Герои умирают дважды
Шрифт:
— Пойдемте, Ипика, — повторил он. — Мне может понадобиться свидетель. Вы идете?
— Свидетель чего? — удивился юноша. — Иду, конечно.
Виктор не ответил, а устремился к своей комнате. Он хотел успеть туда, прежде чем жрецы спохватятся и арестуют его. Ипика едва поспевал за широкими шагами своего приятеля.
Подойдя к каморке, Антипов обнаружил полный разгром. Дверь была полуоткрыта, сумки выпотрошены, а кровати оголены, хотя и остались стоять на своих местах. Похоже, обыскивающие нашли то, что искали, и решили дальше не продолжать. Ступая по матрасам и собственной одежде, Виктор подошел к дровам, сложенным у камина. Ипика, остановившись в дверном проеме, следил за
— Вот, они на месте… ух! — выдохнул Антипов, криво улыбаясь. Он засунул руку за поленья и осторожно вытащил оттуда какой-то сверток.
— Порассуждаем, Ипика, — произнес Виктор, глядя в сторону окна. Его глаза блестели нехорошим огнем. — Жрецы не уверены, что я — преступник. У меня ничего не хранилось из того, что могло бы привлечь их внимание. Однако комната обыскана, а слуга заключен в темницу. Что это значит?
— Что, Ролт? — тихо спросил юноша.
— Меня подставили. И я догадываюсь, кто это сделал. — Виктор чувствовал злость, огорчение и еще, пожалуй, азарт. Он вновь был в своей стихии — один против всех, против ненавидимых жрецов! Антипов даже боялся себе признаться, что в последнее время ему недоставало захватывающего ощущения игры, состязания — не физического, а другого. Кеаль, получается, был прав и в этом: хитрость — важная вещь.
В тот же день и даже в то же время Терсат, помощник верховного жреца Зентела, сидел в бывших покоях графини и изучал имена дворян, прибывших для участия в турнире. Эти имена были записаны на белых дорогих листах бумаги и снабжены пометками. Пометки были таковы: «Нет» (что означало «Точно не он»), «Сомнительно» («Скорее всего, не он») и «Нужно проверить» («Вряд ли он, но следует показать, что мы здесь не бьем баклуши»). Увы, достойный жрец ни на секунду не допускал мысли, что среди участников турнира есть знаменитый преступник и сторонник пришлого бога.
Внимательный читатель спросит: а тогда чего ради этот самый Терсат, тучный мужчина лет сорока, бросил свои дела в столице и поехал в графский замок, проведя много неприятных часов в тряской карете? Ответ удивит лишь человека, не знакомого с бытом жреца: Терсату в столице все обрыдло.
Должность помощника верховного жреца — отнюдь не синекура, а пост, требующий выполнения кропотливой и тяжелой работы. С утра — прием докладов с мест, служба, завтрак, служба, утверждение вопросов жертвоприношений (Терсат отвечал за это лично и почти каждый день отбирал кандидатуры — обычно преступников, но иногда совсем даже не преступников), обед, служба, встреча с верховным жрецом и, если особенно не повезет, общение с Зентелом. Таких мелочей, как разные заседания и советы, Терсат не учитывал. Его жизнь была расписана от и до и бесконечно, одуревающе, бюрократически монотонна.
Терсат долго готовился к тому, чтобы временно покинуть столицу. Он плел сети сплетен и слухов, использовал верных людей, вербовал дополнительные силы, льстил, сетовал, выражал озабоченность и в конце концов сумел убедить верховного жреца в том, что турнир в графском замке заслуживает пристального внимания на самом высоком уровне. В ход пошли даже смерти наследников мужского пола, которых до сих пор никто не сумел объяснить!
Вообще в последнее время любое мало-мальски значимое событие не обходилось без надзора жрецов, и у Терсата был выбор: либо одна из двух провинциальных ярмарок, либо этот турнир. Жрец, обожающий состязания, конечно, выбрал турнир.
Терсат прибыл в замок в приподнятом настроении и сразу затребовал список участников (не только для дела, но и для того, чтобы продумать ставки: жрец был азартен). Фаворитов было двое: ан-Суа и ан-Котеа. Спутник Терсата худощавый Илеа, посвященный четвертой ступени, побился об заклад с одним торговцем, что победит ан-Суа. Конечно, жрец сделал это не сам (еще чего не хватало!), а через подставное лицо, предусмотрительно взятое с собой (авторитет надо блюсти), но ставка есть ставка. Этим грешным делом развлекались многие жрецы.
Хотел сделать ставку и Терсат, но… решил повременить. Что толку ставить на фаворитов? Вот если бы найти темную лошадку, тогда можно за каждый вложенный золотой получить и два и даже три. В дополнение к своим недостаткам жрец был еще не чужд тяги к стяжательству.
Он принялся расспрашивать о других активных участниках и быстро натолкнулся на имя Ролта ан-Орреанта. Означенный молодой человек прославился бесподобной речью за ужином, а также запоминающимся песенным выступлением. Илеа рекомендовал сделать перед именем Ролта пометку «Нужно проверить», но Терсат настоял на «Сомнительно». Помощник верховного жреца стал приглядываться к молодому выскочке. Второе место, взятое Ролтом на состязании копейщиков, укрепило Терсата в его правоте. Перед именем ан-Орреанта появилось решительное слово «Нет». Терсат быстро сделал ставку (один к восемнадцати) и негласно принял Ролта под свое покровительство.
Однако вскоре пришли неприятные вести. Жрецам подбросили записку, в которой утверждалось, что сын барона ан-Орреант осквернил в своей комнате статую Зентела.
Терсат был вынужден заняться этим делом, несмотря на явный убыток. Перед именем Ролта было поставлено «Нужно проверить», в его комнате произвели обыск и по результатам (обнаружение статуи Зентела с обугленной головой) схватили слугу, который понес явный бред.
К моменту возвращения Ролта в замок Терсат находился в плохом расположении духа. Ан-Орреант никак не походил на жреца пришлого бога обмана — тому бойцы такого уровня не нужны. Но факт осквернения налицо, а это — долгое разбирательство и… потеря многих золотых. Терсат даже слегка встрепенулся, отвлекаясь от мыслей о потере, когда ему сообщили, что прибыл Ролт и требует аудиенции.
Терсат распорядился немедленно привести сына барона, и господин ан-Орреант вошел твердым уверенным шагом с выражением возмущения на лице, которое сделало бы честь лучшему трагическому актеру.
— Ваша благость, — Виктор низко поклонился, — простите меня за вторжение и за мою сдержанность в изъявлении восхищения — увы, я всегда робею перед могущественными жрецами великого Зентела. Сегодня я узнал, что пал жертвой низкой клеветы, подлого заговора и поспешил предстать перед вами, чтобы выяснить все немедленно. Ваша глубокая мудрость в сочетании с милосердием, о которых уже ходят слухи и, я уверен, скоро пойдут легенды…
Илеа и Терсат переглянулись. Оба жреца сидели на роскошных высоких графских стульях с красными спинками. Слушатели не перебивали Ролта, полагая, что тот вскоре перейдет к сути, покончив с вводной частью. Но, к изумлению жрецов, господин ан-Орреант никак не мог остановить своих восхвалений служителей Зентела. Он говорил и говорил. О том, что рад, счастлив, восхищен, поражен, обнадежен, что теперь может спокойно умереть, когда удостоился столь высокой аудиенции, что смерть ему уже не страшна, ведь он вверяет свою душу в надежные руки… и прочее и прочее. По прикидкам Терсата, Ролт говорил пять минут, потом — десять, пятнадцать… Примерно на двадцатой минуте жрецы уже заинтересовались феноменом — вошедший ни разу не повторился. Илеа и Терсат периодически переглядывались и наконец решили прервать ан-Орреанта как раз на том моменте, когда он многословно живописал свое давнее, еще детское жгучее желание вступить в храмовую стражу.