Герцог-обольститель
Шрифт:
– ...решили побеседовать при луне. Чудно. – Сэмсон не мог сдвинуться с места, снова переживая кошмар, от которого он так долго пытался избавиться.
«Клодетт. Боже милостивый. Эдмунд, что ты наделал?»
Оливия взяла тетку за плечи и поцеловала ее в обе щеки.
– Рада тебя видеть. Эдмунд, это графиня Ренье.
Она сказала это специально для него, чтобы подсказать ему титул тетки, а он понял, что Оливия даже сейчас не представляет себе глубину предательства его брата.
Клодетт смотрела мимо Оливии, и Сэмсон ощутил на себе ее пристальный взгляд и исходивший от нее поток не очень приятных эмоций.
Господи!
– Вижу,
– Эдмунд, дорогой, я так рада, что ты вернулся домой. Оливия так по тебе скучала.
Какое-то мгновение Сэмсон колебался, не зная, что делать. Потом его мозг заработал. И хотя ему было противно все это притворство, он опять стал своим братом.
– Сначала я боялся, что вы можете не успеть приехать в Париж, – сказал он с дьявольской усмешкой, – но мы с Оливией слишком хорошо вас знаем. – И добавил после небольшой паузы: – Не правда ли, Клодетт?
Она сдвинула тонкие брови.
– Вот как.
Наступило неловкое молчание. Воздух был почти видимо наэлектризован. Сэмсон стоял, сжимая и разжимая кулаки, опасаясь, что сорвется. Оливия смотрела на него с явной тревогой. Он молчал, а должен был, как Эдмунд, улыбаться и непринужденно болтать с теткой. Но она не знала, каких огромных усилий стоило ему оставаться на месте, а не сбежать от них обеих. Как ни стыдно ему было в этом признаться, он все еще не был совсем уверен в том, что Оливия не является участницей этого фарса. Она могла хотеть его, страстно целовать и все же обманывать. Этот урок он выучил много лет назад – странно, но его преподнесла ему ее вероломная тетка Клодетт. Возможно, то, что произошло только что между ним и Оливией, было с ее стороны проявлением искренних чувств, но все же оставался шанс, что эта троица – Эдмунд, Оливия и Клодетт – считала его дураком, и все это была лишь закулисная интрига, чтобы завладеть его деньгами.
А если Оливия невинная игрушка в руках жестоких людей, она имеет право на справедливость, и кто, как не брат человека, решившего разорить ее, должен вступиться за нее?
Он откашлялся и протянул руку женщине, предавшей его много лет назад.
– Дорогая тетушка, теперь, когда вы приехали, чтобы удостоить нас своим приятным обществом, я с величайшим удовольствием приглашаю вас на танец.
Он почувствовал, что Оливия смотрит на него с удивлением. Он сам был поражен тем, как он ловко сумел повернуть ситуацию, но не посмел даже взглянуть на нее. И это обеспокоило ее больше всего.
Клодетт просияла и положила руку ему на плечо.
– Согласна, дорогой племянник. – Обернувшись, она небрежно бросила: – Оливия, дорогая, пойди освежись, а то ты очень бледна. А я пока развлеку твоего мужа.
Клодетт, полностью владея собой, повела Сэмсона в бальный зал. Оливия шла за ними, и Сэмсон чувствовал на спине ее изумленный взгляд.
Глава 11
Шок от неожиданной встречи начал понемногу проходить. И слава Богу. Ему ведь надо было и дальше притворяться. Клодетт его пока не узнала. Во всяком случае, он так думал. Но кто знает, как долго может продолжаться этот обман. Он не видел Клодетт уже десять лет, но кроме того, что она была умна – этого у нее не отнимешь, – она по своей природе была хитра и коварна и всегда гордилась тем, что умеет распознать лживость в других. Сейчас она прижималась к нему, и ее светлые волосы, убранные в высокую прическу, касались его подбородка, а ноздри щекотал приторный запах ее духов.
Розы. Клодетт всегда душилась этими духами, и этот запах всегда будет связан именно с ней. Сейчас его тошнило от него еще и оттого, что он смешивался с духотой и табачным дымом. Толпа выросла еще больше, и они с трудом пробирались к центру, но Клодетт ждет от него, что они будут разговаривать, и он решил быть более чем убедительным. Он должен казаться Эдмундом.
– От тебя пахнет восхитительно, – шепнул он ей на ухо.
Она бросила на него понимающий взгляд.
– Эдмунд, душка. Ты такой льстец.
– Только когда есть основания, – признался он и так естественно усмехнулся, что это удивило даже его самого.
– Давай танцевать, дорогой. Нам столь многое надо обсудить.
Она была весела, но он знал, что настроение у нее совсем не веселое. Прошло много лет, но он по-прежнему мог угадать, что она на самом деле чувствует. Его присутствие разозлило ее, а к Оливии она явно ревновала, и это показалось Сэмсону и забавным, и подозрительным. Ему было ясно, что между нею и его братом все еще существуют какие-то отношения, но какие именно – можно было только догадываться.
Они наконец добрались до центра зала, и Сэмсон, не колеблясь, заключил в объятия женщину, некогда бывшую его любовницей, женщину, из-за которой он много лет назад пережил страшный скандал. А она почти сразу же перешла к делу. Фальшивая улыбка появилась на ее ярко-красных от помады губах.
– Почему ты вернулся в Париж? Неужели ты уже покончил с наследницей Гованс?
Знать бы, что это за наследница и где она живет, подумал Сэмсон. Но по вопросу Клодетт он понял, что она отослала Эдмунда из города по какому-то своему поручению. Возможно, поухаживать за еще одной ничего не подозревающей богатой наследницей. Удивительного в этом ничего не было.
– Меня нашла Оливия, – сказал он непринужденно. – Не мог же я сказать ей, что наши... скажем так... усилия еще не увенчались успехом.
Она фыркнула.
– И что же ты ей сказал? Она, должно быть, здорово на тебя злится.
– А я ей практически ничего не сказал.
– А что ты все же ей сказал?
На ее лице застыла улыбка, хотя тон ее вопроса был резким. Насколько он помнил, Клодетт всегда все держала под контролем. Ее так раздражала его уклончивость, не говоря уже о его неожиданном возвращении в Париж, очевидно, без ее ведома, что она была готова его разорвать. Он понял это по тому, как она впилась ногтями ему в плечо и до боли сжала руку.
Он рассмеялся, словно она сказала что-то смешное – главным образом ради того, чтобы его услышали те, кто танцевал рядом, и для того, чтобы выиграть время для правдоподобного ответа.
– Я сказал ей, что по глупости проиграл все деньги и боялся к ней вернуться. Что моя слабость к картам – это недостаток моего воспитания, но что я обожаю ее. И попросил прощения.
Клодетт снова фыркнула – весьма неподобающим образом для леди, – и выражение презрения исказило черты ее лица. Странно, что после стольких лет он все еще считал ее красавицей, хотя сейчас ее чары на него уже не действовали.