Герцогиня-дурнушка
Шрифт:
К сожалению, в зале царила столь деловая атмосфера лишь в те дни, когда предметом обсуждения являлась чья-либо смерть. Пэр обвинялся в убийстве, например. Или стоял вопрос о признании лорда умершим за отсутствием – как сейчас. А дамы имели склонность неожиданно появляться при обсуждении завещаний, а также в тех случаях, когда речь шла о незаконнорожденных. «А вот на текущих заседаниях по вопросам управления королевством б'oльшая часть пэров не утруждают себя присутствием», – подумал Гизмонд, но тут же отбросил эту неуместную мысль.
Вскоре по проходу торжественно прошествовал герольд, за которым следовала молодая графиня Айлей. «Теперь ей уже никогда не стать герцогиней», – напомнил себе
– Ей нужно найти себе мужа, – говорила супругу леди Гизмонд этим утром. – О ней никогда не ходили скандальные слухи, но бедная женщина так и останется бездетной, если и дальше будет так продолжаться…
Все пэры встали, приветствуя графиню, одетую в глубокий траур. Она проследовала в головную часть зала и, остановившись, сделала реверанс сначала в сторону галереи для зрителей, потом – в сторону собравшихся пэров, а затем – перед лордом-канцлером. Завершив все формальности, графиня удалилась на балкон, предназначенный для пэресс, и уселась рядом с миссис Пинклер-Рейберн.
Гизмонд украдкой рассматривал ее, потому что знал: когда он вернется домой, жена непременно потребует описания каждой детали наряда графини. Но Гизмонд не узрел ничего экстраординарного. Леди выглядела высокой и очень худой, хотя трудно было утверждать это, поскольку на ней, судя по всему, было четыре, а то и пять нижних юбок. Она была как бы черным пятном среди всеобщего блеска (не обязанные носить мантии пэрессы стремились одеться как можно богаче, и скамьи, предназначенные для них, прямо-таки сверкали).
Парламентский пристав громко потребовал тишины, и началась официальная церемония открытия слушаний, после чего сэр Гизмонд, преклонив колено, вручил лорду-канцлеру символ его власти.
Лорд-канцлер уселся на мешок с шерстью [8] – массивный стул без спинки, смутно напоминающий трон и установленный выше мест остальных пэров, располагавшихся теперь в своих пурпурных с золотом мантиях на красных скамьях. Затем, поднявшись, громко проговорил:
– Достопочтенные члены Палаты лордов, лорды духовные и светские, сегодня мы собрались здесь, чтобы выполнить возложенную на нас миссию. Нам предстоит решить, следует ли признать благородного пэра графа Айлея, наследника герцогства Ашбрук, погибшим в море. Мы облачились в это средневековое великолепие пурпура с горностаем в его честь, в ответ на петицию «о признании умершим за отсутствием», представленную его скорбящим наследником мистером Сесилом Пинклер-Рейберном, выражающим должным образом свои глубочайшие сожаления по поводу этого трагического события.
8
Председательское место лорда-канцлера в Палате лордов (набитая шерстью красная подушка), символизирующее национальное достояние страны; обычай сохранился со времен короля Эдуарда III (1312–1377), когда Англия была главным экспортером шерсти и шерстяных изделий в Европу.
По рядам прокатился гул одобрения, и мистер Пинклер-Рейберн, засмущавшись, переместился поближе к Гизмонду. Тот машинально принялся вычислять, какой длины потребуется горностаевая отделка, чтобы украсить пурпурную мантию, призванную прикрыть внушительный живот Пинклер-Рейберна, когда он станет герцогом. Но к чести Пинка (как все по-прежнему называли наследника), он не выказывал ни малейшей радости по этому поводу.
– Мы присвоим нашему отсутствующему пэру титул герцога Ашбрука в порядке любезности, – продолжал лорд-канцлер, – поскольку его почтенный отец умер после того, как этот молодой человек покинул Англию. И вполне возможно – уже после того, как его единственный сын сгинул в морской пучине. Поэтому юный граф Айлей так и не принял титул и никогда не сидел среди нас в Палате лордов. – Он сделал паузу, чтобы передохнуть и чтобы предоставить возможность остальным прочувствовать значительность его слов. – Его супруга не имела возможности горевать о нем в его отсутствие, – вновь заговорил лорд-канцлер и бросил отеческий взгляд на склоненную голову графини; та не имела возможности ни принять обязанности и ответственность герцогини, ни получить свободу и обеспечение вдовы (более того, считалось, что все герцогство страдало без направляющей руки хозяина).
Однако Гизмонд слышал обратное. Многие знали, какого успеха добились «Рейбернские ткачи» под умелым руководством графини. Его собственная жена отделала гостиную рейбернскими тканями, и это обошлось герольдмейстеру в кругленькую сумму.
Тут лорд-канцлер призвал собрание приступить к обсуждению петиции о признании герцога Ашбрука умершим за отсутствием. Как и ожидалось, наследник герцога, мистер Сесил Пинклер-Рейберн, испросил разрешения выступить перед собравшимися пэрами. Он поднялся по ступенькам и молча оглядел зал. Причем держался наследник с необычайным достоинством, несмотря на свою тучность.
– Я глубоко и – могу честно сказать – мучительно переживаю из-за подачи этой петиции, – проговорил наследник. – И я согласился на это только по просьбе леди Айлей. Сам бы я предпочел избежать такой ответственности, но графиня, конечно же, желает освободиться от тяжкого бремени, которое ей пришлось нести в отсутствие ее супруга.
Все в зале, видимо, отнеслись к его речи с одобрением, а по галерее для зрителей пронесся тихий гул, и многие дамы сочувственно закивали, покачивая роскошными перьями, украшавшими их шляпы.
Затем собрание заслушало представителя комитета, который рассматривал петицию мистера Пинклер-Рейберна. Он доложил, что двадцать опытных сыщиков с Боу-стрит были разосланы в разные части земного шара, поскольку от молодого лорда в течение нескольких лет не поступало никаких известий. А единственные сведения, которые удалось раздобыть, были сомнительного характера.
Когда все необходимое в таких случаях было сказано, лорд-канцлер снова заговорил, держа в правой руке символ своей власти:
– Мы, конечно, понимаем и высоко ценим чувства мистера Пинклер-Рейберна, потому что этот джентльмен, как бывает всегда, принимает тяжкую ношу английского герцога с глубоким сожалением и печалью, безмерно скорбя о своем предшественнике.
При этих словах громкие смешки раздались в разных частях зала. Но лорд-канцлер, проигнорировав это проявление невоспитанности, продолжал:
– Вся мощь и сила Англии не может остановить ход времени, как не может остановиться движение приливов и отливов или же вращение планет.
Шляпку графини Манденберри украшали высокие страусовые перья, вьющиеся позади нее и постоянно задевающие лицо леди Берри Сент-Эдмунд. Гизмонд с удивлением прищурился. Неужели этот металлический блеск – ножницы в руке леди Берри Сент-Эдмунд?
Лорд-кацлер еще что-то говорил, но его уже почти никто не слушал, так как в этот момент произошло нечто невероятное – событие, о котором Гизмонд не переставал рассказывать до конца своих дней.
Все началось с шума и суеты в задней части зала, где стояли гвардейцы охраны – на случай если какой-либо запоздавший пэр будет настойчиво требовать, чтобы его впустили (как ни прискорбно, такое случалось).