Героев не убивали
Шрифт:
Эдмунду очень не понравились слова новоиспеченного короля Гвардии. Да, кое в чём он был прав, – окажись у Грека хотя бы четверть от резервной армии, Жрец Побед парриков справился бы и без вмешательства Эдмунда. Другое дело, что пять или даже три года назад Грека не потребовались бы резервы. “Он слишком много о них думает” – мысленно скривился
И хуже того, он об этом говорит…
– Где солдат, там и власть, как завещал генералиссимус, а у кого больше всего солдат?
– У Грека. То есть было у Грека. У Хорке, у Модеста…
– Ну и зачем Модесту отдавать солдат Хорке, если тот и так сильнее его. Всё просто.
– Да, просто.
Эдмунд согласился. Просто. Милитария Сар-Паррик это не государство и армия, как за морем, это армия, сохранившая те черты и функции государства, без которых не могла обойтись, равно и пороки. Иная простота хуже воровства, потому что дезертирство…
– Тебя надо отправить на гвардийский фронт вместо Грека. Хотя… будет непросто объяснить, почему непобедимый генерал Санрэй сражается с уже побеждённым противником.
– Ничуть не сложнее чем то, почему он согласился возглавить армию, которая… как там у вас говорят…
– Вступит в бой, когда Иудефъяк опять ворвётся в Ставку.
– А ты возьмёшь на себя митисийцев?
– Ими, как обычно, займётся Хорке. И я…
Верхняя губа Эдмунда хищно приподнялась. Он был готов казнить … короля Гвардии за публичное унижение парриков, но чувства его понимал отменно. Всякий раз, когда речь заходила о переводе на митисийский фронт, генерал чувствовал себя собакой, взявшей след. Эдмунд достиг всего в Гвардии, упёршись лишь в Грека, повзрослел и закалился, научился побеждать в самых тяжёлых обстоятельствах, превзошёл самого Жреца Побед…
Хватит ли этого, чтобы не ударить в грязь лицом перед Тенши, как его там …Якуровым?
– Клянусь, на митисийском фронте генерал Санрэй одержит самую громкую из своих побед!
Смех ещё долго бродил по затуманенным улицам Ставки.
Глава вторая. Покушение на королеву
(Агнесс проснулась в окружении парриков.
Их было слишком много, – это она отметила сразу же, впрочем, не удивившись.
Парриков всегда было слишком много,– по меньшей мере, на одного больше, чем нужно. Вот и сейчас, помимо парриков у двери и парриков, расположившихся поверх привезённой из Гвардии мебели, Агнесс различила портреты, – благо рука утра сорвала с них покров темноты (солнце восходило даже над столицей Милитарии, и как же это допустил Иудефъяк?), – и там тоже оказались паррики. Они корчили героические рожи. А другие паррики – те, что у двери и на мебели, – завтракали, не стесняясь королевы. Это было правильно, сама Агнесс их бы тоже не постеснялась, но всё равно обидно…
Она чувствовала себя отвратительно. В затылке ритмично пульсировала жаба, обещая к вечеру – к вечеру, ха! – вытеснить собой мозг, ожог дёргал палец рыболовным крючком, а тело ныло, как если бы ночью её неоднократно поимел не только…. Король Гвардийский, но и дружки, взятые им для храбрости. Вдобавок, надрезы, нанесенные неумелыми руками, всё-таки воспалились, увив королеву колючей проволокой, что наводило на мысли о богохульных и святотатственных заморских утехах на “С.” и “М.”, представив себе которые, правильная гвардийская женщина в обязательном порядке сошла бы сума.
… “Нет” – поправила саму себя Агнесс – король её не поимел. Облапал во время обряда, как забывший страх скот, заставил голодать на собственном свадебном пиру, постелил ковриком её честь и вытер об неё ноги, наполнил её жизнь парриками, но не поимел.
Конец ознакомительного фрагмента.