Герильеро
Шрифт:
От “мало им Че с Фиделем было”, Вася вспомнил про отходную, спор насчет Гевары и, криво улыбаясь, выдал старшим те аргументы, которые прозвучали на отходной.
Наговорили ему тогда друзья-приятели много — дескать, гад, маньяк, убийца и все такое. Вася пытался аргументировать данными из своих книжек, но однокурсники подняли его на смех, упирая на то, что все они написаны левыми журналистами, то есть заведомо с прокубинских и прогеваристских позиций. И что таковым журналистам всякие ужасы не показывали, одну только парадную сторону.
— Ну да, только все, что писалось в “Правде” оказалось правдой, — невесело усмехнулся дядя Миша.
И разложил по полочкам. Что американцам легендарный образ Че был костью в горле и они сделали все возможное,
— Так-то он, разумеется, не ангел был и батистовцев стрелял, но надо же и на фон смотреть — для латиноамериканских и не только революций и переворотов все, так сказать, в пределах нормы. Нехорошей, конечно, нормы, но — в пределах.
На такую тему к ним понемногу подтянулись и другие участники экспедиции и мало-помалу выяснилось, что Че так или иначе сыграл заметную роль в жизни многих. Руководитель группы так прямо и сказал:
— Не будь Че, меня бы пристрелили лет тридцать тому назад.
На удивленные вопросы ответил просто — был молод, учился, делал комсомольскую карьеру, увлекся книгами про Гевару, на чем карьера и закончилась. А вот те, кто продолжил лезть наверх, полегли в разборках девяностых вокруг всяких комсомольских “центров научно-технического творчества молодежи” и выросших из них банков.
— Так что без Че быть мне или трупом, или олигархом средней руки, неизвестно еще, что хуже. Высокопарно выражаясь, он мне душу сохранил.
Еще двое признались, что стали учить испанский именно из-за Че и связанной с ним революционно-латиноамериканской романтики. Еще один подался в военное училище из-за “Партизанской войны”[ii]. Впрочем, Вася быстро сообразил, что имеющаяся выборка не совсем репрезентативна, в экспедицию попадали люди, так сказать, предрасположенные.
Вот они скопом и растоптали аргумент об “иностранном авантюристе и наемнике” — даже те, кто не особо симпатизировал бородатому аргентинцу. Тема эта прошла мимо Васи, но в Латинской Америке “иностранный авантюризм” был не то, что в порядке вещей, а прямо-таки делом доблести, чести и геройства. Еще с XVIII века пошло, континент весь под Испанией был — за исключением Бразилии и ма-а-аленького кусочка у англичан. При таких раскладах образованному сословию не было разницы, где осесть — в Байресе[iii] или Маракайбо.
— У всех один корень, выросли из испанцев, причем не так давно, вон прадед того же Че был вице-королем испанского Перу.
— Королем???
— Вице. Что-то вроде губернатора.
Потомки вице-короля, как выяснилось, ныне граждане не только Аргентины, но и Перу, Колумбии, Венесуэлы, Панамы и Эквадора. Точно так же дело обстояло и двести лет тому назад, когда мулаты принялись резать испанцев. Почти все “генералы-освободители” мотались не по одной стране, а по нескольким. Тот же Боливар почитался национальным героем не только одноименной Боливии, но также Венесуэлы, Колумбии, Эквадора и Перу. Сан-Мартин и О’Хиггис (нормальная фамилия для латиноамериканца, да?) бились за независимость Чили, Перу, Уругвая и Аргентины. Да и после Войны за независимость латиноамериканцы, включая даже с некоторыми оговорками Бразилию, продолжали считать себя единым целым. А уж на Кубе, помимо аргентинца Че, в разные времена повоевали и вошли в национальный пантеон испанец Хосе Марти, венесуэлец Антонио Масео и доминиканец Максимо Гомес. Собрать экспедицию в стране А, к которой примкнут граждане стран Б и В, чтобы вторгнутся/освободить страну Г — это в Латинской Америке как здрасьте, не говоря уж о постоянных переездах между государствами в “мирное время”.
Руководитель группы посторонился, пропуская симпатичную боливийскую стюардессу с тележкой напитков.
— Латиноамериканцы континент рассматривают как единое пространство, вроде как у нас с Уралом, Сибирью и Дальним Востоком, и потому “иностранные граждане” — это, с их точки зрения, формальность. Сегодня у тебя аргентинский паспорт, а завтра может
К их разговорам прислушивался сухощавый старик-индеец в хорошем европейском костюме — дубленая кожа лица, прорезанная глубокими морщинами, седина, выцветшие глаза… Возраст так сразу и не определишь — может, семьдесят лет, а может и все девяносто. Уже в аэропорту Эль Альто, на погранконтроле, он подошел к Васе:
— Простите, молодой человек, мне показалось или в самолете вы разговаривали о Че Геваре?
— Да, был такой разговор… — удивленно ответил Вася.
— Вы ученый?
— Ну… вроде как да, участник экспедиции ЮНЕСКО.
— Вы аргентинец?
— Нет, русский.
— Русо? Странно, у вас аргентинский или кастильский акцент. Впрочем, это неважно, я, знаете ли, давно хотел поведать миру одну историю из моей молодости, возможно вам, русским, она будет даже более интересна…
Вася напрягся — старики любят длинные и пустые рассказы о несущественных мелочах, которые кажутся им под конец жизни необычайно важными, — но дед был краток:
— …именно наш отряд рейнджеров взял тогда в плен Че Гевару. Если вам или вашим коллегам интересны подробности, о которых еще никто не писал, вот моя карточка.
Аэропорт особого впечатления не произвел — десятки таких Вася успел увидеть за свою недолгую жизнь. Окна во всю высоту, крыша на криволинейных фермах, алюминиевые панели, евростандарт. Даже забегаловки-едальни такие же, как по всему свету. Немножко колорита добавляли стриженые шарами и конусами деревья, но рассматривать их было некогда — сразу на выходе их встретил человек из экспедиции, шустро распорядился погрузкой, а затем легко и непринужденно затолкал в автобус прилетевших. Города в тот раз Вася не увидел — их довезли до пансиона, развели по комнатам, выдали по две таблетки от горной болезни и посоветовали спать до утра. Спать не хотелось, но стоило прилечь на кровать с планшетом, как организм вырубился самостоятельно.
Проснулся Вася около полудня, отец и дядя Миша уже не спали и сразу же скормили младшему следующую пару таблеток от горняшки, еще две от джетлага и потащили обедать — завтрак в пансионате они, разумеется, пропустили.
Первый день в Ла Пасе спали, ели, гуляли по городу и ни в коем случае не напрягались, как требовал наблюдавший врач. Сходили на плаза Мурильо, покатались на канатной дороге, где подтвердилось, что Вася сильно не любит высоту, поглазели на остатки колониальной архитектуры — вели себя как обычные туристы, разве что дядя Миша в паузах штудировал описание к одному из привезенных с собой приборов. Город особого впечатления не произвел, как говорили знающие люди, совсем не Байрес, не Гавана, и даже не Мехико. Понравились только оркестрики андской музыки — обычно четыре человека в традиционных шапочках и пончо, игравшие всемирно известные мелодии вроде “Пролетающего кондора”. Состав инструментов тоже не баловал разнообразием — большая и маленькая гитары, флейта и барабаны. Правда, качество музыки заметно отличалось у обычных уличных лабухов и серьезных музыкантов, игравших в “солидных” туристских местах. Вася даже пожалел, что нет времени посмотреть на технику — на гитаре он, что называется, бренчал, но никогда не упускал случая научиться новому. В конце концов, слух есть, пальцы гнутся, а любое знание и умение рано или поздно пригодится.
Еще запомнились сотни голубей на плаза Мурильо и уличные торговцы, сидевшие вдоль стен с немудрящим товаром на лотках или положенных прямо на землю картонках. Вася такого вообще никогда не видел, а вот отец и дядя Миша помянули “святые девяностые” недобрым словом.
К вечеру пришли машины, утром на них погрузили оборудование и отправили в лагерь экспедиции. Людям же предстояло назавтра, если разрешит врач, лететь в город Сукре, который внезапно оказался официальной столицей Боливии, и уже оттуда добираться на джипах — так что за завтраком решали, чем заполнить целый день.