Героев не убивали
Шрифт:
А посмеиваются до сих пор.
Рыжий по-настоящему не ненавидел Модеста Макри. Премиор-генерал, как и все здесь собравшиеся, включая незнакомого полковника и “крыс”, составляли его мир, сочетаясь друг с другом столь же естественно, как дни человеческой жизни или времена года. В мире есть места, где хочется быть, места, куда мечтаешь попасть, незнакомые места, о которых можно судить только по их репутации, и места неприятные, с которыми не хочется иметь дела. А ещё места, каких лучше бы не было, но, тем не менее, есть и это хорошо, поскольку обойтись без них нельзя, как нельзя обойтись, например, без выгребной ямы.
Рыжий перевёл взгляд на трофейные знамена, развешанные на стене позади возвышения – митисийские, с изображением Солнечного Затмения и гвардийские, с богами, – все в кровавых пятнах, и засохшей грязи (паррики не чистили трофеи) – и испытал по-детски чистую радость, различив среди них им сам вложенные в руки полковника Хёнинга.
“Считать её человеком”, ещё раз повторил солдат, не позволяя себе расслабиться.
Бриц сказал правильно,– враг не дремал.
(“Это совершенно необходимо?” – скрипучим голосом спросил за спиной солдата незнакомый полковник.
– Увы, – Рыжий не видел, но на губах Санрэя рыбкой в реке мелькнула улыбке.
– Да, – мрачно сказал генерал Эдмунд, облокотив на сцепленные ладони тёмное, как будто намазанное дёгтём лицо.
– Да, – повторил премиор-генерал Марки – Да. Таков их обычай.
Модест несколько нервно оглядел соседей и сделал неопределённый жест рукой.
– Ну что же… начинаем?
Возражений не последовало, и Макри дал знак рослому, почти как Рыжий, офицеру, давно вытянувшемуся наизготовку. Офицер поднял прислонённое к столу било и от всей души засветил им о заранее повешенный на стену ритуальный гвардийский щит, заставив Макри болезненно сжаться, а Эдмунда скрипнуть зубами. Поморщился даже обычно безукоризненно вежливый Санрэй. Этой… ловли рыбы врывчаткой, не было в планах, но… спеша набросить мелодичную вуаль на досадный прокол, щиту откликнулись колокольца, соловьи среди светильников, и скрытый, словно в засаде, военные оркестр.
Барабаны… флейты, гобои, а следом и чужие инструменты, имитирующие невесть что)
Только сейчас Рыжий осознал, что в Штабе, оказывается, полным-полно гвардийцев!
2
…она вышла из задрапированной трофейным (трофейным?!) знаменем двери и, шлёпая босыми ногами, поднялась на странное возвышение.
“Иудифь с головой Олоферна” …Как выдающемуся солдату, соответствующему герою Джефферсу, Рыжему часто приходилось исполнять государственную обязанность с женщинами. Со временем их образ в его душе пообтёрся, сделался усреднённым. Так устанавливаются границы нормы, с обязательным включением погрешности, допустимой в обе стороны. Рыжий хоть и не знал книги, откуда Хнас вычитал этот образ, проникнулся им и представлял себе страшное – женщину с головой бородатого мужика, а то и вовсе кривозубой опененной мордой гиены. На счастье рядового, химера оказалась химерой. Королева Гвардии была целиком женщина, и это облегчало задачу считать её человеком.
Паррик мог убедиться в этом воочию – тело гвардийки прикрывали только редкие татуировки на плечах, запястьях и щиколотках, символически связывающие её с болотом предков и океаном родственников. Рыжий мог видеть грудь, зёрнышки сосков, живот, угольной пылью рассыпанные нему родинки и чёрный цветок, на розовом стебельке расцветающий в самом его низу. Королева Гвардии несла наготу так же, как наступающий на врага воин несёт щит, прикрывающий его от стрел, или может быть – знамя? К счастью, ничего из этого не было Рыжему – ветерану рыцарского фронта – в диковинку.
…и когда гвардийка остановилась в центре возвышения, в голове рядового словно что-то щёлкнуло. Странное сооружение, похожее на постамент памятника-великана, таки было алтарём! – а точнее, одной из разновидностей их, называвшейся Сцена. Таких в Гвардии, как грязи, просто Рыжий не мог совместить со Ставкой и Штабом место, где гвардийцы – и сами рыцари, и их голые дамы – творили оскорбляющее военный идеал колдовское действо, обращённое к Иудефъяку.
Женщина топнула ногой, и из её глотки вышел рык
Низкий, непередаваемо грозный, абсолютно мужской рык
…В чёрно-чёрной стороне. В чёрно-чёрном месте
Я поставил себе чёрный трон.
На троне утвердившись, Я обозрел, ликуя
Все земли подвластные Мне
И что Я вижу?
Как дурной болезнью, мир поражен парриками,
Врагами Моего Имени.
героепоклонниками,
Ненавистными Мне!
И нет среди них и единого, коего не следовало бы
Вытравить как гнус.
Да, устами гвардийки, несомненно, говорил Иудефъяк!
И вот Я пишу рабу Своему, Тенши в Гвардии
Что сделал ты, чтобы этого не было?
А, впрочем,
Знаю,
Твоим усердием уничтожены многие,
Из “стойкого”, “смелого”, и “победоносных” полков
Впредь дело ты должен доводить до конца!
И рабу Своему Якурову Я пишу, гневаясь,
Почто ты медлишь с истреблением парриков?
Ты Якуров, раб хороший, праведный
Правильный.
Но атмосфера у тебя там нездоровая. В соратниках
У тебя малохольные…
Сорными травами вокруг тебя колышутся,
Остерегись, раб Мой, им уподобиться.
В слове.
В мысли.
И побуждении.
Малых и великих поступках.
Этой рукой Я возьму изменника.
В зомбя переделаю. И будет ему
Тьма.
И скрежет зубов.
В четыре глаза следи за рабами Моими митисийскими.
Чтобы не сделалось с ними того…
…Королева выждала, пока эхо странного монолога изморозью осядет на знамёнах, пиршественных кубках и ушах слушателей, опадёт как жаба по завершению сезона размножения, змеями и крысами расползётся по углам стратегической залы, а затем спрыгнула со сцены и стала перед Рыжим, глядя на него как на унылое говно.
На таком расстоянии рядовой мог чувствовать её запах.
– Ваша невеста – сказал незаметно подошедший генерал Санрэй – Дама Агнесс.
(Положив руку на спинку кресла – дряхлого старца, кряхтящего и стонущего под весом жениха – Санрэй пристально, оценивающе разглядывал женщину – о нём недаром говорили, что он берёт себе лучшее оружье и лучших людей. Генерал чуть-чуть скривил губы – знающий его понял бы, что гвардийка… не дотягивает до высоких стандартов.
Грудь так себе – маленькая, но вряд ли упругая.