Герои Таганрога
Шрифт:
— Уже темнеет. Пошли за досками, — предложил Морозов и начал выбираться из котла.
Сильный оглушительный взрыв тряхнул землю. Чайки с криком метнулись в море. От неожиданности Морозов присел на корточки.
— Это наши мины на заводах рвутся. Сейчас фашистам не до нас, — успокоил его Рогов.
Втроем они выбрались из своего убежища. По всему берегу валялись обломки лодок, мачты, обрывки рыбацких сетей.
— Собирайте только бревна да доски, что подлиннее, — посоветовал Шкурко, — а я вон в той сторожке пошукаю.
Он направился к маленькому сарайчику, прилепившемуся у самого подножия обрыва. Морозов и Рогов успели притащить к котлам две доски, бревно и несколько веревочных обрывков, когда к ним подбежал взволнованный Шкурко:
— Пойдем, подывитесь, яка там людына лежит.
Пройдя сарайчик, Морозов в полутьме увидел лежащего навзничь человека. Под его головой растекалась лужа крови. Рядом валялся пистолет ТТ.
— Это же Зимин! — воскликнул Рогов.
— Да, Зимин, — подтвердил Шкурко. — А ты, Михаил Васильевич, недоброе о нем подумал. Сказал: «Нам с ним не по пути».
— Да... Вижу, что зря сказал, — согласился Рогов. Они стояли и молча смотрели на Зимина.
— А по-моему, не зря. Застрелиться не хитрое дело, — глядя на товарищей, сказал Николай. — Война еще только начинается. Мог бы он и подороже свою жизнь отдать. Хоть одного гада с собой бы в могилу унес...
Подобрав пистолет, Морозов сунул его в карман и вышел. Взвалив на плечи валявшееся неподалеку небольшое бревно, он зашагал к котлам.
Около двух часов возились они в темноте, почти на ощупь связывая плот — единственную надежду на спасение. Обрывками сетей, кусками проволоки крепили доски и бревна. Студеный, пронизывающий ветер пробирался под одежду, но они не чувствовали холода. Желание побыстрее покинуть этот берег придавало силы.
Когда плот был готов, они дружно столкнули его в море. Стоя по колено в воде, Морозов и Рогов придерживали связанные бревна, пока на них взбирался Шкурко. Вторым забрался Рогов, и... жалкий плотик ушел под воду.
— С такой осадкой вам и вдвоем не доплыть на ту сторону, — с сожалением вздохнул Морозов.
— Да... двоих он не выдержит. На нем и одному-то рискованно плыть, — сказал Рогов и спрыгнул в воду.
— Нет. Одному можно. Давайте потянем жребий. Кому счастье улыбнется, — настаивал Шкурко, стараясь удержаться на скользких бревнах.
— Утонуть в Азовском море не такое уж большое счастье, — пошутил Морозов.
— Один выплывет, — настаивал Шкурко.
— Ты уже на плоту. Ты и выплывай. Доберешься — кланяйся нашим. А мы попробуем сушей добраться.
Рогов отдал Шкурко старый брезентовый плащ. Морозов протянул ему единственное весло. Через минуту и маленький плотик и человек растаяли в непроглядной тьме.
А наверху, над обрывом, все чаще разносилось эхо одиночных беспорядочных взрывов да изредка стрекотали автоматные очереди.
Мокрые, продрогшие, побрели Морозов и Рогов по берегу искать новое убежище. Хотелось хоть ненадолго спрятаться от леденящего ветра.
Маленький одинокий домик вырос на их пути. По открытой настежь двери, по выбитому окну было видно, что хозяева покинули его. Споткнувшись о брошенное в прихожей ведро, Морозов ввалился в крохотную комнату. Но и здесь разбросанные в беспорядке табуретки, перевернутый стол красноречиво говорили о спешке, с которой бежали отсюда люди.
Отшвырнув ногой табуретку, Морозов прошел в угол и сел прямо на пол. Рогов примостился рядом. Несколько минут они сидели молча. Николай рукой начал ощупывать пол, отодвинул тяжелый котелок. Огромная усталость навалилась на плечи. Хотелось вытянуться прямо здесь, на этих холодных шершавых досках. Неожиданно рука наткнулась на что-то круглое.
— Картошка! — радостно воскликнул Николай. — Вареная! Только теперь оба почувствовали голод. Рогов проглотил слюну и явственно ощутил запах картошки, которую протянул ему Николай.
— На. Ешь. Кажется, разломил поровну.
Нервы были напряжены до предела. Тревожные мысли будоражили мозг. Морозов проглотил кусочек и отложил картошку в сторону.
— Может, домой на первое время податься? Там мать... и покормит и спрячет.
В памяти возникла кровать с чистой простыней и теплым одеялом.
— Сейчас домой нельзя. На улицах наверняка патрули ходят. Утром спокойнее доберемся. Переждем день-другой в городе, а там и махнем через фронт. Пойдешь со мной?
— Не знаю еще, — сказал Николай. — У меня другая идея. Может, я здесь больше пригожусь...
Так, не смыкая глаз, тихо переговариваясь, пролежали они на голых досках до самого утра.
А когда рассвело, под окном вдруг раздались чьи-то тяжелые шаги. Рогов и Морозов встревоженно прислушались.
— Бежим, — прошептал Морозов.
Но было уже поздно. В дверях показались два немецких солдата с автоматами наперевес. Позади них стоял офицер.
Под громкие крики солдат: «Stehen auf! Schneller! Shneller!» — Рогов и Морозов поднялись с пола. Их вывели на улицу и, подталкивая в спину дулами автоматов, повели вдоль берега к маяку. Так началось для них утро 18 октября 1941 года.
В большом сарае, что высился возле маяка, набралось уже больше сотни людей. Среди них были и матросы, и красноармейцы, и просто гражданские люди, пойманные немцами на берегу. Были здесь и знакомые — живые свидетели того, как от вражеского снаряда погибли на кораблях секретарь горкома Решетняк, заместитель председателя горисполкома Рамазанов. Люди собирались группами, жались друг к другу, рассказывали, как адмирал Белоусов, тяжело раненный, пытался еще командовать дивизионом канонерок.
Вспоминая погибших товарищей, Николай мучительно думал и о себе: что будет дальше, что предпринять? В нем зрело решение остаться в городе. К счастью, его не обыскивали, и пистолет Зимина покоился в кармане брюк. Решив избавиться от оружия, он направился в дальний угол сарая, но его нагнал Рогов:
— Николай, выйдем во двор.
Оказавшись на воздухе, Николай вздохнул полной грудью. Словно парусники, плыли по небу белые облака. Выглянувшее из-за них солнце начало пригревать землю.