Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада

Богуцкий Константин

Вообще, отношение христиан к герметизму было очень своеобразно: пророк Гермес внушал им едва ли не более уважения, чем отвращения. Конечно, его не хвалили за признаваемые им сонмы богов; но зато его восторженные речи о едином высшем боге, невидимом, но познаваемом в своих творениях, не могли им не нравиться. Различия времен и направлений тогда не замечали; все, носившее имя Гермеса Трижды-Величайшего, приписывалось одному и тому же человеку, праправнуку астронома Атланта, современника Моисея – пантеистический "Асклепий" так же, как и дуалистический "Пемандр". А в этом последнем о едином герметическом боге утверждались замечательные вещи: он родил бога-Логоса, родил затем Разума-Демиурга, т. е. почти бога-Духа… Было отчего прийти в изумление, особенно вспоминая об евангелии от Иоанна: герметическая троица так походила на христианскую, будучи, подобно ей, растроением единого Бога! Возможно ли допустить, чтобы этот лжепророк

знал то, чего не знали ни Моисей, ни пророки Ветхого Завета? Конечно, "дьявол – вор", но мыслимо ли, чтоб он выдал язычникам важнейшее таинство истинной веры, откровение которого Бог отложил до пришествия Христова? Лактанций только отмечает факт, не объясняя его: "Не знаю, как это произошло, – говорит он, – только Гермес предугадал всю истину". Очевидно, и другим этот факт бросался в глаза; одним этим и можно объяснить сохранение для нас герметических трактатов задолго по исчезновении самого герметизма.

Впрочем, тут и случайность приходится благодарить. В XIII веке существовала только одна рукопись герметического корпуса; ею пользовался Михаил Пселл, ученый – воскреситель платонизма в Византии. Гермес ему понравился, очевидно, вследствие своего родства с Платоном; от подозрения в ереси он оградил себя грозным примечанием, текст которого приведен нами выше (с. 131). С его времени интерес к герметизму воскрес; а когда в XV веке Георгий Гемист Плетон перенес неоплатонизм в Италию, то в числе перенесенных авторов первое место принадлежало Гермесу: он первым делом был (в 1463 г.) переведен на латынь главой платонической академии во Флоренции, Марсилием Фицином. Следует помнить, что интерес этот был не чисто философский и подавно не чисто исторический: он стоял в связи с мистическим направлением гуманистического католицизма. Надлежало противопоставить Аристотелю, из которого схоластики брали свое оружие, другие авторитеты; понятно, что Гермес, этот почти что современник Моисея, был драгоценным союзником: за Гермеса ручалась его древность, а за Платона – Гермес. И вот некто Лацарелло обрабатывает для неаполитанского короля Фердинанда Аррагонского "Чашу" Гермеса, сопровождая ее вступительным диалогом между собой и королем; он описывает, как он томился, ища истину, пока его не просветил Пемандр – Иисус Христос. "Ты, видно, герметист, Лацарелло?" – спрашивает его король. – "Я, о король, – отвечает он, христианин, но сознаюсь без стыда, что я в то же время и герметист; вникни в учение Гермеса, и ты увидишь, что оно не отличается от христианского". Повидимому, пророчество последнего герметиста оправдалось: с "возрождением" земли, с возвращением к человечеству любви к красоте окружающего мира воскресло и учение Гермеса Трижды-Величайшего.

Но не надолго. Всходы Возрождения были заглушены религиозными смутами XVI века, а когда церковь собралась в Триенте спасать то, что можно было спасти, то ее стягом был, конечно, не стяг Гермеса. Иные вопросы волновали религиозный мир; обаяние Трижды-Величайшего было уже подорвано, когда в начале XVII века французский филолог Казобон нанес ему решительный удар, доказав несостоятельность легенды, сделавшей его древнеегипетским пророком. С тех пор его почти что перестали читать; критическое издание, предпринятое Parthey'ei в 1854 г., за отсутствием интереса не могло быть окончено. Только в самое последнее время, под влиянием египетских находок, внимание ученого мира вновь обратилось к герметизму.

Конечно, этот новый интерес был уже чисто историческим; задача же историка – указать происхождение и проследить развитие изучаемой им идеи. Я уже заметил в первой главе, что решение этой задачи первым современным "герметистом", Рейценштейном, выводящим это учение из фараоновского Египта, кажется мне неверным; в отличие от него, я пытался возвратить Элладе это детище, которое было ею рождено и, несмотря на все египетские личины, до конца сохранило на лице ее характер. Такова была первая цель настоящего исследования; вторая цель состояла в том, чтобы ознакомить и нашу публику, чувствительную на религиозно-исторические темы, с религиозной идеей, которая двукратно, в обеих рассматриваемых эпохах, становилась гаванью спасения для томимой сомнениями человеческой души.

Опыт о происхождении герметических книг

Луи Менар

Перевод осуществлен по изданию: Menard Louis. Hermes Trismegiste. Traduction complete, precede d'une etude sur l'origine des livres hermetiques. – Paris, 1867.

Книги Гермеса Трисмегиста пользовались большим авторитетом на протяжении первых веков существования Церкви. Христианские доктора часто свидетельствовали об этом наряду со свидетельствами о сивиллах, которые предвещали язычникам пришествие Христа, в то время

как пророки сообщали это иудеям. Лактанций, например, говорит: "Гермес открыл, я не знаю как, почти всю истину". На него смотрели как на некоего вдохновенного открывателя, и его писания расценивались как подлинные памятники древней теологии египтян. Это мнение разделяли Марсилио Фичино*, Патрици и другие эрудиты Возрождения, которые переводили или комментировали герметические книги и верили, что находят в них первый источник орфеевских посвящений, философии Пифагора и Платона. Однако не заставили себя ждать сомнения в подлинности как этих книг, так и тех, которые приписываются сивиллам, и развитие критики привело к открытию апокрифического характера одних и других. Научный комментарий установил даты написания различных серий предсказаний сивилл произведений частично иудейских, частично христианских, – которые Лактанций и другие доктора Церкви, сами обманутые мошенничеством своих предшественников, часто использовали для убеждения язычников в истинности христианства.

[* Автор первого перевода "Corpus Hermeticum" на латинский язык (1463 г.) в предисловии пишет: "Меркурий Трисмегист был первым философом, поднявшимся выше физики и математики к созерцанию божественного… Он считался основателем теологии. За ним следовал Орфей и занимал второе место в древней теологии. Аглаофем был посвящен в орфические мистерии. Последователем Аглаофема в теологии был Пифагор, а его учеником был Филолай, учитель божественного Платона. Эти шесть теологов в чудесном порядке составляли единую цепь в древней теологии, начиная от Меркурия и заканчивая божественным Платоном" (Mareilius Ficino. Opera Omnia. Basel, 1561. – с. 1836). Та же самая цепочка появляется и в поздних трудах Фичино с той разницей, что в ее начало поставлен Зороастр (там же, с. 156, 386, 871. – Прим. пер.)]

Происхождение и даты написания книг, связанных с именем Гермеса Трисмегиста, не установлены с такой достоверностью. Казобон приписывает их иудею или христианину. Автор исследования "Пантеон Эгиптиорум" Яблонский видит в них произведение гностика. Сегодня* их относят к последним плодам греческой философии, но соглашаются с тем, что среди александрийских идей, составляющих основу, есть некоторые следы религиозных догм древнего Египта. Именно на этом мнении остановились Кройцер и его интерпретатор господин Гинио.

[* Середина XIX века. – Прим. пер.]

В недавней работе, в которой проблема изложена очень ясно, г. Эггер выражает пожелание, чтобы грамотный филолог осуществил хорошее издание всех текстов Гермеса с комментариями. Это пожелание уже частично исполнено. Г-н Парси опубликовал* в Берлине отличное издание четырнадцати отрывков, которым соответствует полный греческий оригинал. Он их объединил, как это обычно делается, под названием "Поймандр". Но это название, как заметил Патрици, принадлежит только одному из отрывков – тому, который в рукописи стоит первым. Кроме того, существует длинный диалог, озаглавленный "Асклепий", который дошел до нас только в латинском переводе и ошибочно приписывался Апулею; наконец, до нас дошли многочисленные отрывки, сохранившиеся в цитатах у Стобея, Кирилла, Лактанция, Сюида; три главных отрывка взяты из диалога, озаглавленного "Священная книга". Г-н Парси сообщает о готовящемся издании этих разных отрывков; к сожалению, эта часть его работы еще не появилась. Некоторые отрывки можно дополнить текстом Стобея; другие же, в частности "Определения Асклепия", которые служат приложением к книгам Гермеса, сокращены до очень неточного издания Патрици, единственного полного издания на сегодняшний день.

[* После написания Луи Менаром этих строк вышли в свет немецкое издание Райценштайна (1904 г.), английский трехтомник Меада, английский четырехтомник в переводе Вальтера Скотта, законченный после его смерти Фергюсоном (20-е гг.), и французское также четырехтомное издание Фестюжьера (1945-1954 гг.), ставшее основой для настоящего издания на русском языке. – Прим. пер.]

"Поймандрэс" и "Асклепий" были переведены на старофранцузский язык; не существует перевода ни "Священной книги", ни "Определений Асклепия", ни других отрывков.

То, что мы публикуем, включает одновременно полные отрывки и части; они размещены в общепринятом порядке, хотя первоначально он был произвольным. В первой книге объединены "Поймандр" и тринадцать диалогов, имеющих к нему отношение. "Асклепий" – вторая книга, настоящее название которой, сохраненное Лактанцием, – "Речь о посвящении". Части, взятые из "Священной книги", должны стоять отдельно, ввиду их объема и важности; они составляют третью книгу. Наконец, четвертая книга включает "Определения Асклепия" и другие отрывки. Большая часть этих отрывков интересна сама по себе, но нужно было предоставить полный перевод. Кстати, малозначащие отрывки апокрифического произведения иногда дают точные указания, позволяющие определить дату и место их происхождения.