Герои Таганрога
Шрифт:
— Откуда вы взяли, что все арестованы?
— Люди в городе знают. Все про это говорят. Да подумай сам: оставили в городе ответственных работников, которых каждый мальчонка в лицо узнает. Погибли люди, еще ничего не успев сделать. Нет у нас еще опыта подпольной работы. Смотри, и ты пропадешь ни за грош, — сурово и грустно проговорил Рогов.
Николай обхватил рукой подбородок, долго думал, потом глубоко вздохнул:
— Нет. Я не уйду из Таганрога. Если подполье провалено, я тем более должен остаться здесь.
— Ты, Сенька, просто с ума спятил! — почти закричал Виктор. — Ты же секретарь горкома комсомола. Тебя тоже все знают. Уходить тебе надо вместе с товарищем Роговым. — Он так разволновался, что назвал брата Семеном.
Дело в том, что по паспорту Николая действительно звали Семеном. А когда стал пионервожатым, прозвали его ребята Николаем. Может, оттого, что любимым героем их в то время был Николай Островский и ребятам хотелось, чтобы так звали их любимого пионервожатого. Так и пристало к нему это имя. И сам он к нему привык.
— Сенька... Не Сенька я, а Николай, — усмехнулся младший брат. — Ты, Витя, не путай. Но решение мое крепкое. Мы еще с Ягупьевым обо всем договорились.
— Ну что ж, коли так, желаю успеха. А у меня, брат, другой приказ партии. Потопаю к своим один. — Рогов встал, собираясь уходить.
— Куда сейчас? — спросил Морозов.
— Пока обратно к знакомым. А завтра на ту сторону.
— Мы с Витей вас проводим. Хочу посмотреть, что делается в городе.
— Тогда пошли.
Они вышли из дому. По дороге им часто встречались немецкие солдаты и офицеры. Всюду слышалась немецкая речь. Притулившись к домам и заборам, стояли танки с крестами на башнях, огромные грузовики с изображением орла. На площади возле стенда, на котором был вывешен приказ немецкого коменданта, собралась толпа любопытных. Николай на минуту тоже остановился, пробежал глазами по жирным строчкам и пошел догонять Рогова и Виктора.
— Приказ о регистрации коммунистов и комсомольцев, — сообщил он.
— Уже вывесили, — пробормотал Рогов. — Интересно, кто пойдет к ним на поклон?
Некоторое время они шли молча.
— Ты не знаешь, кто такой Ходаевский? — спросил вдруг Рогов.
Николай пожал плечами:
— Первый раз слышу эту фамилию. А что?
— Да и я о таком не слышал раньше, — раздумчиво сказал Рогов. — Он назначен бургомистром Таганрога. И откуда его немцы так быстро выкопали?
— Может, они этого типа с собой привезли? — предположил Виктор.
— Да нет. Говорят, наш, местный. Прислуживается к немцам, сволочь. Призывает быстрее восстанавливать разрушенное...
— Неужели народ будет работать на них? — с горечью спросил Николай.
— Пока охотников мало. Но есть. Уже приступили к починке водопровода.
За углом люди читали приказ, приклеенный прямо к стене дома. Морозов, Виктор и Рогов остановились.
Первый пункт требовал от жителей Таганрога сдать в ортскомендатуру или вновь созданную милицию имеющееся оружие и радиоприемники различных марок. Второй пункт гласил: «Все большевистские и коммунистические книги, письменные труды, журналы и картины должны быть сданы на приемный пункт в здание бургомистрата (Петровская ул., д. 74) в комнату 17, первый подъезд, от 8 часов утра до 4 часов дня по берлинскому времени...»
— «Лица, у которых после первого ноября будут обнаружены указанные предметы и вышеуказанная литература, подвергнутся строжайшему наказанию по законам военного времени», — прочел кто-то из толпы. Голос у человека был встревоженным.
— Где же это Петровская улица? Первый раз слышу, — сказал другой.
— Надо читать объявления новой власти, милейший, — вмешался в разговор третий человек. — Еще вчера вечером приказы были вывешены. Во-первых, улица Ленина переименована в Петровскую. И остальные улицы и переулки тоже получили старые дореволюционные названия. Во-вторых, часы надо перевести по берлинскому времени на два часа. В-третьих, каждый горожанин обязан убрать перед своим домом листья и мусор, в городе должен быть порядок. Иначе...
Рогов, Виктор и Морозов не стали слушать, что будет «иначе». Они пошли дальше по улице.
— Вот еще один — старается, — с презрением и ненавистью проговорил Рогов.
А Алексей Кирсанов — это был он — продолжал разъяснять собравшимся, как нужно вести себя в городе Таганроге, оккупированном гитлеровцами, и что станет с теми, кто не захочет повиноваться.
На углу улицы Шмидта Рогов остановился.
— Ну, Николай Григорьевич, попрощаемся. Может, и не свидимся больше. Завтра меня в Таганроге уже не будет.
— Прощайте, — сказал Морозов.
— Обдумай еще раз. Пойдем к нашим вместе, — сказал Рогов. — Жаль мне тебя. Хороший ты парень. Ведь ни за грош пропадешь...
— Нет, я остаюсь, — сказал Николай. Он улыбнулся: — Счастливого пути, Михаил Васильевич! До скорой встречи. Передайте Ягупьеву и товарищам, что я буду в городе.
Рогов шагнул к Виктору.
— Прощай и ты. Береги брата.
— Побережем, товарищ Рогов, — заверил Виктор.
Решив остаться в Таганроге для подпольной борьбы, Морозов знал, что его ждут большие, зачастую непредвиденные трудности.
Он не был специально подготовлен для этой работы. Ягупьев не успел по-настоящему проинструктировать его, не дал ему явок, не назвал ни одной фамилии. Нужно было все начинать самому.
Но с чего?
Об этом он мучительно раздумывал, лежа ночами в своей землянке. В приоткрытый лаз было видно звездное небо, тревожно шуршали ветви деревьев. Рядом спал родной, но сейчас наполненный непонятной, враждебной жизнью город.
Прежде всего Николаю нужны были люди. Те самые люди, с которыми он привык делить радость и горе, труд и отдых, с которыми в прошлой жизни одерживал большие и малые победы. Он должен был создать первую подпольную группу, пусть сначала небольшую, но сплоченную и надежную. Он понимал, что в новых условиях ему придется относиться к людям по-новому — с придирчивой подозрительностью и осторожностью. Но нужно было и верить. Без веры в людей незачем оставаться в этом оккупированном городе. За каждой дверью, в каждом доме мог жить честный и смелый советский человек. Надо было только найти его, помочь ему поверить в возможность борьбы и победы.
От брата он постепенно узнавал о тех, кто волей или неволей остался в городе. Раздумывая ночами, к кому он может в первую очередь обратиться, он старался думать об этих людях с особым пристрастием. Он устраивал им мысленную проверку и мысленно зачислял их в еще не созданную подпольную организацию.
Так явилась у него мысль о семье Турубаровых. Так припомнил он Льва Костикова и других ребят, с которыми был знаком по комсомольской работе.
Николай еще до войны частенько бывал в доме Турубаровых и хорошо знал довоенную жизнь этой семьи. Глава семьи — старый Кузьма Иванович Турубаров — всю жизнь рыбачил в Азовском море. Целыми днями бороздил он неспокойные морские просторы, но всегда возвращался с хорошим уловом. Николай любил заглянуть к ним в гости. Во дворе сушились рыбачьи сети, крепко пахло морем и рыбой. Жена Кузьмы Ивановича — Мария Константиновна — худенькая, смуглая женщина с темными приветливыми глазами — умела вкуснее других зажарить жирного чебака, отлично готовила фруктовые наливки. Бутылки с разноцветными прозрачными наливками всегда стояли в доме на всех подоконниках, весело просвечиваясь на солнце.