницей абортов — это глупость: работая медсестрой в бедных кварталах Бруклина и насмотревшись там чудовищных вещей, она положила жизнь на борьбу за то, чтобы женщины не делали абортов, а планировали беременность или отказ от нее, пользуясь средствами контрацепции. В 1914 году Сэнджер основала Национальную лигу контроля над рождаемостью, а потом стала первым президентом Международной федерации планирования семьи; благодаря ее усилиям в США были отменены законы, запрещавшие распространение противозачаточных средств. Против Сэнджер в Америке не раз выдвигались обвинения в распространении «непристойной информации»; Уэллс был в числе тех, кто подписывал петиции в ее защиту. Когда Маргарет приехала в Лондон, они познакомились. Сэнджер придерживалась социалистических взглядов; она также стала членом Неомальтузианской лиги, основанной в Лондоне в 1887 году. Все это привлекало к ней внимание Уэллса, который тоже вступил в Неомальтузианскую лигу и был избран ее вице-президентом.
Сэнджер была красивой и обаятельной женщиной. Они стали любовниками. В 1938-м она опубликует автобиографию, в которой скажет, что после 1920 года каждая ее поездка в Англию была связана с радостью от встреч с Эйч Джи Уэллсом. Она описывала его как одного из самых привлекательных мужчин, каких она когда-либо знала, и отмечала, что он «похож на озорного мальчишку». «Он обладает не только интеллектом, но и необыкновенным умением любить как человечество, так и отдельного человека. Он может одновременно быть забавным, остроумным, саркастичным, блестящим, флиртующим и глубоким. Он так чуток, что мгновенно откликается на самое незначительное высказывание, интонацию или эмоцию. Чтобы быть с ним, вы должны постоянно тянуться вверх…»
Эйч Джи каждый свой роман описывал в романе; отношениям с Маргарет была посвящена книга «Тайники сердца» (The Secret Places of the Heart), опубликованная издательством «Касселс» в 1922 году. Ричмонд Харди, немолодой человек, занимается общественной деятельностью, но он устал от нее и от сложных отношений с любовницей (Ребеккой Уэст). Он говорит, что жизнь имеет для него ценность только тогда, когда ее озаряет женщина, и женщина появляется: эмансипированная молодая американка мисс Гарамонт (Сэнджер). Они полюбили друг друга, но Гарамонт отказалась от прочных отношений, ибо постоянная связь усложнила бы их жизнь. Харди решает вернуться к прежней любовнице и быть с ней терпеливым и добрым, но, не успев этого сделать, умирает. В жизни все остались живы, а Сэнджер и Уэллс сохранили дружбу и тогда, когда их любовная связь осталась в прошлом. Уэллс написал предисловие к книге Сэнджер «Стержень цивилизации» и откликался в печати на все ее последующие работы.
Может сложиться впечатление, что Эйч Джи никакой дружбы с женщинами, кроме «страстной», не признавал. Это неверно: у него было много друзей-женщин. Он пронес через всю жизнь тесную дружбу с Элизабет Хили; дружил (регулярно ссорясь) с престарелой леди Уорвик; у него были прекрасные отношения с женами почти всех его друзей. В его доме гостили и переписывались с ним Мэри Черч Террелл, американская учительница, боровшаяся за расовое равноправие; автор книг о «Диком Западе» Мэри Остин (ее Гувер предупреждал о нежелательности дружбы с Уэллсом, но она не послушалась); Эйлин Пауэр, профессор, специалист по истории Средневековья; Энид Баньолд, английский литератор и светская красавица; Синтия Асквит и ее мать, леди Элшо; молодые литераторы Кристабель Аберконвей и Анита Лус; Марта Джеллхорн, одна из жен Хемингуэя; его преданным другом станет Марджори, жена Джипа. С женщинами он был внимателен, обходителен и мягок — если только они не выказывали прямой враждебности, как Дора Рассел или Беатриса Уэбб. Но чтобы озарить его жизнь, ему нужно было от женщины нечто большее, нежели дружба, и меньшее, чем любовь. Такие отношения создавали приятное волнение и комфорт. Теперь, осенью, он с нетерпением ждал встречи с Маргарет, которая должна была состояться в Нью-Йорке, и писал, что хочет вместе с ней «убежать куда-нибудь от толпы».
Не установлено, что было известно Ребекке до выхода «Тайников сердца» об отношениях Уэллса с Сэнджер, но об эпизоде с Мурой она знала: он сам все ей рассказал. Она несколько месяцев тому назад наконец-то переехала в Лондон: Эйч Джи купил для них с Энтони большую и комфортабельную квартиру на Куинс-террас. Она взяла Энтони из пансиона, где он провел большую часть 1919 года, и мальчика опять стали учить, что папу нельзя при людях называть папой. В Лондоне, окруженная знакомыми, заваленная работой, Ребекка начала понимать, что сможет освободиться от Уэллса. Она давала ему поводы для ревности, и он ревновал. В декабре она уехала отдыхать в Италию, он писал ей тоскливые письма, в которых то обвинял себя, то просил его пожалеть. «Каким-то безумным, бестолковым способом мы отвратительно любим друг друга. Но мы оба слишком заняты, чтобы друг о друге заботиться» — так в «Тайниках сердца» говорит Харди о своих отношениях с любовницей (противопоставляя ее спокойной умнице-жене) и рассказывает доктору, как она его раздражает и какой она нелепый человек: будучи в гостях, умудрилась свалиться в колодец и заболела рожистым воспалением лица. Такой случай действительно произошел с Ребеккой Уэст: уж не думал ли Эйч Джи, что, прочтя об этом в книге, она станет лучше к нему относиться? Ребекка разозлилась и в рецензии назвала «Тайники сердца» «мелодраматичной» и «смехотворной» книгой.