Герои нашего племени. Трилогия
Шрифт:
Он всё время беспрестанно говорил, говорил что угодно - просто для столь желанной одинокому человеку музыки родной речи. По любому вопросу он имел своё оригинальное мнение, и похоже, ему неважно было, слушают его или нет, - человеку хотелось вдосталь выговориться.
Наиболее часто абориген повторял фразу:
— Тошно мне смотреть, как человеки себя расходуют.
Но более всего запомнилась вот это:
— Когда звенит в ухе, то это вас из Бодырбо-Моу, нганасанской Земли Мертвых зовут.
И вот это:
— Внук у меня ученый, страсть! Страшное дело… Только у него глаза отчего-то узкие. Видать, настоящий шаман.
Рита с Софи, пользуясь услугами толмача-Сержанта, попытались возвращать
Сбегав в дом, старик перед самой ухой принес к общему столу краюху относительно свежего самопечного хлеба, тройку малосольных хариусов самого нежного среднего размера и чудесный чайный сбор в холщовом мешочке. Юрген тоже умудрился удивить всех, вытащив откуда-то герметическую упаковку с немецким чёрным ржаным хлебом, почти бородинским, по крайней мере, по цвету.
Потом пошли традиционные обменные тёрки.
Увидев у Игоря поясной нож, мужичек прицепился к нему, как банный лист: подари-поменяй! Необычный нож, кованый из углеродистой стали, более всего напоминающий североамериканский «хвост бобра» еще времен хозяйствования в Канаде «Компании Гудзонова Залива». Только вместо традиционных пяти медных заклепок на накладках ручку ножа украшали витые металлические полосы, своеобразное литье в канавки через обмотку рукояти. Конечно же, Лапин ни на какие сделки не согласился.
После второго стаканчика хозяин стал настойчиво уговаривать иностранцев остаться у него ночевать, обещая истопить им баню, что напугал женщин до смерти, а смиренного и тихого Юху, старавшегося вообще не показываться ему на глаза, так и вовсе стал уговаривать остаться напарником. Клятвенно обещал, что финн Юха, как коллега и знаток полярной жизни, за зиму легко наколотит бабла на машину «Жигули», а то и «Волгу». Того, что ни той, ни другой машины более в России не выпускается, дед не знал… Охотиться, говорил он финну, вынужденному не раз выпить «под харьюзка», ему вовсе не надо будет, пусть финн не волнуется - с промыслом дед и справится. А нужно, чтобы всё по дому было в порядке, более менее убрано, да обед приготовлен.
Самое главное, что ожидало столь перспективного финского батрака - помощь в свежевании добытых оленей. «Наколотить, - говорил дед, - я их могу сколько угодно, но вот шкуру снимать нужно быстро, что бы с ещё не замерзшего зверя». Уже изрядно опьяневший и начавший понимать деда без перевода Юха неожиданно для всех вдруг загорелся этим «уходом в отшельники», достал комп, вытащил на экран калькулятор и о чем-то начал горячо спорить с Ритой, фыркающей, как ездовой олень. Немец громко хохотал, а Софи невозмутимо снимала чудесную сцену деловых переговоров на видео.
Финн распалился не на шутку. Но тут Сержант с Юргеном быстро разъяснили ему, что такие поползновения в середине похода могут и должны быть расценены не иначе, как попытка дезертирства в военное время, за которую полагается расстрел в задницу холостыми патронами. Финн тут же сник, а дед выдохся.
Хорошая встреча вышла. Вот только имени деда потом никто не смог вспомнить.
Но пора было двигаться дальше, - график похода, чтоб его…
Где мчит курьерский
Начальник станции Фокино выглядел импозантно.
Это был рослый мужчина в высоких шнурованных охотничьих сапогах их «мембраны» и в контргармоничной серой кубанке. Полагающийся вороной чуб имелся, но лишь краем - почти не видно, но есть. Пастельносалатный свитер со вставками под «стрелковое плечо» и карманами с клапаном придавал ему вид полевого командира взбунтовавшегося казачьего войска. Впечатление усиливали свирепые глаза сотника перед атакой. Светлые, безжалостные. В общем, командир. Сдерживающим фактором, кроме решительных глаз, являлся и старый шрам через всю щеку, уж больно похожий на сабельный. Шрам был частично скрыт густыми черными усами.
Станция не дотягивала до его начальственного вида. Впрочем, реально это и не станция вовсе, полустанок. Причем, «забытый», было в нем что-то айтматовское.
Начальный человек Степан Дьяченко подошел к вертолету, как только тот приземлился, хотя помогать Донцову не требовалось - маленький кожаный портфель, вот и весь багаж. Пожав крепкую руку, Андрей заторопился следом, пружинисто шагая по деревянной тропинке, ведущей от пятачка вертолетной площадки к станционному зданию.
Железная дорога с юга пересекала речку Фокину чуть западнее линии ЛЭП-220 и уходила на север, к реке Дудинке. Хоть Фокина в этом месте была мелковата (но пацаненок со спиннингом все же стоит на берегу!), тем не менее, берега соединял не переезд с бетонной трубой внутри, нормальный железнодорожный мост-красавец, приспособленный и для автомобильного движения. Для этого поверх металлических конструкций был положен деревянный настил, предохраняющий рельсы от повреждений, а по бокам протянуты отбойные деревянные брусья. Автомобильную магистраль строители еще не проложили, вместо нее существовала лишь грунтовка, местами непроходимая для обычного автотранспорта.
Поселок будущих горняков и обогатителей с названием Лонтокой лежал восточнее, в предгорьях, к нему тянулась боковая ветка «железки». Тут был перекресток. В поселок, где вскоре вырастут новые рудники, Донцов наведывался этой весной. Там все развивалось традиционно для подобных промышленных поселений. Поселок строителей рос, поселок геологов сокращался.
Станция была эклектична. Странный российский парадокс! Небольшое станционное здание строили современное, каменное, с неким модерновым подтекстом, надеясь выйти на новый стиль. Но ничего из этого не вышло, в рекордно короткий срок капитальное здание обросло пристройками из серых досок, окружило себя привычными дощатыми тропинками, какими-то кривыми ящиками и баками из бочек, россыпями «дров» и грудой разнообразного металлолома разряда «вдругвхозяйствепригодится» позади строения. Кроме главного зданьица, в числе станционных построек имелись избы дорожного мастера и путевого обходчика, помещения для обогрева путевых бригад и монтерского пункта. Баня в стороне, у самой речки. В общем, все, как у больших. Перпендикулярно выстроенным вдоль дороги сооружениям отходила крошечная улочка в четыре домика. Там было тихо. Кто ещё тут живет, что поделывает?
На самодельном турнике висел чумазый ребенок и радостно визжал. Сохнущее белье полоскалось на легком ветру. Где-то играло радио.
Возле моста тоже было живенько.
Тракторист, тащивший куда-то на север здоровенный прицеп, вяло ругался с персоналом. Вышедшая на грохот подъезжающего трактора женщина-долганка, сославшись на соответствующие инструкции, запрещающие проезд по мосту гусеничного транспорта, наотрез отказывалась пропустить нахала. Умело сопрягая инструктивно-нормативный материал с едкими авторскими комментариями на тему умственных способностей механизатора, она порекомендовала ему разыскать в посёлке трал, на котором и перевозят технику на гусеницах, способных повредить ценное полотно дороги и моста. Тракторист в ответ что-то бормотал басом, часто употребляя слово «короче». Женщине быстро надоел диалог и она обрезала дальнейшие препирания: